С наступающим вас и меня!

@темы: интересности

---

Волшебный заяц

О скором наступлении зимы говорит появление волшебного белого зайца. О магических свойствах белых зайцев сказано немало. Например, вот этот по имени Джерри отвечает за материальное благополучие. Тот, у кого он перезимует в тепле, весь год не будет ни в чем нуждаться. Материальное благополучие поселится у вас в доме вместе с Джерри. Заберите его к себе и увидите

И я хочу такого зайчика

@темы: интересности

---

А ведь некоторые из них в женском обличье реально симпатичней смотрятся

27.11.2013 в 12:54

Пишет  Diary best:

Пишет  Патриция Ангольд:

Женские роли актеров-мужчин

Александр Калягин

+30

Василий Ливанов


Вилле Хаапсало


Вуди Харрельсон


Георгий Милляр


Дастин Хоффман


Джаред Лето


Джонни Депп


Джон Траволта


Джордж Клуни


Джуд Лоу


Девид Духовны


Дэниэл Крэйг


Иэн Маккеллен


Киллиан Мерфи


Курт Рассел


Лив Шрайбер


Майкл Джей Фокс


Марат Башаров


Миша Коллинз


Дмитрий Нагиев


Норман Ридус


Олег Табаков


Александр Олешко


Патрик Суэйзи


Робин Уильямс


Том Хэнкс


Стивен Фрай


Хью Лори


Шон Бин


Эдди Мёрфи

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: интересности

---

GinGin Lolli подкинула гадание

И не могу удержаться:


Я так понимаю, что все снеговики нагадали мне работы до фига А чтоб не загнулась — хоть иногда отвлекаться и куда-то ездить. Хорошо хоть, на какую-то компенсацию моих трудов намекают

@темы: тесты и гадания

---

Осваиваю новые пейринги

Название: Позор, который смывают только кровью
Автор: lisunya
Бета: нету
Пейринг: абсолютно новый для меня – Крис/Дерек, Дерек/Стайлз
Рейтинг: R
Жанр: слэш, AU, агнст, hurt/comfort
Размер: мини (8 страниц или ≈ 4,2 тыс. слов)
Статус: закончен
Предупреждения: упоминание смерти второстепенных персонажей
Саммари: писалось на заявку  Bee4 «Крис/Дерек. АУ. Мир, где Хэйлы живы. Крис и Дерек вместе, давно и тайно. Но приходит момент, когда стая Хэйлов и клан Арджентов узнают о них правду. На фразу: "Этот позор смывают только кровью". Рейтинг любой. Не дэс.»
Посвящение: для  Bee4, конечно же!

– Такой позор, братец, смывают только кровью, – злобно цедит Кейт.
Обращается вроде к брату – но глаз не сводит с Дерека. С нахально ухмыляющегося Дерека. Голого, измазанного еще не засохшей спермой ее брата и при этом нахально ухмыляющегося Дерека. Который даже и не пытается прикрыться. Только тянет лыбу всё сильнее. А что ему еще остается? Его – оборотня из местной стаи Хейлов – застукали в одной койке с женатым охотником из враждебного клана Арджентов, который к тому же почти вдвое старше него.
И кто застукал-то, господи? Ладно бы Лора с ее оборотничьим нюхом и сестринской подозрительностью. Ладно бы хитровымаханный Питер, ревнующий к нему с детства то мать, то Дерекова официального бойфренда. Ладно бы… Да кто угодно! Но Кейт? Сучка Кейт? Та самая Кейт, которая липла к нему после каждого выигранного матча по лакроссу в старших классах? Которая подстерегала его в городе и то подрезала его машину на выезде с автостоянки, то зажимала в углу в магазине? Так и норовила засунуть ему в карман презерватив с номерком своего телефона на упаковке. И пахла при этом… да сучкой в течке она пахла при этом! Самой натуральной сучкой.
Это из-за нее, стервы, семья отослала его учиться в Нью-Йорк: боялись, что прожжённая бабенка добьется-таки своего, собьет бедного неразумного щеночка с пути истинного. В итоге Дерек пять лет проторчал вдали от стаи. В ссылке почти что. И даже после того, как вернулся – альфой вернулся, приехал учиться у матери новую силу контролировать – даже потом семья намекала Дереку, что ему стоит поискать себе и своей будущей стае местечко поспокойней для обитания.
И он, пожалуй, даже поискал бы. Наверно. Еще пара разговоров с отцом, несколько грустных взглядов матери, подколок сестер, еще одна – хоть одна, чтоб его! – интрига от Питера – и он, пожалуй, собрал бы вещички и мотанул из Бикон Хиллс. Не очень далеко. Здесь всё-таки его стая. Но он слышал, что в соседнем штате, в приграничном городке как раз помер от старости тамошний альфа, а его беты смылись в большой город за новой судьбой. Пожалуй, Дереку там могло бы понравиться. Он даже ехал туда разведать на месте что да как…
Вот только дальше заправки на выезде из города не заехал.
И дернул же черт Криса компенсировать недостойное поведение сестры демонстрацией собственной нетерпимости к «порождениям зла в нечеловечьем обличье». Это, кстати, цитата их с Кейт папашки – Джерарда. Питеру она очень уж понравилась в свое время, он ее даже выжег на сосновой табличке и повесил в кухне. Малышня каждый раз хихикает, как эту гадость видит.
А Дереку вот было не смешно, когда Крис его любимую машинку, его чудную Camaro, поцарапал. И чего ради? Из-за чести какой-то сучки, у которой этой чести отродясь не бывало?!
Как же он зол был тогда. Достаточно зол, чтобы пробраться на Хэллоуинскую вечеринку к Мартинам в костюме Робин Гуда (тогда он считал, что костюм лесного охотника – это хорошая шутка), отследить там Криса, припершегося приглядывать за ненаглядной дочуркой – и споить его на хрен, пользуясь тем, что оборотни почти не пьянеют. А вот охотники, особенно если смешать коктейль по особому рецепту (хоть на что-то Питер ему в этой жизни сгодился) – охотники пьянеют очень даже.
Он честно планировал Арджента только споить, раздеть и бросить в его машине на лужайке Мартинов – пусть поутру разбирается с родителями лучшей подруги дочери, отчего он в таком непотребном виде портит им любимые крокусы хозяйки. Вот, кстати, и с еще одной дрянью бы разобрался: эти «цветуёчки» никогда ему не нравились, они ему аконит слишком уж напоминали. Так что, как говорится, двух зайцев одним выстрелом.
Но Крис в очередной раз спутал ему все планы. Когда Дерек уже стаскивал ему штаны, оказалось, что тот пьян недостаточно, чтоб просто отрубиться… Ох, совсем недостаточно!
Но достаточно, чтобы у «примерного семьянина Криса» сорвало тормоза. И он признал, что не так уж была неправа его дорогая сестрица, когда мечтала провести рукой по этому телу… грубо втянуть ртом кожу на плече… рвануть чертову рубашку и впиться зубами в сосок до вскрика боли… зато живот ласкать нежно… обхватить стояк сквозь джинсы – властно… толкнуть на спину – бескомпромиссно… взять – как свое.
И самому стать – его.
А дальше были волчьи когти и человеческая кожа. Сытый зверь и вечно голодный человек. Рык и стоны. Урчание и шепот. Сила и подчинение.
Потом отрицание и надежда, что «пройдет» и «забудется». Новый срыв и почти отчаяние. Безумная, без тормозов и запретов луна и до каждого вдоха выверенное, благоразумное солнце.
Постепенное смирение и отговорки для семей – уже без оправданий для самих себя. Увертки для семьи, чтоб остаться – и малейшие поводы для него, чтобы прийти.
Взгляды, полные обещаний, которые никогда не произнесутся вслух.
Запах, который маниакально отслеживаешь везде, даже на школьных друзьях сестры, которые водятся с его дочкой.
Мечты, в которых не признаешься даже себе…
И, наконец, дешевый номер мотеля соседнего городка и Кейт, фурией возмездия застывшая над вами. Благоразумно пришедшая без оружия. Даже не потому, что сама боится прибить брата сгоряча – а потому что и он вполне способен пристрелить ее. Исключительно в целях самозащиты.
Дерек в целях самозащиты – их защиты – с удовольствием разодрал бы ей сейчас глотку. Прикопал тело где-нибудь в лесочке и дальше тянул бы по крупинке свое обманное счастье. Их обманное счастье.
Но он уже знает, что это конец. Читает приговор в напряженно сведенных плечах Криса. В залегшей меж бровей скорбной складке. В поджатых губах.
В злорадных глазах Кейт.
А потому и улыбается так нахально – ей назло.
И не пытается прикрыться – чтоб Крис посмотрел напоследок, что он теряет.
Ведь он теряет. Они теряют сегодня друг друга. И всё, что Дереку остается, так это нахально ухмыляться и в ответ на пафосно-завистливые речи Кейт кичиться собственной бравадой:
– Жаждешь крови, Кейт? Окей, в следующий раз мы трахнемся без смазки, а испачканные простыни пришлем тебе. Устраивает такой вариант?
Кейт не отрывает от Дерека жадно-похотливого взгляда, но обращается по-прежнему подчеркнуто к Крису:
– Посмотрим, устроит ли такой вариант твою семью, братец. Твоя жену и дочь. – И всё же удостаивает Дерека парой слов: – И твою семью тоже, звереныш. – И Кейт наконец-то вылетает за двери.
Крис молча тянется к вещам. Одевается прямо так, не приняв душа. Только пару раз руками приглаживает растрепанные – Дереком растрепанные – волосы. И идет к выходу. У самых дверей, правда, притормаживает, и не оглядываясь, поясняет:
– Мне надо успеть перехватить Эллисон в школе. Пока они не обработали ее и не настроили против меня. Отец и не на такое способен. А она моя дочь, Дерек, ты должен понять. Мне надо… В общем… Черт, всё не то!
– Что, даже не пообещаешь позвонить?
Крис всё же оборачивается. Улыбается грустно и почти обреченно.
– Я-то позвоню. Вот только я не уверен, что ты ответишь.


В душ Дерек идет почти нехотя, словно на автомате. И даже дешевый отельный гель, от которого химией несет за версту, на этот раз его не раздражает. Он его запаха просто не замечает, автоматически намыливая плечи, живот, пах… С гораздо большим удовольствием он бы оставил на себе запах Криса. Его пот, слюну, семя… Вот только Кейт, какой бы сучкой она ни была, конечно, права: его семье это не понравится. А его семья и их мнение Дереку отнюдь не безразлично – тут уж прав Крис. Так что Дерек всё отлично понимает: и что Крис выбрал свою семью, и даже почему он ее выбрал, и что семья самого Дерека всё узнает еще к вечеру, и насколько папа будет не рад, и как будет расстроена мама, и Питер злорадно ухмыльнется, а Лора…
Да мать же ж твою!!! За что ему всё это?! И почему всё так? Почему нельзя хоть немного иначе? Ну вот хоть чуть-чуть? Ну самую малость…
В душевой водосток вместе с пеной мотельного геля стекают ручейки красной крови. Разбитые об стену костяшки пальцев регенерируют быстрее, чем слив справляется с окровавленной водой. Регенерируют. Исцеляются. Перестают ныть.
Ну, значит, и Дереку пора перестать ныть и жалеть тут себя. Пора вытираться, одеваться и мотать домой. Или лучше, по примеру Криса, тоже наведаться в школу. Тоже попытаться перехватить… Попробовать…
Черт.
Вот теперь Дереку точно не до ухмылок.
Осуждения семьи Дерек не боится. Нет, он, конечно, всегда мечтал, чтоб папа с мамой им гордились. Все дети – что человечьи детеныши, что волчьи щенки – хотят одобрения родителей. Он даже сейчас этого хочет. Знает, что не заслужил, не сдержался, подвел – но всё равно хочет. Чтоб папа с мамой гордились им.
Но пусть даже они и не одобрят – но и проклинать тоже не станут. Отошлют, конечно. Может, на этот раз даже дальше, чем в Нью-Йорк. Вот только помимо их неодобрения есть еще кое-что.
Есть еще кое-кто.
Увертка, которую он использовал, чтоб семья не отсылала его подальше. Ширма, которой прикрывал их с Крисом «роман». Алиби перед семьей и охотниками. Ровесник дочери Криса. Ее одноклассник.
Стайлз.
Семнадцатилетний сын шерифа. Его официальный бойфренд. У которого есть свои собственные тапочки в их доме. А у Дерека – своя кружка в кухонном шкафу Стилински. Семнадцатилетний мальчишка, которого тоже явно не устроит «такой вариант».
Дерек судорожно вздыхает и буквально заставляет себя выползти из душа.
А ведь еще полгода назад Стайлз казался ему идеальным вариантом.
Питер сорвался в полнолуние и укусил одного из забредших на их территорию пацанов. Ребят было двое – Стайлз Стилински и его лучший друг Скотт МакКолл – и Дерек иногда ловил себя на мысли, а не промахнулся ли в ту ночь дядюшка? Не в Стайлза ли метил? Потому что Дерек уверен, вот точно уверен, что сегодня вечером Питер будет смотреть на него также злорадно, как Кейт смотрела недавно на брата.
Скотта после укуса притащили к ним в дом, типа оказывать первую помощь, а Стайлза спровадили домой, чтоб не мешался под ногами. А уже через час тот начал обрывать другу телефон и намекать, что сейчас привезет на помощь отца и «целый гарнизон из соседнего штата».
И мать отправила Дерека успокоить пацана. Мол, по возрасту ближе да и вообще, ты же просил, сынок, научить тебя быть альфой? Ну так вот, умение улаживать конфликты с людьми – это как раз и есть первостатейные обязанности альфы. И Дерек, тоже вздохнув тогда, но не посмев перечить матери, даже не заикнувшись, что можно было бы отправить и Лору (или Кору на худой конец) отправился успокаивать перепуганного подростка, вооруженного битой и серебряными чайными ложечками своей бабушки.
И уже там, в полумраке мальчишечкой спальни, ловя на себе голодные – не как у Кейт, совсем не так, а боязливо-голодные, невинно-робкие почти, когда веришь, что тебе ни черта не светит, но гормоны молча берут своё – под этими взглядами, уворачиваясь от заполошных рук, из-за этих губ (не по-детски пухлых, нервно облизываемых) – Дерека вдруг шибанула идея. А ведь было б неплохо – такого вот в стаю. Не дурака, раз успел погуглить и сам вычислил, что Хейлы – оборотни. С гибкой психикой, позволившей ему в это поверить. Достаточно смелого, раз не побоялся на оборотня кинуться с битой. И достаточно умного, раз не кинулся в их логово сам, а, несмотря на беспокойство за друга (искреннее беспокойство, Дерек ведь и видел, и слышал, чувствовал) сидел и из последних сил придумывал план.
А еще Стайлз – сын шерифа, единственный сын. Можно сказать, «породистая самка». Уж против такого-то парня для старшего сына стая Хейлов точно возражать не станет. А если еще сказать, что не совсем по расчету… верней совсем не по расчету… что влюблен и всё такое… тогда семья точно позволит ему остаться, пока Стайлз не окончит школу. И Дерек будет бегать типа к нему на свидания, а по пути… или даже… Стайлз ведь в одном классе с Эллисон? Совместные проекты, домашка, доклады по химии. И Дерек – заботливый бойфренд – будет заезжать за своим парнем прям к Арджентам домой. Или Крис будет приезжать к Стилински. И пока Стайлз или Эллисон собираются – подростки такие неорганизованные, такие копуши – можно будет… Нет, целоваться нет. И даже обняться не получится. Но скользнуть пальцами по руке, оставленной на дверной ручке… Просто смотреть в глаза… Слышать чужое дыхание… Стук его сердца… Дышать им. Полной грудью дышать им. Может, даже что-то шепнуть!
И никто не узнает. Не догадается. Никому и в голову не придет.
А Стайлз… Ну что Стайлз? Плевать, что не дурак. Прокатить его на своей машинке. Пару раз подрочить рукой прямо в салоне, можно даже на полном ходу. Официально сводить в кино, чтоб все друзья сдохли от зависти. Прийти на матч. Плевать, что Стайлз – вечный запасной, зато Эллисон – ярая поклонница лакросса, а ее отец всегда сидит с ней рядом, всего через пару рядов вниз, и если ветер удачный…
Тогда это и впрямь казалось классным вариантом. А злобно прищуренные глаза Питера рассматривались исключительно как приятный бонус.
Вот только это не кажется классным вариантом сейчас, когда Дерек гонит Camaro назад в Бикон Хиллс. Когда представляет, каким взглядом будет смотреть на него Стайлз. Когда точно знает, что он ничего ему не скажет. Потому что шерифский сын не из тех, кто жалуется или упрекает. Так что он даже не скажет, что Дерек в чем-то виноват…
Вот только и Стайлз не виноват ни в чем тоже.
Стайлз умный и смелый. Да, иногда его болтовня раздражает – зато какие идеи подает, даже Лора не до всякой сама додуматься может. Да, шебутной – зато верный и преданный. И никогда не думает о себе – только о близких и родных. Есть люди-одиночки, вроде него или того же Криса, а вот такие как Стайлз – такие как раз рождены для стаи. Рождены для стаи – и умирают за нее не задумываясь. Стайлз славный. И такой еще ребенок.
А самое обидное, что Стайлз, он почти идеальный. Для Дерека почти идеальный. Его одобряет семья (помешанная на аниме Кора – вместе с самим Стайлзом помешанная – и вовсе почти визжит от восторга, стоит только Дереку взять своего бойфренда за руку, причем Стайлз при этом так мило краснеет, что Дереку иногда и самому хочется… не взвизгнуть, конечно, но хотя бы просто улыбнуться в ответ). Он дополняет хмурого Дерека, сглаживает его углы. И если Дерек решит-таки завести себе стаю – то из Стайлза выйдет отличная нянька для новоявленных щенков.
Со Стайлзом было бы хорошо. Почти идеально. И Дерек соврет, если скажет, что никогда, вот ни единого раза – после очередной стычки стаи с охотниками, или застукав Криса в магазине обнимающим жену и дочь, или просто смотря на собственных родителей – что он никогда не представлял, как бы это было. Как бы это могло быть.
Стайлз закончил бы школу. Дерек увез бы его в какой-нибудь большой город, поступать в колледж. Снял бы им одну квартиру на двоих. Попритерлись бы друг к дружке. Потом, конечно, вернулись бы домой. Потому что именно здесь их дом. У Дерека тут целая стая, у Стайлза – один-единственный отец, который как раз тем и дорог, что единственный. Родители подарили бы им дом. Купили бы в складчину с шерифом. Дерек подобрал бы себе кого-нибудь в стаю. Или просто бы принял. Среди оборотней хватает сирот (тем же охотникам за это «спасибо»). И их, ясное дело, не отправишь в приют: теряя стаю, практически все они теряют и «якорь». Таких всегда разбирают знакомые стаи. Только в семье Хейлов четверо приемышей растет. Вот и Дерек принял бы кого-нибудь. Может, даже девочку. Или всё-таки мальчика. С пацанами как-то проще. И Стайлз помогал бы его воспитывать. Точней нет, Стайлз бы воспитывал, а Дерек был бы альфой: тренировал и рычал по полнолуниям, чтоб не зарывался. И была бы у них чудная стая-семья.
С Крисом такого никогда не будет. Начать хотя бы с того: ну чему, ради бога, Крис может научить неопытного волчонка? Видал Дерек, как тот родную дочь натаскивает. Охотиться и убивать. Оборотней убивать, между прочим. Такие знания бете ни к чему. Обращенным нужно учиться контролировать себя. Учиться – как не драться друг с другом. Да и не станет Крис раскрывать «профессиональные тайны». И вообще, заикнись Дерек, что хочет кого-то укусить – Арджент его сам покусает.
И с его родней тот не уживется.
И завтрак по утрам ему готовить ни в жизнь не станет.
И закидоны терпеть не будет: либо просто проигнорирует, либо вообще в лоб чем тяжелым засветит. Опытным путем проверено.
Да и вообще…
Со Стайлзом – мир и покой. С Крисом – сплошные палки в колеса и ушки на макушке. За Стайлза – все и вся. За Криса – только Дереково сердце. Упрямое Дереково сердце. Своим стуком заглушающее все доводы рассудка. Захлебывающееся артериальным восторгом, стоит только охотнику показаться на горизонте.
Только сердце и надежда. Хотя и надежда, после того, как Крис бросил его в мотеле, даже не попытавшись ободрить или извиниться – даже надежда уже верит с трудом.
А вот сердце – упрямится по-прежнему.
И Дерек мог бы задурить Стайлзу голову. Убедить. Оправдаться. Или даже просто попросить. Он мог бы остаться с тем, с кем ему хорошо и правильно. Но он не станет. Ни просить, ни жалеть ни о чем не станет. Хватит терзать собственное сердце. Хватит мучить себя самого. Хватит вжимать педаль газа в пол.
Пора тормозить и что-то решать.


Вот только всё уже решили за него. Звонок старика Арджента будоражит его телефон, стоит только Дереку пересечь границу родного городка.
– Заброшенный склад на окраине. Приходи сам, щенок. Не подставляй свою стаю. Моего сына ты уже подставил, так хоть свою семью не подставляй. А не придешь – я сына не просто вздерну, я его на том дубе, что против вашего дома растет, повешу. Чтоб все в Бикон Хиллс знали, на чьей его жизнь совести.
По телефону не слышно стука сердца, нельзя унюхать человеческий пот или просчитать чужой пульс. Ни одной подсказки, чтоб распознать человеческую ложь.
Но Дерек выкручивает руль в сторону склада.
Так велит ему сердце. В очередной раз своим бешеным стуком заглушая все доводы рассудка.


Крис привязан к колченогому стулу. И не понять, как тот стоит-то еще. Крис избит и пахнет кровью и болью. У Криса замирает сердце, стоит Дереку шагнуть в дверной проем.
И у Дерека при виде Криса сердце замирает тоже. И взрывается яростью.
Взрывается – и замирает при звуке мальчишеского голоса за спиной:
– Эй, Дерек.
Охотники внутри склада тоже замирают. Джерард дает им знак, и они отступают, предпочитая дальше не вмешиваться.
А Дерек поворачивается к Стайлзу. К вооруженному Стайлзу. Целящемуся прямо в Дерека.
– Простите, мистер Арджент, но у меня тоже есть к нему счеты.
– Стайлз, мальчик мой…
– Аконит смертелен и для людей, так что лучше не лезьте.
– Ты что же… – хмурится Джерард. – Ты это всерьез?
– Вас когда-нибудь предавали?
– Меня предал родной сын! – рычит старик.
– Ну тогда всё поровну: вам – ваш сын, мне – мой любовник.
Джерард смотрит пару минут пытливо. Изучающе смотрит. А потом вдруг ухмыляется и отходит в сторонку.
А Стайлз взводит курок.
– Я знаю, ты не любишь пафосных речей, Дерек. – Рука с пистолетом вздрагивает – и снова уверенно замирает. – Ну, а я не люблю когда меня держат за дурака. И пользуются, словно бесплатной шлюхой. Даже не за «спасибо». Когда тот, кому ты верил, кого любил и защищал – выставляет тебя идиотом… Быть идиотом – это нынче не в моде. Я бы даже сказал: это позор. И лучше всего такой позор смывается кровью. В данном случае – твоей. – И Стайлз жмет на курок.
Стайлз нажал на курок.
Дерек до последнего не верил.
Дерек даже уворачиваться не стал.
Дерек просто не представлял себе, что существует в этой вселенной ситуация, в которой бы Стайлз, его детка Стайлз…
…нажал на курок. Пустив в Дерека пулю.
Где-то в глубине склада орет Крис. Довольно хохочут охотники. Джерард неверяще качает головой и мрачно советует:
– В голову надо было. Или поближе к сердцу.
– Тогда он сдох бы слишком быстро, – бесцветным голосом возражает Стайлз, почти незаметно качая головой. – А так дотянет еще до границы штата. Там есть чудная плотина. Отличная плотина. Говорят, с такой высоты падать больно. Особенно оборотням, им же регенерация по-легкому сдохнуть не дает. Но, думаю, к тому времени он даже рад будет новой боли. – И вежливо интересуется у Арджента: – Поможете мне затолкать его в багажник?
Последнее, что слышит Дерек, прежде чем над ним захлопывается крышка багажника, – скулеж со стороны склада. Нечеловеческий. Почти звериный. Дерек никогда б не подумал, что человек способен на такой.
Что его Крис способен на такой.


– Я гнал, как мог, не для того, чтоб ты своим копошением свел все мои труды на «нет».
– Уверяю тебя, у нас достаточно времени в запасе.
– Питер, если он умрет…
– О боже, Стайлз, ты что обвиняешь меня в том, что я желаю смерти родному племяннику?!
– Хватит картинно хвататься за сердце! Тащи сюда антидот. – И уже почти ласково: – Ну-ну, Дерек, потерпи чуток. Еще немного. Сейчас всё залечим. Всё исправим. Ты только потерпи.
– Хррр… Кррри… Крис!
– Ну уж нет, – ухмыляется склонившейся над Дереком Питер. – Непутевые члены стаи – еще куда ни шло. Но спасать охотников я точно не подряжался.
Стайлз тут же злобно пихает его локтем, и спешит успокоить Дерека, неловко отводя взгляд и всё же немного сердито шмыгая носом:
– О нем позаботилась Эллисон. Джерард сказал: это ее экзамен на вступление в ряды охотников. Избавиться от «предателя». Но Скотт успел передать ей от Дитона… она встречается со Скоттом, кстати, извини, мы тебе не сказали… Хотя ты нам тоже много чего не рассказывал… как выяснилось… – Снова обиженный шмыг. – В общем, она выстрелила специальной стрелой, он свалился в овраг, а там его страховал Скотт. Он отзвонился пять минут назад, они уже едут к нам. Мистер Арджент… Крис то есть… он, конечно, не восстановится так же быстро, как ты… Но жить будет. И ты будешь. Сейчас Питер прижжет рану – и будешь.
– Спа… си…
– Нет, – качает головой Стайлз. – Нет, Дерек. Не так быстро. Я сейчас не хочу слышать от тебя благодарности. Не напоминай мне о том, какая я тряпка. Что я вытащил твой зад из охотничьей ловушки, даже после всего, что ты мне сделал. Всего твоего вранья. Я пока что не готов тебя за всё это простить. И, кстати, знаешь что? А давай-ка этот пепел сюда, Питер! Я сам прижгу эту чертову рану!


Через два месяца Кейт в погоне за забредшим на их территорию омегой очень удачно спотыкается о корягу. Настолько удачно, что ломает себе шею.
Через полгода Викторию кусает на охоте пришлый альфа. Совсем-совсем пришлый. Хейлы ну вот абсолютно ни при чем. Даже помогают Арджентам его ловить, но тот всё равно умудряется проскользнуть сквозь заставы в последний момент.
Через год наконец-то умирает Джерард. От рака легких умирает. Тихо и почти незаметно. Как-то совсем уж бесславно и в чем-то даже глупо как для такого прославленного охотника, как он. И Дерек, пакуя их с Крисом вещи для возращения домой, думает, что, пожалуй, старику повезло, что в местной больнице работает медсестрой мать Скотта МакКолла, имеющая доступ к медицинским картам почти всех жителей их городка, а то сдох бы Джерард гораздо раньше и значительно более болезненной смертью. А так – нужно было только подождать.
А теперь еще нужно сделать так, чтоб Крис ни о чем не догадался. Хотя о чем тут догадываться? Даже у Дерека нет никаких доказательств, одни догадки и подозрения, большей степенью основанные на паршивом характере Питера и его любви к интригам. Ну, еще и Лора, пожалуй, очень любит брата и носится с семейной честью. Ради безопасности стаи она, наверняка, могла бы… Да и мать… Женщины их рода способны на всё, когда речь заходит о безопасности стаи. Но это только догадки. У Криса наверняка тоже есть аналогичные, но пока он молчит, Дерек тоже согласен делать вид, что каленый шрам на Крисовом лице – это ерунда и мелочь, досадное недоразумение, и Виктория с Джерардом тут ни при чем.
Спустя год и десять дней шериф Стилински наконец закрывает дело об исчезновении Дерека Хейла и Кристофера Дойла Арджента – в связи с возращением «пропажи». И даже не пытается пристрелить Дерека за то, что тот бросил его сына, сбежав куда-то на год с женатым мужчиной.
Спустя год и пять с половиной месяцев щенки заканчивают школу. Кора и Скотт поступили в местный колледж. Эллисон с Лидией и Джексоном (последний – еще одна бета Питера, и Дерек злорадно думает, что на этот-то раз дядя точно не угадал… хотя Лидия, даже оставаясь человеком, пожалуй, компенсирует недостатки Уиттмора) – эта троица едет в Европу. То ли учиться, то ли путешествовать, Дерек не уточняет. До бет Питера ему нет дела, а с Эллисон у него так и не получилось толком найти общий язык.
А еще есть Стайлз. Который так до конца и не простил. И при появлении Дерека всякий раз принимается слишком много болтать и слишком громко смеяться. И махать руками. И почти никогда не смотрит в глаза. Он тоже закончил школу вместе с Корой, Скоттом и Эллисон. И теперь Питер везет его в большой город, поступать в колледж. Дядя уже снял им одну квартиру на двоих. И от этого чувство вины Дерека перед Стайлзом становится немножечко меньше.
А вот жизнь с Крисом так и не становится легче. Никаких тебе завтраков в постель. Зато дурацкая любовь к комнатным цветам, которые оборотничьий нюх просто не переносит. Да еще и в повседневной жизни Крис оказался тем еще педантом. Вечные ссоры из-за грязных носков и невымытой посуды. Ну как ссоры – угрюмое молчание. И тяжелый взгляд исподлобья. А взгляд у Криса – тяжелей, чем кулак.
А когда Дерек попытался-таки завести себе бету (что поделать, волки сильнее в стае), то после месяца общения с Крисом бедный Айзек при первой же возможности смылся в стаю Питера. Не то чтобы дядюшка был этому особо рад, скорее Скотт там визжал от восторга (пацаны успели крепко сдружиться за время рождественских каникул). Дерек тогда только злобно пырхнул носом и наотрез отказался обсуждать это с Крисом. Но всё равно бережно хранит исправно присылаемые Айзеком открытки к каждому празднику. Даже в честь открытия Чемпионата по «Горным устрицам».
А еще их семьи терпеть не могут друг друга и спутников жизни своих «кровинушек». Дерек знает, что Эллисон никогда не простит ему мать, какой бы стервой та ни была, и пусть даже та закололась сама, и отнюдь не после укуса Дерека… Но Эллисон всё равно не простит. И в чем-то она права.
Как в чем-то права Талия, которая никогда не простит Крису отсутствие стаи у единственного сына. И то, что на семейные праздники тот предпочитает приходить один. Не простит всех детей, которых у него не будет. Всех семейных традиций, которых ее сын отныне лишен. И что нет больше в мире стаи, к которой бы спутник охотника мог бы при случае обратиться за помощью, так что случись что с родными… Об этом Талия боится даже думать. И как мать не думать просто не может. И не может простить.
Дерек и сам многого не может себе простить, и слезы матери, тщательно скрываемые от всех – лишь один пунктик в этом немаленьком списке. А погибшие Ардженты – лишь один пунктик в немаленьком списке Криса.
Так что жизнь с Крисом – она нелегка. И, может, в чем-то даже «позорна».
Но этот «позор» и Дерек, и Крис уже давно смыли кровью.

@темы: Teen Wolf, фанфикшен

---

Вечерний концерт

23.11.2013 в 23:43

Пишет  -=морковка=-:

ууииииииииииии)))))))

23.11.2013 в 23:29

Пишет  risowator:

Уииииииииииииииииииииииии ))))

Пишет  churchill~:

23.11.2013 в 23:21

23.11.2013 в 16:14

Пишет  Wandering_bullet:

13.10.2013 в 16:48

Пишет  Sectumsempra.:

Стащила под шумок)



Попеременно нажимайте на всех, и не пропустите кнопочки на коробке с пончиками

@темы: интересности, АРТ

---

Люблю эту книгу

@темы: тесты и гадания

---

А вот интересно...

@темы: тесты и гадания

---

Погадаем

@темы: тесты и гадания

---

Учусь писать мини

Название: Молчание – золото
Автор: lisunya
Бета: традиционно нету
Пейринг: это практически джен, но всё же предполагается Дерек/Стайлз
Рейтинг: PG-13
Жанр: пре-слэш, драббл
Размер: мини (2 страницы или ≈ 1 тыс. слов)
Статус: закончен
Саммари: писалось на эту картинку:



Финсток почему-то решил, что эта картинка будет отличной иллюстрацией к его теме о странах Третьего мира. Вот, мол, смотрите, придурки, если не будете как следует выкладываться на тренировках по лакроссу… ну, или хотя бы нормально готовиться к тестам по экономике – то ждет вас такая же участь: будете работать только за еду.
Стайлзу есть что сказать по этому поводу. Если, конечно, кое-кто перестанет перешептываться с Айзеком, пользуясь своими оборотничьими суперспособностями, и захочет всё-таки уделить другу хоть пару минут. Лучшему другу, между прочим.
– Скотт! Эй, Скотт! – тянет он МакКола за рукав куртки, но тут прямо над ним нависает зловещая тень Финстока.
– Билински, молчать! И ты, МакКол, тоже кончай уже перемигиваться с нашим кудрявым принцем. Я тут, между прочим, пытаюсь спасти вас, придурков от участи, которая хуже смерти…
Дальше Стайлз уже не слушает. Просто когда тренер велел ему заткнуться – что-то щелкнуло в его пропитанных аддеролом мозгах, и там родился очередной План. Может быть, даже с приставкой «супер».


Тем же вечером на стайные посиделки Стайлз является с плакатом. Не таким замызганным, как у несчастной лягушки, хотя именно он и послужил прототипом его беленького аккуратненького творения в рамочке и сразу на трех языках.
«ГОТОВ МОЛЧАТЬ ЗА ДЕНЬГИ».
А что? Все постоянно хотят, чтоб он заткнулся – а за удовольствие в этой жизни надо платить. К тому же Стайлзу нужны деньги на лечение его машинки, его верного джипа, пострадавшего в неравной борьбе с дараком. Так что он готов помолчать – хоть и вычитал накануне в Интернете очень интересную статью о ленточных глистах у собак, и теперь ему очень интересно, могут ли они передаваться оборотням, и если могут…
– Фу, Стайлз, заткнись! – первой не выдерживает Эллисон, хотя Стайлз ставил на Айзека, но, видимо, кладбищенское детство не прошло для того даром.
А для Эллисон не проходит даром молчание Стайлза: первые 5 долларов на починку джипа перекочевывают в его карман.


Да будь Стайлз хоть самой

Чарли Эндрюс

Чарли Эндрюс [героиня сериала американского «Герои», чья суперспособность – абсолютная память] (не то чтобы он когда-нибудь мечтал стать миленькой девушкой с прической-пародией на Айзека и Лидию вместе взятых), он и тогда, верно, не смог бы запомнить сколько раз окружающие советовали-просили-требовали «Заткнись, Стайлз».
Даже родной отец, у которого, казалось бы, давно должен был сформироваться иммунитет к его болтовне, и тот периодически начинает молить о пощаде. Хотя чаще всего это не столько родительское, сколько шерифское возмущенное «Кончай молоть чушь, Стайлз, и не смей больше совать свой любопытный нос в мои служебные рапорты, чтобы потом донимать меня своими ничем не подтвержденными гипотезами».
Но даже обидней, чем от отца, подобное слушать от Скотта. Тот ведь и сам, если ему припрет, болтает как заведенный. О той же Эллисон, к примеру, он ему все уши прожужжал. А сам потом: «Заткнись, Стайлз, ничего тебе как девственнику не угрожает». Тоже мне, лучший друг, называется!
Даже Лидия просит иногда: «Ох, заткнись лучше, Стайлз» – хотя еще пару месяцев назад Стилински был абсолютно уверен, что она вообще его не слушает и никогда и слушать не будет. Джексона в этом плане и вспоминать-то не стоит. Да и Эйдан… Лидия как специально подбирает таких, которые бедного Стайлза с его болтовней на дух не переносят.
Заткнуться ему время от времени советует Дэнни, Айзек периодически вообще старается перекрыть его голос своим рыком, Кора и руки в ход пустить не боится… Вот разве что Дитон… Но ветеринар смотрит так – что невольно сам затыкаешься. А Питер не только смотрит, но и еще и ухмыляется, сволочь. Гаденько так. И Стайлз от подобных взглядов невольно ощущает себя смазливой официанточкой с прической-пародией на Айзека и Лидию вместе взятых. Причем в одном переднике. На голое тело, ага.
Не то чтобы он обижался на друзей и отца, но иногда… редко и он борется с этим… Но ему всё же обидно, да. Просто очень уж хочется, чтобы они его слушали. И слышали. Всегда. Даже если он неправ. Или несет чушь. Или он чувствует настоятельную потребность поделиться своими переживаниями по поводу того, что он влюбился в одного мохнатого мрачного… Ой, нет, об этом они слушать точно не будут. Потому что об этом он им точно не расскажет. Он вообще в ближайшие пару недель – пока на ремонт джипа не насобирает – ничего им рассказывать не будет. Причем делать это будет так, что они ему еще и платить будут. И за теперешнее молчание, и за все те разы, что не слушали его раньше.
И они действительно платят. С отцовской улыбкой или снисходительной усмешкой Королевы школы, с веселым «Ну ты даешь, бро!» или застенчиво-виноватым «Ну тогда мы со Скоттом сходим в караоке-бар без тебя», с рыком и под тычок Дэнни или Лидии, с язвительно-ехидными комментариями или только покачав лысой головой – но они платят.
Так что молчаливый бизнес Стайлза процветает. Единственный, кто мог бы составить ему конкуренцию в эти пару недель – так это Бойд. Но Бойд ему уже не конкурент. Бойд вообще… Да и Эрика тоже… Впрочем, для этих ребят Стайлз молчит абсолютно бесплатно. Жмурится от не по-осеннему яркого солнца и молчит, сжимая в руке огромный букет из местного цветочного «бутика мисс Монроуз». Букет немного аляповат, как на его вкус, но ему кажется, что Эрика бы всё равно оценила.


Спустя три недели ему хватает на первый взнос за ремонт джипа. Стайлз оставляет свою детку в автомастерской и не торопясь бредет домой, близоруко щурясь в вечерних сумерках. Вот черт, придется-таки проверить зрение. И вместе с отцом давиться морковкой. И…
И выпить кофе вместе с Дереком.
Как удачно, что у местной кафешки такие большие окна и отличное внутренне освещение.
Вот с кого мы пеню еще не взымали, усмехается Стилински. А ведь он чаще всех рычит: «Стайлз, заткнись!». Он вообще, считай, только это ему и рычит. А за счастье не платит. Непоррррядок.
С предвкушающей улыбкой Стайлз плюхается на диванчик напротив Дерека и молча – авансом – вытаскивает свой, уже довольно потрепанный, плакатик.
Дерек окидывает плакат презрительным взглядом, но, вчитавшись, вдруг усмехается:
– Так Кора правду говорила. Решил сменить амплуа, Стайлз? Думаешь, новый стиль с девушками лучше срабатывать будет?
Стайлз насуплено дуется и, стиснув зубы, чтоб не ляпнуть чего лишнего, настойчиво сует Дереку плакат под самый нос.
– Неа, – хитро усмехаясь, качает головой Хейл. – Я из-за этих стайных дел, переездов и переговоров – твоей болтовни, считай, месяц уже как не слышал. И хоть я сам себе сейчас не верю, – качает он головой, – но всё-таки… – Дерек резко выхватывает у Стайлза плакат и бросает на сиденье рядом с собой. – Денег не дам, предупреждаю сразу. Но капучино и круассаном угостить могу. – Он подымает руку, подзывая официантку, и заговорщицки усмехается прибалдевшему Стайлзу: – Давай отрабатывай: рассказывай, как вы здесь без меня.

Вопрос: Понравилось?

1. Да, спасибо		142	(100%)
Всего:		142

@темы: АРТ, Teen Wolf, фанфикшен

---

Залянула к Ms. Ada

А каким год будет для вас?


А каким год будет для вас?


А каким год будет для вас?

@темы: тесты и гадания

---

С днем рождения, -=морковка=-!

Сегодня ДР у замечательного человека, который очень поддерживает меня не только на дайри, но и по жизни. Всегда посоветует, приободрит, где надо – даст «пенделя», где надо – по головке погладит. Я уже говорила, но повторюсь еще раз: без нее не было бы большинства моих произведений. Ну, или, по крайней мере, они были бы далеки от своего сегодняшнего вида: с опечатками, неточностями, дописками…
Я очень рада, что она у меня есть. И надеюсь, что она там у себя, за много километров от меня, празднует свою днюху шумно, весело и радостно – всё, как она любит. А я здесь мысленно праздную вместе с нею, посылая ей лучи любви и массу добрых пожеланий: чтоб окружающие не только ценили – но и по достоинству оценивали все твои дела и работу, чтоб даже у недругов и завистников ты вызывала бы уважение, чтоб среди тех, кто влюблен в тебя беззаветно (а таких, я уверена, немало), ты выбрала бы себе самого достойного претендента, который сделал бы тебя счастливой.
Удачи тебе, моя лапа! Любви, здоровья и достижения мечты! А потом – новой мечты. И чтобы благодаря этим достижениям твоя жизнь была бы похоже на сказку!

Название: Сон как идеальная реальность
Автор: lisunya
Бета: нету
Пейринг: это практически джен, но всё же предполагается Ганнибал/Уилл
Рейтинг: PG-13
Жанр: пре-слэш, драббл
Размер: мини (4 страницы или ≈ 2 тыс. слов)
Статус: закончен
Предупреждения: автор ни фига не сечет в психологии, все познания об этом предмете взяты из интернета
Саммари: «Никогда и никому не рассказывайте свои сны, вдруг к власти придут фрейдисты» (Стаслав Ежи Лец).

– Боюсь показаться банальным, Уилл, но, похоже, ты снова плохо спал сегодня.
– Вас это так удивляет, доктор Лектер, – и не понятно, что звучит в голосе Грэма: вопрос или насмешка.
– Я просто не пойму – с чего бы. Нового дела нет. Джек с Аланой в последнем разговоре о тебе не упоминали, значит, на этом фронте тоже всё в порядке. Абигейл, напротив, отзывалась о твоем визите с большим энтузиазмом. Откуда же новые кошмары? – Ганнибал чуть подается вперед, словно хищник, пытающийся нащупать след. – Или кошмары – старые?
Уилл невольно отворачивается, спеша разорвать зрительный контакт, словно пытаясь уйти с тропы, на которую – он чувствует, мелкие зверьки вроде него всегда такое чувствуют – уже ступил хищник, объявивший его своей добычей.
– Я не уверен…
Но Лектер не дает ему возможности уйти от ответа:
– Тогда расскажи, в чем дело, и мы решим вместе.
– Не думаю…
Ганнибал лишь насмешливо вскидывает брови.
И Уилл сдается. Впрочем, как и всегда, когда дело касается его любимого психиатра. Хм, любимого? Ну уж нет, это он точно не станет обсуждать с Ганнибалом.
– Это сон, да. Всё дело во сне. Но… – Уилл ожесточенно трет лоб, будто кожу себе содрать пытается. Цепляется в волосы, словно вот-вот вырвет себе клок волос. Если бы можно было также легко вырвать себе воспоминания! И, наконец, находит в себе силы признать: – Это не кошмар, и в этом всё дело.
– Не кошмар? Неужто разнообразия ради ты решил обойтись в своих снах без трупов? – Неуместная ирония призвана скрыть проснувшийся интерес. Хотя, если дело касается Уилла, Ганнибалу интересно практически всё.
Уилл вдруг улыбается, с какой-то грустной ехидцей, и даже подымает глаза, рискуя вновь встретиться с Ганнибалом взглядом.
– Ну, пара трупов там была. – Он нервно облизывает губы и уточняет: – Трупы животных.
– Ты убил во сне какое-то животное?
– Не я, – качает Уилл головою. – Эбигейл.
– Тебе снова снилась Эбигейл?
– И Эбигейл, и… И ты, Ганнибал.
Мимо внимания Лектера не ускользает этот переход на «ты»: Уилл крайне редко обращается к нему на «ты» во время сеансов. Словно в его сознании – в его чудном таинственном сознании, которое так стремится изучить, препарировать и посмаковать на вкус Ганнибал – словно там существуют два человека: психоаналитик агента Грэма доктор Лектер и Уиллов друг Ганнибал. Еще один, этакий безобидный, вид шизофрении в копилку Грэмовых психических расстройств.
– Хм. Даже так. И в каком же виде мы тебе снились, Уильям? Не знаю, как Эби, а мне вот весьма интересно.
– Она охотилась.
– То есть та пара трупов животных, о которых шла речь, их убила Эбигейл? Не ты?
– Нет. – Уилл снова начинает крутить головой, стараясь избежать пытливого докторского взгляда. А вот рассказа, понимает он, ему уже не избежать. – Мне снится дом. Милый такой домик. Словно с детской открытки. Одна девочка в школе… она мне нравилась… Лесли Шейбол, да… она как раз собирала… коллекционировала такие. А живет сейчас в квартире в центре города. Мда. В общем, мне снится дом. В лесу. Я тренирую собак на заднем дворе… Хотя я даже не знаю: задний ли он. Там нет дорог. Нет указателей. Никаких признаков цивилизации. Просто этот дом. Наш дом. Во дворе я играю с собаками. С нашими собаками. Потом появляется Эби. С луком. Вместо современного ружья у нее огромный такой массивный лук. И она несет в дом свою добычу. Каких-то зайцев или кроликов или других пушистых зверюшек, у меня толком не получается рассмотреть. Да я даже и не хочу их рассматривать. Я не обращаю на ее добычу внимания, просто рад, что она вернулась. А вот собаки чуют, что она пришла не с пустыми руками, кидаются к ней, я хочу их отогнать – но тут в дверях появляешься ты, Ганнибал, и со смехом советуешь не встревать в их «милые разборки». «Эби справится сама, помоги мне лучше накрыть на стол, – говоришь ты. – Я даже доверю тебе сегодня скручивать салфетки». И ты…
Уилл замолкает.
– Что я делаю, Уилл?
– Не знаю, – раздраженно встряхивает головою Грэм. И довольно грубо заканчивает: – Я просыпаюсь. – Он раздраженно пырхает носом. И с какой-то непонятной обидой признается: – Но даже после того, как я просыпаюсь, мне иногда кажется, что из окна тянет сиренью… Сиренью, которая растет возле того дома. А из кухни меня манит к себе запах твоего жаркого.
– Ну, – успокаивающе тянет Ганнибал, чувствуя, что Уиллу сейчас просто необходимо отвлечься, переключиться на что-то, вынырнув из воспоминаний о своем сне, – если верить старику Фрейду, то

сирень – это не так уж и плохо

сирень – это не так уж и плохо [сирень по соннику Фрейда: «Если в сновидении вы ощущали запах сирени, впереди у вас приятное знакомство с продолжением, которому не суждено стать долгим. Букет сирени снится к тому, что в результате откровенной беседы с сексуальным партнером вы узнаете удивительные подробности, о которых никогда не подозревали»]. Как по мне,

хвоя была бы хуже

хвоя была бы хуже [хвоя по соннику Фрейда: «Если в своем сновидении вы ходили по хвое, это значит, что, не делая из собственной жизни тайны за семью печатями, вы не стараетесь приукрашивать себя в глазах окружающих. Будучи наивным, честным, доверчивым человеком, вы полагаете, что и другие люди такие же, поэтому, увидев доказательство обратного, горько разочаровываетесь. Вина за это возлагается на ваше идеалистическое мировосприятие. Сон предсказывает, что очередное ваше разочарование в людях уже не за горами»], – усмехается он.
И совсем отвратным, по мнению Ганнибала, был бы вариант, где во сне Уиллу снились бы

васильковые глаза Аланы

васильковые глаза Аланы[василек по соннику Фрейда: «Василек, появившийся во сне, свидетельствует о том, что вашим занятия сексом с партнером проходят под девизом «простенько, но со вкусом». Срывали васильки во сне – это говорит о том, что скоро в вашей жизни начнутся перемены, связанные с новым – простым и наивным – партнером (партнершей)»]. Впрочем, Лектеру начинает казаться, что еще чуть-чуть и Уилл будет сниться ему самому – в каких-нибудь

дебрях

дебрях [«Видеть блуждающим в дебрях другого человека – вашим партнером станет человек, сексуальности которого надо помочь раскрыться»].
– И это всё, что вы можете мне сказать, господин психиатр? Процитировать Фрейда?
– Я просто пытаюсь понять, чем тебе так не нравится этот сон, что ты не высыпаешься уже которую ночь. На первый взгляд, всё вполне невинно. Ведь так?
– Я…
Уилл не выдерживает, вскакивает с места и отходит подальше от дивана. Подальше от Лектера.
Ганнибал молчит. Дает Уиллу время. Успокоиться. Взять себя в руки.
Дает время признаться.
– Всё дело в том, что это просто сон! – Наконец, не выдерживает тот.
А вот к такому признанию Ганнибал, оказывается, не готов.
– То есть тебя мучает…
– То, что это только сон! – заканчивает за Лектера Грэм. И принимается частить, стараясь объяснить, донести свою мысль до единственного человека, которому это может быть небезразлично, которому сам Уилл Грэм небезразличен: – Сон – такой простой. Такой… исполнимый… И такой недостижимый одновременно! Всё это могло бы быть, понимаешь? Могло быть в реальности. Стать действительностью. – Уилл замирает на полушаге. Резко выдыхает. Встряхивает головой, словно он один из своих псов. Было бы неплохо быть псом Уилла Грэма. Гораздо лучше, чем быть им самим. У его собак нет его проблем. Нет необходимости признаваться своему другу… практически лучшему другу… что он немного больше, чем друг. – Когда мне снятся жертвы с моей работы… ожившие жертвы… и умершие одновременно… Я не жалею о них, когда просыпаюсь. То есть мне жаль, конечно. Но это жалость цивилизованного человека. Просто дань вежливости по отношению к ним. Как «извините», если наступаешь кому-нибудь на ногу. Просто вежливость – и чувство вины, что плохо сделал свою работу. Или сделал ее недостаточно хорошо. Но сожаления во мне нет. Потому что я прекрасно понимаю, что «все мы смертны», и что «прошлого не вернуть», и что «мертвых не воскресить». Они умерли и всё тут. А нам, живым, надо жить дальше. Надо как-то жить дальше. – Уилл умолкает на минуту, а потом всё же решает идти до конца: – Этот сон ужасен именно своей выполнимостью. Именно тем, что я мог бы… и домик такой купить… и пригласить вас с Эби в гости… Сделать себе такой подарок на день рождения: купить дом и махнуть туда на недельку в компании людей, которые мне дороги. По-настоящему дороги…
– Так в чем же «но», Уилл?
– Я… Я даже не знаю. У нас не получится. У меня не выйдет. У тебя есть пациенты… другие пациенты… Эби не отпустят из клиники. Меня не отпустит Джек. И я… Я просто…
– Ты просто не заслужил.
Уилл резко оборачивается. И будто нашпиливается на понимающий взгляд Лектера. Словно очередная жертва «Подражателя» на оленьи рога.
– Я…
– Ты можешь. Можешь купить. Можешь пригласить. Можешь договориться в клинике. Можешь поставить Джека перед фактом. И хоть на пару дней просто побыть счастливым. Но ты считаешь, что недостоин этого счастья. Даже на пару дней.
– Моя работа…
– Твоя работа, да. Не моя работа. Не клиника Эби. И даже не Джек Кроуфорд. А твоя работа. Твой самый главный демон в мантии из чувства вины, и на каждом отростке его рогов – по не спасенной тобою жертве. Конечно, твой демон не согласен тебя отпустить. Даже на пару дней. Кто же будет кормить его тут, пока ты там отдыхаешь в лесном домике, а, Уилл?
Грэм снова отворачивается. Трет лоб. Виновато мнется. Перед Ганнибалом за свою работу ему почему-то всегда особенно стыдно. Вот только он никак не может понять почему.
– Я… Я возьму отпуск на пару дней. Да, я могу. Так что вам не стоит волноваться за меня, доктор Лектер. Я отпрошусь у Джека и отдохну пару дней, честное слово.
– Пару дней отпуска – это хорошая идея, Уилл, – благосклонно кивает головой Ганнибал. – Это очень хорошая идея.

Насколько это хорошая идея Уилл понимает уже на следующий день – когда Ганнибал заезжает за ним на взятом напрокат минивэне, с заднего сидения которого ему приветливо машет Эбигейл. Второй рукой сжимая огромный лук.
– Это чтобы все твои собаки влезли, – поясняет новую машину Ганнибал. – Собирайся. Пока не купил собственный домик, погостишь у меня. У меня как раз есть подходящий часах в четырех езды отсюда.
– Но…
– На этот раз никаких «но», Уилл. Я не приму отказа ни как твой врач, ни как твой друг.

Конечно, дом Ганнибала – не материализация Уиллова сна. С пасторальными детскими открытками он имеет мало что общего. Этот дом – уже давно не ребенок. Скорее импозантный в годах джентльмен, столп местного лесного общества. Под лестным обществом Уилл понимает тутошние деревья и зверей, потому что других домов в округе не наблюдается.
В доме много пыли и довольно сыро. Первым делом Ганнибал колдует с отоплением, но воздух прогревается медленно, от камина в зале тепла и то больше, чем от батарей. К тому же в лесу очень быстро темнеет, они едва успевают перенести вещи из машины в дом, а уже приходится включать электричество. Помимо сумерек кроны здешних деревьев щедро делятся уханьем сов и незнакомым Уиллу стрекотом и свистом.
Грэм зябко ежится в промерзлой комнате, которую ему отвели под спальню. Прислушивается к совам за окном, невольно вспоминая злосчастного енота и разбитый дома дымоход. Впрочем, в окна он старается не смотреть: силуэты деревьев, их когтистые лапы, которые так и тянутся к дому, так и тянутся к Уиллу – из-за них он уже пару раз пытался нащупать пистолет под мышкой. Хорошо всё-таки, что Ганнибал не позволил ему взять оружие, а то Грэм бы уже опозорился, подстрелив пару сучьев.
Уилл тяжело вздыхает и думает, что уж сегодня-то, в этаких-то «натуральных» условиях, он точно не уснет.
Но проваливается в сон, стоит только его голове коснуться подушки. В нормальный сон, без кошмаров и видений. Он не видел таких уже, верно, лет десять.

Просыпается Уилл непривычно поздно. Вместо сов за окном уже давно царствуют какие-то дневные пташки. Среди которых и Ганнибал с Эбигейл, понимает Уилл, когда спускается на кухню – к уже полностью сервированному столу. На кресло у входа скинута охотничья крутка Лектера, а свою Эбигейл как раз застирывает в кухонной раковине.
– Как я погляжу, вы сходили на охоту без меня, – приглядываясь к еще дымящемуся мясу, замечает Уилл.
И чувствует почти иррациональную обиду и какую-то детскую ревность, что Ганнибал, по-видимому, предпочел пойти на охоту с Эби, а не остаться в доме с Уиллом.
– Ну, может быть, в следующий раз… – робко улыбается ему Эбигейл, но ее прерывает Ганнибал:
– Уилл на моей охоте? Ну, это уже мой кошмар. – И он с непонятной грустью усмехается Уиллу: – Кошмар, который, как я надеюсь, сбудется еще нескоро.

Уилл играет с собаками. Дурачась, требует от псов демонстрировать Эби те немногочисленные фокусы, которым они обучены. А когда непривычные к дрессировке животные стараются схалтурить – сам становится в стойку под звонкий девчачий смех.
Из окна кухни за ними с легкой усмешкой – почти улыбкой – наблюдает Ганнибал, старательно полируя охотничьи ножи и между делом прикидывая меню на ужин.
А еще Ганнибал думает, что сон Уилла в какой-то мере отображает и его мечту. Его неисполнимо-выполнимую мечту.

Я честно пыталась написать обе твои заявки, но любовь моей Музы к «словоблудию» в очередной раз подставила мне подножку на пути моего творчества В общем, второй фик все еще «в процессе».

@темы: Ганнибал, фанвидео, фанфикшен

---

Ну, до 2049 года доживу - уже хорошо

Ваши судьбоносные годы:

---

Пойти узнать свои судьбоносные годы: uborshizzza.livejournal.com/958040.html

@темы: тесты и гадания

---

«Святой». ОКОНЧАНИЕ.

Это было долго и непросто. Но сегодня мой первый макси закончен. Начиная эту историю, я не задумывалась, какого она будет размера и даже в рейтинге путалась, я не представляла насколько она растянется и какие отклики вызовет у вас, мои дорогие читатели. По правде говоря, мне она казалась сквиковой и обреченной на игнор. Но она не отпускала меня, раненый Стайлз стоял перед глазами, герои нашептывали реплики на ухо… И я решила, что должна написать ее хотя бы ради себя и Музы, которая так упрямо надиктовывала мне абзац за абзацем.
В итоге эта история подарила мне немало приятных моментов, неожиданных отзывов и новых друзей. Уже только за это стае Джейка стоит сказать «спасибо»
И, конечно, я говорю спасибо всем вам – кто это читал и дружелюбно тыкал в кнопочку, поддерживая мою самооценку и работоспособность моей Музы. Отдельная благодарность всем, кто это комментировал, помогал вычесывать «блошек», убирать нелогичности, своими комментами подсказывал мне дальнейшее направление сюжета. Особое «спасибки» стоит сказать моей дорогой -=морковка=-: без ее «волшебных пенделей» и постоянных воззваний к моей авторской совести это произведение писалось еще оооочень долго

Приятного всем прочтения!

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: Джейк/«Святой», Дерек/Стайлз
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: макси (≈ 61 тыс. слов или 111 страниц)
Статус: закончен
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: «Да будет вам дано помнить – откуда вы идете. Видеть – куда вы идете. И знать – когда остановиться, дабы не зайти слишком далеко» (ирландская пословица).

Скачать одним файлом: yadi.sk/d/7NJKi63zBav4a

Стайлз смотрит на волосинку, прилипшую к изголовью переднего кресла – крашено-вишневую, засушливо-ломкую даже в уже изломанном виде – и думает, что это, пожалуй, странно. То, что он так отчетливо подмечает детали именно теперь. Проснувшаяся логика подсказывает ему, что это путь к Меркло он должен был бы запомнить в мельчайших нюансах, ведь тогда всё было внове и незнакомо, тогда ему помогал бы адреналин и еще здоровый волк. Сейчас его мутит, волк беснуется так, что впору колоть себе транквилизатор, голову распирает от такого количества мыслей и знаний, что они просто не могут быть ничем иным, кроме как бредом – но глаза подмечают и фиксируют в памяти всё. Оброненную кем-то в проходе зубочистку, крошки от обеда под сиденьем, след от чьей-то ладошки на стекле иллюминатора, дурацкую волосинку…
Может, он просто старается так отвлечься. А, может, сходит с ума. Может, «Святой» окончательно рехнулся и валяется сейчас в какой-нибудь психушке, и всё это – его фантастический бред?
А, может, ему просто страшно.
Страшно, что он лишился такой чудной отговорки принимать решения самостоятельно. Я, мол, ничего не помню, делай как знаешь, Джейк. Я ни хрена не помню, ты разве не в курсе, загребай всё дерьмо снова сам, Дерек. Я ничего не помню, Летти. Я ничего не помню, Лидия. Я ничего не помню, Скотт.
Я ничего не помню, папа…
Теперь отговорки нет. Теперь решения снова нужно принимать самому. Теперь решения необходимо принимать самому.
А он ведь отвык. От инициативы быстро отвыкаешь. Особенно когда есть такие ужасно-прекрасные «якоря», как «свои», за любую попытку проявить свою волю наказывающие страшно и больно.
Стайлз стискивает зубы. Но еще страшней, еще губительней для него оказался «якорь» Джейка. «Якорь» альфы. Именно своей заботой, своей лаской губительный. Если против воли «своих» тогдашний «Святой» еще пытался бунтовать – и те с каждым разом всё туже затягивали удавку на его шее – то против заботы оказался беззащитен. Когда о тебе заботятся, когда тебя оберегают, холят до баловства – очень легко… слишком легко перешагнуть грань между

принятием

принятием [прим. авт.: принять – допустить что-то, согласиться с чем-то] решения вместе и

принятием

принятием [прим. авт.: принятие – это полное внутреннее согласие с тем, что есть] чужого решения.
Почти всю свою сознательную жизнь Стайлз Стилински заботился о других. Об отце. О Скотте. Чуть-чуть, самую малость – больше она просто не позволяла – заботился о Лидии. Потом из всех своих человеческих силенок радел о целой стае. Забота о ком-то другом – это почти необходимость. Оправдание своего существования в этой Вселенной. Цель в жизни. Смысл жизни. Дар и проклятье.
Привычка.
Как чай вместо кофе. Как любовь к умно-заумным словам. Желание знать. И потребность быть сильным. Чтобы снова начать заботиться о ком-то. Он это понял только теперь, хотя «все логические цепочки и связи» были на виду и раньше. Но только теперь он понял…
Вот только принять – сложнее.
Потому что знать – это одно. Знания Стайлза он «вдохнул» в себя легко. Подчинил себе… уже не с той легкостью, но у него всё-таки и это получилось! И теперь он знает, что он – Стайлз Стилински.
Знает.
Но не чувствует этого.
Он слишком отвык им быть. Слишком привык быть «Святым». Его волк… Вот из его волка Стайлз Стилински вышел бы что надо! Потому что его волк – он почти такой же как Стайлз. Также стремится быть сильным. Самостоятельным. Принимать свои решения. Следовать им. Отвечать за них.
Зря Стайлз так боялся стать оборотнем. Боялся уступить волку часть себя. Своей натуры. Боялся, что придется… не столько идти на компромиссы с собой-человеком – сколько жертвовать чем-то – или кем-то – кто был этому человеку дорог. Но это он зря. Волк оказался таким же, как он. Единоутробным братом-близнецом. Клоном практически. Только с клыками и шерстью.
Это «Святой» тут миррор-версия коммандера Спока из параллельной Вселенной. Кстати, жаль, что он этот фильм всё-таки видел уже: Стайлз с удовольствием сходил бы на него снова. И Стайлз уверен, что и «Святому» бы он понравился. Даже ему… Блин, он уже себя самого путает… с самим собою.
У него в голове такая каша. Прожеванная и отрыгнутая чужим сознанием. Сознанием этой сучки Кали, наверно. Причем ему почему-то кажется, что вместе с воспоминаниями она… да и Мэтт Геллер, верно, не лучше… что они передали ему вместе с воспоминаниями кучу охотничьих ловушек. Капканы, самоловы, башмаки, вентеря, давушки, клетушки, кляпцы, ковши, колоды, крючки, обметы, падины, пасти, тенета, ямы… Сколько же новых слов он вспомнил! Сколько новых слов… И сколько новых воспоминаний… воспоминаний-ловушек… в которые так легко угодить… А если всё-таки угодит – получится ли у него «откупиться» отгрызенной ногою?
Стайлз не знает. Он до сих пор еще временами не знает, что он Стайлз. Он еще путает себя – и себя.
Он еще слаб.
Потому что память о том, как приятно, как удобно и легко быть слабым – свежее, чем воспоминания о необходимости быть сильным. Нет, даже не так. Воспоминания не просто свежее – они приятней. Потому что это, как оказалось, очень приятно – когда о тебе заботятся, а не забывают в подвале охотников или не отвечают на твои звонки, пока ты бултыхаешься в бассейне под присмотром недружелюбной канимы. Это очень приятно, когда тебя укладывают спать… укутывают одеялкой… сторожат твой сон… Интересно, Дерек так сможет? Или придется писать ему инструкцию? И вообще, этот брутальный супер-мачо на заботливую нянечку как-то не тянет…
И Джейк может быть против.
Ты хотел принимать решения сам, Стайлз? Ну так вот теперь тебе и придется решать. Решать – кто твоя стая.
А кто твоя стая?
Если Джейк скажет: «Вспомнил? Ну вот и хорошо. Значит, теперь нас тут ничего не держит. Завтра уходим». Что станешь делать ты, Стайлз Стилински? Ведь ты уже не Стайлз Стилински.
Ты – «новый виток спирали».
Ты – это и «Святой» тоже.
И ты никогда не был неблагодарным.
Разве сможешь ты наплевать на всё, что дала тебе стая твоего волка? Разве забота Джейка и бисквит Летти, и поддержка Брэда, и Дэйв со своими тревожно-обеспокоенными – за тебя беспокоящимися – глазенками… Разве всё это не стоит… Что стоит это для тебя?
Для «Святого» это значило всё. Просто всё. Вот то самое ВСЁ. И можно курсивом и жирным. Можно как угодно, смысл будет прежним. Для «Святого» это значило всё.
Разве для тебя это значит меньше?
Если завтра они уйдут с чужой территории – не станет ли эта территория чужой и для тебя?
Как там Летти ему говорила? Если мы хорошие – это ведь не значит, что все остальные плохие. Но ведь и наоборот – тоже верно. Если он вспомнил прежних друзей – разве это повод… разве это дает ему право забывать новых?!
Если они уйдут…
…разве тебе совсем-совсем, ни на миг не захочется уйти вместе с ними?
Какое решение ты примешь, Стайлз Стилински? Решай побыстрей, уже объявляют посадку.


В Бикон Хиллс нет своего аэропорта. Если хотите путешествовать непременно самолетом – придется ехать даже не в соседний город, а через один – в ближайший крупный город. Потому что Бикон Хиллс – маленький городок, и отчасти даже гордится этим. Маленький, чистенький, уютный.
И пусть у него нет своего аэропорта, зато автостанция очень даже приличная: вполне современная, достаточно компьютеризированная, чистая, с мягкими сиденьями (а не с пластиковыми орудиями пыток, что установлены в тех самых крупных городах) и даже с клумбами перед входом. Это еще покойная ныне жена директора автостанции, миссис Дуглас, упокой Господь ее душу, постаралась: рассадила гортензии, вырастила. Без ее заботы вряд ли б прижились среди всех этих машинных выхлопов и приезжих хулиганов. Когда ее не стало, старожилы переживали, что и цветы скоро отойдут в мир иной, но ее дочка, мисс Мэгги, подхватила мамину инициативу. Вот вся бы молодежь так!
У этих самых клумб Стайлза и поджидает первое испытание. Здесь ему надо принять первое свое решение. Потому что именно здесь его поджидают Летти и Лидия. Первая возле левой клумбы, вторая – возле правой. И каждая вертит в руке ключи от своей машины. Видимо, ему надо выбрать – с кем из них он поедет домой.
Вот только у Стайлза есть теперь его воспоминания. А вместе с ними – его опыт. И самый главный его опыт…
– Неа. А вот и фиг вам, девочки. Ни один нормальный парень в здравом уме не ввяжется в женские разборки. Потому что в этих спорах не бывает правильной стороны. Если раньше я так только думал, то теперь я это даже помню. Поэтому лучше я пройдусь домой пешком.
– Стайлз…
– Стайлз!
– Я не буду выбирать между вами! Лучше тащиться пешком. Или даже общественным транспортом со всеми его запахами, толкучкой и медлительностью. Уверен, любой вариант будет лучше, чем участь, которую мне приготовила та, машину которой я проигнорирую.
– Стайлз, – Летти со своей волчицей более проворны и успевают ухватить его за руку, прежде чем он срывается в бег, стараясь убраться от женской ловушки подальше. – Мы с Лидией не хотели… Ну, может, и хотели! Но если тебе так будет лучше, то я согласна поехать в ее машине. Если ты позволишь себя подвезти. Просто ты выглядишь уставшим. Да и дома ведь ждут. Наши волнуются за тебя. И отец твой волнуется.
Стайлз невольно шмыгает носом. Это выходит случайно, он не хотел, ведь шмыгать носом – это так по-детски, но, кажется, воспоминания наконец-то начинают материализоваться. Ощущаться и «примеряться» на себя. А Стайлз как раз вот так шмыгал носом, когда оказывалось, что он умудрился расстроить отца. В очередной раз расстроить.
– Как вы тут? – он, наконец, набирается смелости задать этот вопрос.
– Ну… Все живы-здоровы. Перенервничали малость, ну да оно и понятно. – Летти легонько тянет его в сторону автостоянки. – Я по дороге расскажу, – обещает она. – Поехали, а?
Конечно, она рассказывает. Его Летти всегда держит слово – будь то футболка или сложный разговор, с альфой ли или с сумасбродным мальчишкой. Она рассказывает, пока Лидия молча ведет машину. Стайлз на заднем сиденье шмыгает носом. А рядом сидящая Летти поглаживает его плечо. Поглаживает неумело, неловко, но она учится потихоньку, и с каждым движением у нее получается всё лучше и лучше.
– Мы сначала не знали, что и думать. Джейк ведь сразу почувствовал, что ты выбрался за пределы города. Сначала решили: ты волка размять решил – пробежаться до соседнего штата. Наш Брэд часто так делает. Только телефон у тебя выключен оказался. Ну, думаем, разрядился, может? Или уронил ты его. Ну, не марсиане ж тебя похитили? Хотя Дэйв что-то такое молол про секретные военные организации. Просил Джейка, чтоб тот поднял свои старые военные связи. Но Джейк сказал: с тобой всё в порядке, он не чувствует, чтоб ты был в беде. Ну, он же чует нас всех как альфа. И с тобой, мол, всё в порядке. А потом телефон у тебя включился.
Рука на его плече замирает на миг – и снова возобновляет свой путь. Только на этот раз чуть медленнее. Самую чуть. Для человека, может, даже не заметное «чуть» – но оборотень… оба оборотня в этой машине всё подмечают. Но предпочитают не замечать.
– Первым твой телефон Дэйв засек. Какими-то своими компьютерными заморочками. Но дозвониться первым сумел Маккол. А он тупо поставил твой номер на автодозвон и таскал за собою мобильник даже когда по нужде ходил. Вот так научный прогресс и проиграл подростковому упрямству. Дэйв до сих пор малость в трауре. Так что ты там поосторожнее с ним.
– Скотт тоже переживал, – резко бросает с водительского сиденья Лидия.
– Ты за дорогой следи, не отвлекайся, – с демонстративным презрением кидает ей Летиция и, прежде чем та успевает отреагировать, спешит продолжить: – Ну, разговор у вас с Макколом особо плодотворным не получился, но телефон остался включенным. Тут уж шериф поднял на ноги чуть ли не весь свой участок, пробил GPS, в общем, всё как полагается. И оказалось, что тебя какого-то хрена аж в Луизиану занесло. – И уже с рыком: – Вот какого хрена тебя туда занесло?! – Летти теряет контроль лишь на миг, но из мусорного бака, мимо которого они как раз проезжают, прыскают в стороны все местные бродячие коты.
– Я… Мне надо было, Летти, чесслово.
– Да ты хоть бы записку оставил. Предсмертную, блин! Ты хоть знаешь, кто такие мамбо? Ты вообще в курсе, на что они способны? Что они делают с такими, как мы? Ты представляешь, что тут было?
– А что тут было? – хрипло выдавливает из себя Стайлз.
С минуту в салоне стоит тишина. Только хриплое дыхание Летиции и осуждающее сопение Лидии. И это еще вопрос: кого мисс Мартин тут осуждает – одну сорвавшуюся волчицу или другого, сорвавшегося в бега, придурка.
Наконец Летти успокаивается. Разжимает пальцы, стискивающие плечо Стайлза. И Стайлз торопится регенерировать пробитую когтями кожу, пока кровь из ранок не испортила ему еще одну футболку.
– Мы думали: тебя придется отбивать силой. Дитон даже таскал Джейка с Дереком к какой-то коряге, собирался проводить там какой-то супер-пупер-крученый ритуал. Дэйв мне все уши прожужжал, что они там девственницу резать собираются. Хотя откуда в наших стаях девственницы? А со стороны кого привлекать для такого дела… непорядочно как-то. Но, так или иначе, ритуал они провести не успели – Меркло сама нам позвонила. Первый раз видела, чтоб у нашего Джейка руки тряслись. А они тряслись, Стайлз. Когда он телефонный вызов-то принимал. С четвертого раза только на кнопку попал. Но потом, как Меркло заговорила, успокоился малость, взял себя в руки. Она сказала: всё с тобой в порядке. Живой, мол, с виду здоровый. И с воспоминаниями даже. Назад уже отправился. Она, мол, лично тебя на ближайший рейс посадила. Вся Дерекова стая чуть ли не сразу кинулась к дверям, собирались ехать в аэропорт тебя встречать. Наши-то без Джейкового приказа тихо сидели, а эти враз подорвались, – со скрытым самодовольством ябедничает Летти. – Только Джейк еще трубку не повесил, и Меркло их мышиную возню, видать, услыхала. Гаркнула так, что даже меня проняло. Велела сидеть на месте и ждать тебя дома. Сказала: тебе надо время. В себя прийти. Успокоиться. С воспоминаниями освоиться. Маккол стал выступать. Да и наш Дэйв, правда, тоже на этот счет сомневался. Но тут твой отец, – и в голосе Летти появляются нотки гордости, – вот тут он себя и проявил. Вытащил откуда-то ружье, настоящее, охотничье – и затвором так: щелк! Никто, говорит, никуда, не едет. Стайлз сам домой доберется. А если он вдруг вспомнил чего такое, что возвращаться не захочет…
У Стайлза пересыхает во рту. Бедный папа. Когда ж Стайлз перестанет уже его мучить? Когда ж станет для этого достаточно сильным?!
– Отец сказал, что никто тебя силком назад не потащит. И вообще… Ты – в первую очередь его сын, а уж потом чей-то там друг или бета. И пусть он как твой отец не смог вовремя дать тебе защиту – зато даст тебе время. Мы все дадим тебе время, сказал он. Сказал – как отрезал. И добавил: а если кто иначе считает, так он одолжил у Арджента аконитовую обойму. – И губы Летти кривятся в невольной ухмылке: уж она-то знает, что две стаи оборотней, большинство из которых и людьми в боевом плане были далеко не промах – таких оборотней да такое количество не угомонишь одной несчастной аконитовой обоймой. Если, конечно, они сами не готовы угомониться. И следующие ее слова это как раз подтверждают: – Ну, к тому времени, как он речь закончил, все поостыли уже, поуспокоились. И остались ждать тебя дома. Ну и вот дождались.
Изображение Лидии в зеркале заднего вида вдруг заговорщицки подмигивает Стайлзу:
– Знаешь, вообще-то он и с автостанции тебя встречать запретил. И Дерек с мистером Холландом с ним согласились. Но я ведь не в стае.
– А я хоть и в стае, – усмехается Летти, – но когда речь идет о детеныше – плевать волчица хотела на альфу. А с твоим родителем мы уж как-нибудь… договоримся.
– Правда, мне пришлось соврать, что я иду на «Белоснежку и охотника». На этот фильм даже Джексон со мной идти отказался.
И Летти рядом с ним улыбается тоже:
– А я просто сказала, что надо прокатиться, чтоб успокоиться. А иначе я для успокоения нервов снова готовить начну. Так Джейк мне даже машину одолжил.


Джейк ждет Стайлза в его комнате. Все остальные обступили чуть ли не с порога, а вот Джейк ждет наверху, за плотно закрытыми дверями. В полумраке детских воспоминаний и тишине невысказанных упреков. И Стайлз знает, не хуже «Святого» знает, что они так и останутся невысказанными. Ну, это же альфа.
Это его альфа.
Его Джейк.
Вот только сам он – чей?
– Поговорил с отцом?
В голосе Холланда ни грамма упрека, злобы или обиды – но Стайлз нервно вздрагивает. И как когда-то давно – так давно, что ему кажется, немудрено такое забыть и без всяких амнезий – стоит ему занервничать, и из его рта тут же начинают выстреливать слова, словно гравий из-под колес взбесившейся машины, у которой вконец снесло тормоза.
– Да. Мы поговорили. Отлично поговорили. Мы даже всплакнули. Прям на крыльце. Я еще и Дэйва со Скоттом выслушал. А Брэд только плечо мне стиснул и к дверям подтолкнул. Под насмешливый взгляд Питера. Что Питер-то тут забыл?!
– Наверно, он тоже волнуется.
– Это Питер-то? Ты его просто не знаешь!
– Я и тебя теперешнего толком не знаю.
И все слова в Стайлзе вдруг умирают.
Зато воскресает молчание «Святого».
Стайлз открывает рот. Прикусывает нижнюю губу. Открывает рот снова. Даже выталкивает из себя пару звуков. Вот только сам не может определить, что они могли бы значить. Но он всё равно открывает рот снова и пробует, старается, пытается и силится…
Объяснить.
Стайлз Стилински знает уйму, просто туеву кучу умно-заумных слов. Он может болтать часами. Как-то раз на спор со Скоттом он проговорил без остановки 1 час 47 минут. Пока Скотт не начал молить о пощаде. Потом Стайлзу пришлось выпить за раз полгаллона молока. А затем всю ночь бегать в туалет. Скотт, зараза, не разговаривал с ним после этого неделю: сказал, что за тот вечер наговорился с приятелем на месяц вперед (хотя Стайлз был уверен, что дружбан просто обиделся, что проиграл, и это было не по-товарищески с его стороны).
В общем, Стайлз знает много слов. Но сейчас не может подобрать – выбрать из наваленной в его голове кучи – ни одного мало-мальски подходящего случаю. Подходящего им.
Потому что в глубине души знает уже, что их больше нет.
И, похоже, что Джейк тоже в курсе.
– Я попросил Хейла не приходить сегодня. Ну, то есть Дерека Хейла. Я сказал: нам надо… попрощаться. Я это к тому, чтоб ты не обижался на него, что он тебя не встретил. Он хотел. Конечно, хотел. Но я попросил – и он согласился. Умение проигрывать – это достойное умение. Но, как по мне, еще достойнее – дать сопернику возможность проиграть достойно. Он у тебя славный парень. Молодой еще, зеленый. Но ты ведь тоже у нас далеко не старик. Вы с ним поладите. Может, не сразу… Но, уверен, также долго, как Летти, ты тянуть не станешь.
– Джейк…
– Не надо, – просит тот. И еще крепче сцепляет руки в замок. До белых пятен на коже. До хруста суставов. До слез в глазах собеседника. – Не стоит, Стайлз. Вот правда – не стоит. Ты у меня молодец. И я тобой горжусь. Я всей своей стаей горжусь. А ты… ты всё равно всегда будешь для меня частью моей стаи. Потому что стая – это сердце оборотня. А ты в моем сердце. Ты давно в моем сердце. Еще с того момента, как я впервые увидел тебя у реки. Увидел, как ты пытался дать отпор тем шакалам. Точь-в-точь одинокий волчонок против наглых шавок. И потом на кухне… Я ведь почувствовал, как… насколько тебе было больно. Я ведь тянул эту боль из тебя. И готов был орать. А ты молчал. Белый был до синевы, трясся весь – но молчал. И я уже тогда понял: придется самому решать, как тебе помочь, не дожидаясь пока сам попросишь. Потому что глупо ждать от тебя крика о помощи, ведь когда тебе больно – ты как раз-то молчишь. У сильных всегда так. – Джейк подымает глаза и силится улыбнуться. – Ты и сейчас молчишь. И я знаю, что это значит. Знаю и больше всего на свете хочу вырвать эту боль из тебя, как пучок аконита, подсаженный охотниками под окна. Но я не могу. – Джейк снова опускает лицо. – Ты прости меня за это. А я в благодарность обещаю простить тебя за всё, в чем ты винишь себя передо мною. И мы простим друг друга, я знаю. Вот только со временем. Нам нужно время. Чтоб болеть перестало меньше. И пусть оно никогда не отболит до конца, но когда-нибудь оно всё же станет болеть меньше. Вот только… Пусть это даже эгоистично с моей стороны… Но ты всё же обещай мне, Стайлз… Пообещай, что всегда будешь помнить – что ты в моем сердце. У тебя будет другая стая. И другое сердце, где ты займешь особое место. Въедешь туда, обживешься, разбросаешь свои носки и застелешь диван любимым пледом. Но про мое сердце ты всё равно не забывай. Это ведь ничего не будет тебе стоить. Совсем ничего. Потому что я ничего не прошу взамен. И даже если и предложишь – не приму. Мы, альфы, гордый народ, знаешь ли. Но мое сердце будет меньше болеть, если будет знать, что ты помнишь о нем.
– Дже… эй… эйх, – вместе с именем наружу прорывается всхлип, а последний слог и вовсе похож на досадное «эх» – но Стайлз просто не может удержать это имя в себе.
Джейк тут же срывается с места – и через долю секунды Стайлза знакомо укутывает альфа-«одеяло». Вот только на этот раз оно как тот мамин махровый плед – на утро после ее похорон. Он еще пах мамой тогда. Но этот запах уже не помогал высушивать слезы от разбитых коленок или проигранных споров.
– Прости меня, Стайлз, – горячечно шепчет Джейк, и прижимает его к себе всё сильнее. – Прости меня, мальчик. Я клялся себе когда-то, что никто и ничто больше не сможет выдрать моего бету из моих лап, пока тот хоть на грамм нуждается во мне. Какие бы командиры не велели бы мне отступать. И я вернулся за ним, я тащил его через джунгли… Тащил до последнего… А потом обещал себе, что больше никогда. Никогда больше! А теперь вот сам отталкиваю свою бету. И пытаюсь убедить себя, что это я так тебя отпускаю. Я так тебя отпускаю, слышишь?
– Нне… Не надо, – мотает головой Стайлз.
– Надо, малыш, надо. Волки – не люди, они не умеют «жить на две семьи». Слыхал выражение «две матки в одном улье не водятся»? Оно и к волкам подходит. Не бывает у волка двух альф, ты прости меня за это, малыш. А твой волк итак нестабилен. Так что мне лучше уйти. А тебе будет лучше остаться. С Хейлом тебе будет лучше.
– Не будет.
Стайлз сам себе не верит, но какая-то по-детски глупая, до слез иррациональная обида в нем заставляет его спорить с Джейком сейчас.
– Будет, – твердо повторяет альфа. И волк Стайлза послушно поджимает уши. Потому что это сейчас – как приказ. Последний приказ его альфы.
– Откуда ты знаешь?
Он правда хочет понять. Может, тогда он и сам поймет?
– Знаю, Стайлз. Знаю, потому что ты сам его выбрал.
– Неправда. Никого я не выбирал. Я даже не успел! Ты даже не спросил!
– Зачем же спрашивать об очевидном? – грустно усмехается Джейк. – Есть такая пословица, малыш: от добра добра не ищут.
Стайлз снова вздрагивает, зябко вжимая плечи.
– Она мне никогда не нравилась.
– Но доля правды в ней есть, на то она и пословица.
– Она глупая.
– Мудрая, – качает Джейк головой.
– Злая.
– Жизненная.
– Обреченная.
– Честная. Поступки, они вообще всегда честнее слов, Стайлз. И чтобы ты не говорил мне сейчас на словах – но на деле ты уже оставил меня. Если бы тебе было хорошо со мной… достаточно хорошо и именно со мной… Тебе и в голову бы не пришло ездить к Меркло. Тебе не нужны были бы воспоминания, после которых – ты ведь не мог этого не понимать – пришлось бы принимать решения. А решения – это всегда рассмотрение вариантов. Альтернатив. Кого-то другого. Кого-то, с кем – как ты надеялся, в глубине души знал даже – тебе будет лучше. Со мной тебе было хорошо, я знаю. Но ты хотел, чтобы было лучше. И обязательно с кем-то другим, потому что для того, чтобы лучше было со мной – возвращать воспоминания было ни к чему. Не было там чего возвращать. «Лучше» со мной нужно было делать с нуля, самому. А, может, это мне надо было больше стараться. Может, это я не дотянул до «лучше». И мне жаль, очень жаль. Потому что, видит бог, я старался, Стайлз. Я очень хотел… быть лучшим для тебя. – Джейк отступает, по-прежнему держа руки на плечах мальчишки, и с усталостью, с дикой усталостью, которую он не выказывал, даже когда они искали Меркло, а потом обещанный ею «маяк» – с обреченной усталостью признает: – Но лучше тебе будет с Хейлом.
– С Дереком, мне, может, и будет лучше – но без тебя мне тоже будет плохо.
– Это пройдет. Поболит и перестанет. Волчья регенерация поможет, – пытается пошутить Джейк.
– Не поможет. Потому что волку тоже будет плохо. Мне будет очень плохо без тебя. И без Летти. И Дэйва. И Брэд больше не влезет в окно. Ну как же так, Джейк? Ведь вы – моя стая!
– А Летти с Дэйвом останутся с тобой, – огорошивает его вдруг Джейк.
– Со ммм… Как?
– Ну как же? Летти ведь теперь с твоим отцом. Они вроде как встречаются. Он даже подыскал ей работу в своем участке. Да она и не бросила бы тебя, что ты! Она ведь волчица, а вы с Дэйвом – ее детеныши. К тому же единственные, какие у нее теперь могут быть. А волчица, малыш, никогда не бросит своего детеныша, как бы там не выделывался старый дурной альфа, какая бы блажь не стукнула ему в голову. Конечно, Летти останется с тобой, ну что ты. И Дэйв… Он тоже останется – и с тобой, и с Летти. В конце концов, ему давно уже диплом зарабатывать надо. Он ведь у нас маленький гений. Только в свое время с компанией связался дурной. Да так связался, что ножом «развязываться» пришлось. Ну, сам был дурной. Потому как малой еще. Он и сейчас малой еще. Но пора б ему уже браться за ум. Мы с твоим отцом вчера съездили в вашу школу, поговорили там с директором, обсудили всё. Тебе ведь тоже надо еще год доучиться. Ну и Дэйв с тобой заодно аттестат себе заработает. Сам-то он ни за что не сунется в школу. Знаю я его: такой вой подымет, что местной баньши жутко станет. А с тобой за компанию – это другое дело. Да и Летти поднажмет чуток. – И Джейк хитро подмигивает Стайлзу: – А, знаешь, хорошо всё-таки, что ты воспоминания вернул-то, а то пришлось бы всю школьную программу заново учить. А так – только позанимаетесь с Дэйвом чуток, и, может, даже экстерном выпускные экзамены потом сдадите. С тобой за компанию, особенно если сказать, что это не ради его собственного будущего, а ради тебя и твоего душевного спокойствия, так Дэйв и со школой разберется, и в колледж поступит. Может, даже и закончит еще. Будете с ним в одном кампусе жить, как тебе, а?
Стайлз молчит. Веселье Джейка слишком человеческое – наигранное и банальное – чтобы можно было ему поверить. Чтобы можно было им заразиться. Поэтому Стайлз молчит. И на душе его паскудно-паскудно.
– Что ж я наделал-то, Джейк? Я всё испортил. Я с самого начала приносил тебе одни неприятности. А теперь и вовсе всё развалил и разломал. Я всё испортил, Джейк. Как же так? А как же ты теперь? И как мне быть, зная, что ты теперь…
– Перестань, – рычит альфа, и с силой встряхивает его за плечи. – Прекрати мне это раз и навсегда! Да что ты испортил? Да ты всё исправил! Исправил, понимаешь? Летти от каждого приличного мужика шарахалась, на детей на улице глядеть не могла! Дэйву девятнадцать лет, у него мозги золотые, а он их переводит на то, чтобы мелкими аферами для стаи то машину, то деньжат раздобыть. Ему девятнадцать – а у него аттестата школьного нет. Из Брэда не то что о паре – о погоде слова толкового было не вытащить. И все они свое нежелание, не-состояние двигаться дальше, идти вперед оправдывали своими ранами. И я оправдывал их вместе с ними. И лечил их как мог. Вот только единственный лекарь, который был мне по карману и по мозгам – это время. И я всё давал и давал им это время. Всё ждал. И дождался. Тебя дождался, Стайлз. Ты встряхнул нас всех. Подал пример. Своей выдержкой. Своими стиснутыми зубами. И тем, как полз вперед – когда идти не мог. Спотыкался, отступал, оно не без того. Но когда семнадцатилетний мальчишка карабкается в этой жизни из последних силенок – то тут даже девятнадцатилетние пацаны, не говоря уже о 29-летних женщинах и 44-летних мужиках, подтягивают животы и начинают стараться не уступать. – Джейк с каким-то… благоговением почти… проводит рукой по его щеке… в своей самой последней ласке… И решительно отступает назад. – И теперь у Летти и Дэйва есть дом и семья. У нее будет работа, у него – учеба, а дальше как повезет, но, думаю, ему повезет, он ведь у нас толковый. А у нас с Брэдом будем мы и наша радость за вас. И мы не пропадем, ты не думай. У Брэда уже даже есть планы куда нам податься. И это впервые, когда он кого-то зовет с собою. Обычно он где-то пропадает сам, неделями носится где-то в одиночку. И то, что он наконец-то может терпеть кого-то рядом, это очень большой прогресс для него. Раньше нам с ним и этого не удавалось. Так что я присмотрю за ним, он – присмотрит за мною, и всё у нас будет путем. Ты только обещай мне, Стайлз, – Джейк нервно сглатывает, встряхивает головою, но всё же заканчивает: – пообещай не забывать, что я есть у тебя. У тебя будет другой альфа. Другой любимый человек. Вся твоя жизнь будет другая, чем она была бы со мной. И так будет лучше для тебя. Но пусть я не буду ни твоим альфой, ни твоим… человеком… любимым… Но мне было бы приятно… я б этого очень хотел… чтоб ты хоть иногда думал обо мне. Это эгоистично, быть может, но чем ближе старики к своей могиле – тем эгоистичнее они становятся. Особенно по отношению к молодежи. Я не прошу тебя уступить мне место в автобусе – но кусочек твоей памяти… вместо твоего сердца целиком… ты мне подари. Обещай мне.
Стайлз только кивает. Он хочет сказать… он должен сказать… Он столько всего должен Джейку сказать! Но у него получается только кивнуть. И крепко зажмуриться, чтоб сдержать ненужные, Джейку совсем не нужные слезы…
А когда он открывает глаза – альфы в комнате больше нет. И скулящий внутри волк подсказывает ему, что и в доме его уже больше нету.
Больше нет их.


#Эпилог#
144 дня и 22 килограмма испорченной муки спустя у Летти получается ее первый нормальный бисквит.
144 дня и 4 самостоятельно оплаченных счета за интернет спустя Дэйву приходит электронное письмо с уведомлением о гранте за информационные разработки.
144 дня и 78 неотвеченных вызовов спустя Джейк наконец-то подымает трубку.
144 дня спустя Стайлз наконец-то рассказывает своему альфе всё, что не сумел, не получилось у него сказать ему тогда. Он говорит и говорит. Сыплет словами, словно крупинками муки сковороду присыпает, чтоб бисквит не пригорел ненароком. Рассказывает о Летти и ее «кулинарных пытках». О том, как Дэйв первые недели сутками торчал возле ноута. И последние пару недель тоже возле него торчит. Но на этот раз он просто дорабатывает проект. Ему дали грант, Джейк. Он будет учиться в Гарварде. Ну, а я – в нашей школе. Мне надо доучиться год. Я хотел экстерном, но папа боится, что я перенапрягу мозги и снова двинусь. Ну, или просто не хочет отпускать меня из-под своего крыла. Хотя теперь у нас есть Летти. И Дэйв. Они здорово отвлекают отца, когда он начинает чрезмерно меня опекать. И, представляешь, мы завели кошку. Это всё Дэйв. Говорит: ему надоело быть всегда крайним. Но в спорах с Летти он всё равно по-прежнему крайний. А мы с папой ни с ним, ни с нею и не спорим никогда. Я с Дэйвом не спорю, даже когда он говорит, что я тоже должен поступать всенепременно в Гарвард. Предлагает мне идти на медицинский. Хотя я подумываю о кулинарии. После четырех месяцев ассистирования Летти мне уже ни один рецепт не страшен. И Скотт тоже мне говорит…
Хотя, знаешь, Джейк, всё это неважно. Кто что говорит. Я просто тебе хотел сказать… Я скучаю, Джейк. Я по тебе скучаю. Даже если люблю тебя как-то не так. Моя неправильная любовь не мешает мне скучать по тебе, Джейк Холланд.
– Знаю, Стайлз. Я тоже.
144 дня спустя Джейк обещает Стайлзу, что они с Брэдли обязательно приедут их навестить – день этак на 168-ой.


145 дней и два просмотренных гей-порно-видео спустя Стайлз решает, что может попробовать. Что он достаточно хочет – чтобы попробовать.
Поэтому 145 дней и два просмотренных гей-порно-видео спустя Стайлз идет к Дереку. Потому что если он с кем и согласен попробовать, то только с ним.
Сегодня у Дерека выходной. Не в том плане, что он не работает (хотя и не работает тоже), а в том, что у дядюшки Питера сегодня йога. Питер ходит на йогу. Еще и Мелиссе абонемент подарил. Он говорит, что с такими родственниками, как Дерек и Скотт, им просто необходимо время от времени восстанавливать душевное равновесие в позе «планки». После этого дурацкого абонемента душевное равновесие Скотта упало ниже самой нижней планки. Даже Эллисон на второй план отошла. И за Стайлзом он теперь «присматривает» не настолько маниакально.
А вот Дерек дядюшкино увлечение – оба дядюшкиных увлечения – воспринял абсолютно спокойно. И официально объявил себе два выходных в неделю, и один из них даже совпал с выходным на работе.
И теперь они в лофте одни. Даже некому Стайлзу чай заварить. Дерек это тонкое искусство так и не постиг. А вот Питер, зараза, стоит отдать ему должное – а остальное он и сам возьмет: не мытьем, так катанием – чай заваривает виртуозно.
Но Стайлз сюда сегодня не чай пить пришел.
– Может, фильм?
– Нет, – Стайлз отрицательно мотает головой, – я нужное кино уже дома посмотрел. – И просит: – Давай присядем.
– Так садись.
– А давай сядем у тебя в спальне, – стараясь чтобы голос звучал нейтрально, предлагает Стайлз.
– Да там и сидеть-то особо негде. Там только кровать.
– Вот на кровать мы и сядем, – сам себе кивает Стилински.
Дерек замирает и сразу подбирается весь. Хоть Стайлз в пылу периодических стычек и орет, что Хейл дурак и идиот, но даже Скотт в их стае знает, что Дерек отнюдь не такой дурак, как большинству его соперников хотелось бы. И кое-что он, похоже, начинает подозревать.
– Ты предлагаешь нам с тобой пойти в спальню? Ты хочешь…
Правильное слово, чего на самом деле хочет Стайлз, у Дерека подобрать не получается. Наверно, он просто сглазить боится.
– Ты…
– Я подумал, мы могли бы попробовать. Ну, ты и я.
Стайлз шарит глазами по полу, по стенам, любуется шнурками на своих кроссовках. По всему, кроме Дерека. Он почему-то не решается встретиться с ним сейчас глазами. Хватит и того, что его волк чует возбуждение альфы. Это в его запахе, понимаете? И тихое, человеческому уху неслышное, утробное порыкивание – при каждом вздохе. У альфы слишком тяжелое дыхание, слишком взбудораженное. Возбужденное. И бета чует это.
И откликается.
Его волк пытливо ведет ушами, заинтересованно вслушивается и, похоже, не прочь… попробовать. Причем Стайлз уверен, что это собственное желание волка – альфа сейчас не пытается его продавить, подмять своей силой. Ему есть с чем сравнивать. И всё совсем не так, как было когда-то с Джейком. Стайлз не обижается за тот случай на Джейка, он знает, что тот не со зла, бета всегда чувствует отношение своего альфы к себе, его расположение или, наоборот, недовольство, и в тот раз Джейк точно не хотел ему зла. Стайлз почти точно знает, что у Джейка тогда всё вышло случайно.
А вот у Дерека сейчас всё очень даже преднамеренно. Его волк демонстрирует свои намерения вполне откровенно. Очевидно. В открытую. Его волк предлагает волку Стайлза то, что сам Стайлз готов пока только попробовать. И волк Стайлз как раз не против. А вот сам Стайлз…
Ну вот сейчас и узнаем, решает он.
– Я не уверен, что смогу дойти до конца, – честно предупреждает он. – Но не начав – не узнаем, правда? Поэтому мы могли бы… – И испуганно вскидывается, пытливо заглядывая Дереку в глаза: – Мы ведь могли бы, да? Ты ведь не против?
– Стайлз, я… – хрипит Дерек. – Если ты действительно этого хочешь…
– Ты ведь слушал мое сердцебиение, я говорил правду.
– Точней, ты думал, что говоришь правду.
– Ну так вот: я правда думаю, что мы могли бы попробовать.
Дерек с трудом сглатывает. Стискивает зубы – и решительно кивает.
В спальню они поднимаются молча. И Стайлз принимается спокойно раздеваться. С этим у него как раз нет проблем: чего-чего, а наготы от него «свои» никогда не требовали, так что никаких проблемных ассоциаций. К тому же ему жарко. С тех пор как Дерек согласно кивнул ему там, внизу, Стайлза будто кипятком окатили, и стереть с себя горячие капли никак не получается.
Стайлз раздевается и садится на кровать. Немного с краю, оставляя Дереку предостаточно места, чтоб расположиться самому. И запоздало интересуется:
– Ты ведь знаешь, что делать, да? У тебя же кто-то был? Уже…
У Дерека, который как раз, стоя спиной, следом за уже стянутой футболкой расстегивает пояс на джинсах, не получается сдержать нервного смешка.
– Да, Стайлз, у меня уже кто-то был. Определенно.
– О, так значит, я в надежных руках? – Стайлз пытается скрыть нервозность за широкой ухмылкой.
Дерек, на секунду обернувшись, бросает на него быстрый взгляд и, видимо, что-то окончательно решив для себя, уверенно кивает головой:
– Точно, Стайлз, ты в самых надежных руках, какие только могут быть. – И, стянув джинсы вместе с нижним бельем, так быстро, что Стайлз даже не успевает рассмотреть, какие же труселя носит крутой альфа Дерек Хейл, тот залазит в постель с ногами.
Стилински немного испуганно сглатывает.
– Мне лечь?
– Как тебе удобней. Можешь лечь. – Дерек подлезает ближе, свешивает ноги с постели по обе стороны от ног Стайлза, и тихим спокойным голосом предлагает: – А можешь опереться об меня спиною. Просто откинься немного назад, Стайлз.
Стайлз откидывается. Но спина его при этом будто каменеет. И чтобы отвлечься, он задает вопрос, который давно лезет ему в голову в самые неподходящие моменты, сбивая с толку в самый нужный момент (на контрольной по химии, к примеру):
– Почему ты никогда не зовешь меня как-нибудь ласково? Почему только по имени?
Дерек насмешливо фыркает ему прямо в ухо. И кожа Стайлза вмиг покрывается дикими мурашками. Дико приятными мурашками. Непонятными, но приятными.
– А ты хочешь ласковых прозвищ? Я думал, ты «слишком взрослый» для этого, – хмыкает Хейл.
– Я и взрослый! – тут же взвивается Стайлз. – Я уже достаточно взрослый…
– Тише, детка, – шепотом просит Дерек прямо на ухо. И у Стайлза будто язык отнимается. – Прибереги свой пыл для другого, мой волко-ёрш.
– Какой я тебе…
– Ну ладно, уговорил: лютоволк.
– Ты что, смеешься? – обиженно спрашивает Стайлз, сам не замечая, что со спины как-то незаметно сняли стальной панцирь, и теперь он очень даже удобно устроился в объятиях Хейла.
– Ну что ты, лапа. Смеяться над тобой? Ты ж моя главная прелесть! Я тобой могу только восхищаться!
– Ну Дерек! – обиженно тянет Стайлз.
– Тише, – снова просить тот, и на этот раз тон его вполне серьезен. – Мы собирались попробовать, так? И я обещал, что ты в надежных руках.
Руки альфы скользят по плечам человека любимой беты. Чуть задерживаются на локтях. Поглаживают запястья. Переплетают пальцы. Затем правая рука Дерека накрывает сверху руку Стайлза и, словно «зачерпнув» ее в свою ладонь, подносит к его члену.
– Что?.. – не понимает Стилински. – Ты предлагаешь мне… Самому что ли?
– Это самые надежные руки, Стайлз. Потому что никто не знает твое тело лучше тебя. – И тут же хмыкает, немного самодовольно: – Впрочем, со временем я надеюсь изучить его не хуже тебя. Но пока что… Сегодня мы попробуем изучить его вместе. Помоги нам обоим изучить твое тело вместе.
Стайлз сглатывает. Прикрывает глаза. И, наконец, прикасается к себе. Он никогда не трогал свой член вот так. Ну, в туалете, в душе там… Но чтобы ради… удовольствия… Такого он… не помнит. Стайлз нервно хмыкает, сжимая себя сильнее. Ну что поделать, не страдал он эксгибиционизмом, так что в воспоминаниях, которые вернула ему Меркло, ничего подобного нет. Эти «логические цепочки и связи» ему придется восстанавливать самому.
– Я… Не совсем помню…
Совсем не помню, будет точнее, но в этом он не готов признаться.
– Не важно. Тут помнить не надо. Тут главное – чувствовать. – И Дерек, накрыв его руку своей, плавно подталкивает ее вверх, а затем вниз. – Просто чувствуй. Вот так. Умница… Прелесть моя… Детка… Солнышко… Отпусти себя. Ни о чем не думай. Просто чувствуй, Стайлз! Как чувствовал, когда выбирал меня. Просто чувствуй…
Стайлз потихоньку перехватывает инициативу. Теперь он сам задает темп. Теперь уже рука Дерека торопиться поспеть за его движениями, время от времени соскальзывая и даря дополнительные ощущения. Стайлз не знает для них слов. Он просто чувствует. Отпускает себя. Вдыхает запах Дерека. Запрокидывает голову. Трется об его шею макушкой. Слушает его прерывистое дыхание. И свои собственные стоны. Чем-то похожие на мычание… Но это как-то неромантично звучит, так что лучше он не будет об этом думать. Тем более что думать сейчас у него не очень-то и выходит.
Он просто движет рукой. По члену, да. Дрочит себе. Ласкает себя. Самоудовлетворяется. Впрочем, нет, не совсем сам… Рука Дерека по-прежнему лежит поверх его руки… И, кажется, в Стайлзе есть всё-таки что-то от Спока – миррор-версии или канонной – потому что его рука сейчас, она тоже одна сплошная эрогенная зона. Во всяком случае, временами ощущения от ладони Дерека чувствуются и воспринимаются даже ярче, чем ласки ствола… Но всё-таки не так приятно, как ласки головки…
А потом вторая рука Дерека ложится на яйца Стайлза. Слегка сжимает их и мнет. Пока Дерек целует запрокинутую шею. Пока Стайлз проводит рукой по члену последний раз…
Пока мир перед глазами взрывается яркой мозаикой с детства любимого калейдоскопа.
И Стайлз уверен, что вот это он уже никогда не забудет. Потому что такое ведь невозможно забыть…


Вот так 145 дней и один оргазм спустя у Стайлза, наконец, появляется «якорь».

Вопрос: Прочитали?

1. Спасибо		247	(100%)
Всего:		247

@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Святой»

---

С Хэллуином вас!

анимационные открытки

 <left>
<a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
<img src="http://www.krassota.com/i/halloween/34.gif" 
title="Анимационные картинки Halloween" 
border="0"></a><br><a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
анимационные открытки</a></left> 

анимационные открытки

[L]<left>
<a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
<img src="http://www.krassota.com/i/halloween/31.gif" 
title="Анимационные картинки Halloween" 
border="0"></a><br><a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
анимационные открытки</a></left> 

анимационные открытки

 <left>
<a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
<img src="http://www.krassota.com/i/halloween/28.gif" 
title="Анимационные картинки Halloween" 
border="0"></a><br><a href="http://www.krassota.com/" target="_blank">
анимационные открытки</a></left>

СМОТРЕТЬ ДАЛЬШЕ

<a href='http://hostingkartinok.com' title='бесплатный хостинг изображений'><img src='http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/38ae384151bd401906488ab084cb8eef.gif' /></a> 

 <a href='http://hostingkartinok.com' title='хостинг скриншотов'><img src='http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/52a9c3650b7b1a0bff4a5e313480adb3.gif' /></a>

 <a href='http://hostingkartinok.com' title='фотосайт'><img src='http://s6.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/41bcf69c17273617fbd257d4fc576286.gif' /></a>

 <a href='http://hostingkartinok.com' title='загрузить картинку'><img src='http://s3.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/e00b8515ab33333d5108c5afa991d715.gif' /></a>

<a href='http://hostingkartinok.com' title='разместить фото'><img src='http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/10/368a53a41e33a8aa52ed939b47b4975e.gif' /></a> 

@темы: АРТ

---

В гостях у ~ Nymeria ~

Оригинал взят у в Кельтские тайны

Выбери себе талисман!

Оригинал взят у в Кельтские тайны

Выбери себе талисман!

@темы: тесты и гадания

---

Может, у меня тоже будет когда-нибудь шарф

27.10.2013 в 14:18

Пишет  аделеде:

Куча способов завязывать шарфы!

27.10.2013 в 14:13

Пишет  Cry_to_Heaven:

Надо-надо выучить ><

03.05.2012 в 11:01

Пишет  swallow.:

Ролик, который я пытаюсь выучить наизусть

@темы: видео, интересности

---

Лабиринт влюбленного архитектора

Ах да, тур же закрыт! Уже можно тащить в днев

Название: Лабиринт влюбленного архитектора
Автор:  lisunya
Бета: ну нету, что поделать?
Пейринг: Дерек/Стайлз, Стайлз/Лидия + Джексон/Лидия, Имс/Артур, Скотт/Элиссон, Айзек/Эрика
Жанр: angst и hurt/comfort, POV, кроссовер с «Inception»
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: фанфик создан не с целью извлечения прибыли, все герои принадлежат создателям сериала «Волчонок», Артур с Имсом – создателям фильма «Inception»
Размер: мини (≈ 5 тыс. слов)
Саммари: написано на заявку на Teen Wolf Fest «Дерек/Стайлз, Скотт/Элиссон, Айзек/Эрика (если можно фоном Имс\Артур, если будет кроссовер). AU или кроссовер (или ретейлинг) с Inception. Очень хочу рейтинг»


– Ты сделаешь всё, что я захочу.
Это не вопрос. Не просьба. И даже не констатация факта.
Это мой приговор. Приговор мне. Приговор нам.
– Всё, что я захочу…
Ты опускаешься на колени.
Обычно это я ползаю у тебя в ногах. Не от желания унизиться, конечно – просто сложно делать минет с гордо поднятой головой. А я люблю делать тебе минет. От-са-сы-вать. Последнее грубовато звучит. Пошло как-то. Впрочем, немного пошлости в сексе – в трахе – для семнадцатилетнего пацана это почти обязательная часть программы. Доказательство… или скорей демонстрация его крутизны. Джексон с Лидией поначалу тоже был жутко пошлым (она рассказывала как-то, да я и сам замечал, не слепой ведь). А теперь он с нею романтик. Потому что ему больше не надо ни ей, ни себе ничего доказывать. Там уже итак всё ясно.
А у нас с тобой еще нет. Поэтому я и люблю ввернуть во время секса какую-нибудь пошлость, мол, взрослый уже, имею полное право. А ты имеешь полное право иметь меня. Вот такое кино. С обесцененной лексикой. Которая автоматически повышает нам рейтинг. А чем выше рейтинг – тем круче. Это тебе любой пацан скажет.
Поэтому я никогда не прошу поцеловать меня. Я говорю:
– Трахни мой рот.
И это звучит круто. Питер бы сказал: пикантно. Никогда не любил твоего дядюшку. У него редкий дар обламывать мне кайф…


– Нас нанял Питер Хейл.
Чертов Питер! Стайлз мог бы догадаться. Они давно терпеть не могут друг друга. Не, даже не так. Они всегда терпеть не могли друг друга. Еще с тех пор, как тот заочно приказал Скотту избавиться от бедного ни в чем неповинного Стилински. И Стайлз уверен – он просто знает это, ребята! – что старший Хейл до сих пор периодически пытается его грохнуть.
Последний раз, к примеру, был месяц назад, когда к ним из Луизианы занесло ругару. Стайлз уверен, что более гадского оборотня он еще не видал. Ну, если брать своих, отечественных. Не то чтобы он был патриотом в этом смысле, но американский ругару пугал его больше, чем любой японский кицунэ или там аниото из «Quest for Glory 3: Wages of War». Потому что Япония, она далеко, а «Quest for Glory» и вовсе компьютерная игрушка с устаревшей графикой, а Луизиана с ее ругару – вон она, рядышком. Ну, почти. Не то чтобы в доме напротив, скорей через улицу, но кому приятно знать, что на соседней улице тебя поджидают такие вот соседи? С которыми запросто можно столкнуться, зайдя вечерком в магазин за хлебом…
В магазине он, кстати, с ним и столкнулся. Почуяв на Стайлзе запах стаи, эта гадина тут же взбесилась, да так, что магазин потом неделю ремонтировали.
А стая еще неделю думала, как снять со Стайлза проклятие. Потому что у Стилински слишком тормознутый инет на мобиле. Видимо из-за того, что в очередной заварушке бедному айподу (вместе с хозяином, между прочим) полчаса пришлось проторчать в морозильной камере школьной столовой. И откуда у оборотней такая любовь к их школе? Если что, так Стайлз готов с ними махнуться своим местом в классе Харриса. При условии, конечно, что они секут в химии и не подпортят ему аттестат.
Так или иначе, но Википедия слишком поздно объяснила ему, что не стоит спасать этого придурка, «пролив его кровь», потому что – мелочь-то какая! – «проливший кровь ругару через год кончает жизнь». Погибать через год, аккурат после первых университетских экзаменов, Стайлз решительно отказывался. Вот если бы «до», он бы еще подумал, но сразу же «после» – тут уж увольте!
Пришлось снова идти на поклон к Дитону. Потом долго заморачиваться с очередным супер-ритуалом… А потом выслушивать супер-долгую нотацию от Дерека.
Тогда Стайлз тоже пихал на Питера: потому что, ну правда, не должен был этот… дядя… просто ограничиваться исключительно «это луизианский ругару, Стайлз, будь с ним поосторожней» (после чего подлый Хейл просто бросил трубку, мол, ему надо было срочно вызвонить и предупредить племянника). Свалить всю вину на Питера у Стайлза так и не получилось («ты просто должен был не лезть к нему под горячую лапу, а убегать куда подальше, ясно тебе, придурок?!»). Но пару переломов от альфы на ближайшей тренировке тот все же заработал. Хоть чертов Дерек так и не признался, что трепал дядюшку ради Стайлза и его жажды мести.
В этот раз переломами Питеру не обойтись, клянется себе Стилински, глядя в черные глаза стоящего напротив пижона. Старший Хейл даже вырванной глоткой теперь не отделается.
Если, конечно, нанятая Питером парочка маньяков выпустит Стайлза отсюда живым…


– Ты делаешь меня живым, – шепчет Дерек куда-то мне в шею. Куда именно – я уже не знаю. Я сейчас уже ничего не знаю. И даже Закон Бойля-Мариотта не вспомню, хоть ты, Харрис, мне кол в одно место вставляй.
Хотя лучше бы мне вставил Дерек. У него и «кол» посимпатичней. И ощущения от него «пикантнее». Особенно если в альфа-форме. Но для секса с альфой как минимум недельная подготовка нужна. Растяжка там приличная. Смазка с анестетиком. Настрой опять же соответствующий не помешает. Потому что физически трахаться с альфой это скорее больно, чем приятно.
Если говорить чисто о физических ощущениях, приятного там, считай, и нет ничего. Зато как же это заводит! И пока огромный нечеловеческий член распирает тебе задницу – тебя самого распирает всего от осознания твоей силы. Силы, которая позволяет тебе удержать этого зверя в узде. Удержать этого зверя в себе. Принять его целиком. Во всех смыслах. Во всех его формах.
Принять его. Быть с ним.
Как сексуальный партнер, способный принять в себя его член. И принять просто как партнер… для жизни партнер… который проснувшись ночью, не обделается ненароком от страха, наткнувшись в темноте рукою на обросшую волчьей шерстью мохнатую задницу соседа по койке. Который не будет разделять любовника на зверя с красными глазами и клыками в полпальца и «того, кто трахает меня до звездочек перед глазами».
Потому что на самом-то деле они неразделимы. И в какой бы форме он ни был – на самом деле они трахают тебя оба. Всегда. Если ты не нравишься зверю – у человека на тебя попросту не встанет. А если нравишься – тогда рано или поздно он так или иначе всё равно свое возьмет.
Но сегодня Дерек контролирует волка.
Но уже почти не контролирует себя.
Когда рывком сдергивает джинсы… когда надрывает трусы, стараясь снять их побыстрее… когда царапает кожу зубами, прикусывая ореол соска… На пальцах не когти… но ногти длинней человеческих… И новый укус – всё еще человеческими зубами – но уже до крови…
И шепот:
– С тобой я живой…
Такой шепот в романах называют «жарким». Потому что от него кровь приливает к щекам. А у меня сейчас – еще и к члену. И кажется, будто глотнул отцовского виски. И кондиционер сломался. И Скотт, зараза, опять смухлевал на тренировке, и ты чуть не надорвался, пытаясь за ним поспеть. И у Лидии слишком короткая юбка…
А у Дерека слишком умелый язык. Который зализывает укусы. Шершаво. И щекотно. Вот только смеяться отчего-то совсем не тянет. А тянет прогнуться. До хруста в лопатках. Раскинуться в истоме. Подставиться под язык.
Отдаться.
– Ты делаешь меня живым…
А вот меня, Дерек, ты делаешь всё более мертвым.


– … потому что с каждой минутой здесь – там твой мозг становится всё более мертвым. Ты помираешь. Сечешь, парень? Лежишь себе на большой больничной койке. И медленно, по клеточке, отмираешь.
Стайлз пытается отползти подальше. Но дальше уже просто некуда. Он мог бы сказать, что дальше только стена, но он и сам уже часть этой стены. Вмурован в нее как мумия. Или как Эрика после той истории с кумо. Ну, с той паукообразной сучкой, которая их малыша Айзека хотела прибрать к рукам. Ко всем своим восьми рученькам.
В итоге Эрика – в паутине (чтоб под ногами не мешалась), Скотт – в истерике (с детства этих мохнатый арахноидов боится, придурок несчастный), Бойд – в репяхах (сократил путь называется, в итоге самым последним и явился, а потом еще обирали его всей стаей), Стайлз – в припадке (опять его на самое интересное не позвали), Питер – в самоволке (как чувствовал, зараза), Дерек – в ярости (там много всяких поводов было, Стайлз все и не помнит уже), а Айзек… А Айзек с фингалами сразу под обоими глазами: один от альфы – за то, что вовремя опасность распознать не смог, второй от Эрики – чтоб не целовал кого ни попадя. И отмазка «да я ж ее отвлекал, чтоб Дерек со спины зайти смог» с Рейес не прокатила. И ведь фиг залечишь – сразу по два новых прилетит. Так и проходил в школу до самого выпускного. Хорошо хоть на школьном балу Эрика сменила гнев на милость, сказала, цвет фингала плохо гармонирует с ее праздничным платьем. Дерек ничего не сказал. И стая предпочла сделать вид, что альфа все простил. Причем всем. Даже Питеру, который в тот же день преспокойненько вернулся себе домой как ни в чем ни бывало.
Вот интересно, а где Питер шлялся тогда? Уж не этих ли уродов нанимать ездил?
Впрочем, уродами их Стайлз со зла называет. А еще со страха. Со зла – на Питера. И со страха – перед этой парочкой. Ну и беспокоится он еще. За себя любимого. Хотя темненький сноб с фигурой Джека Скеллингтона и этот рыжий с уже не раз переломанным носом (наверняка каждый раз заслуженно) и повадками гулящего котяры – по отдельности они выглядят не так уж и ужасающе.
Один – этакий хипстер-переросток. Из тех, кто чинно занимается благотворительностью, но брезгливо воротит нос от вонючего бомжа, случайно встретившегося на углу у любимого ресторана. Второй – свой в доску парень, вечно лыбящийся, наверняка знающий сотню-другую анекдотов (причем, что обидно, реально смешных) и спокойно вытаскивающий твой бумажник, пока ты плачешься ему в плечо о том, как сложно собирать деньги на операцию любимой бабушке.
С точки зрения сына шерифа, оба – не слишком приятные типы. Но вполне себе безобидные. Ну, обольют тебе презрением, если столкнешься в дверях магазина. Или старенькую магнитолу сопрут, если окно в джипе прикрыть забудешь. В обоих случаях обидно, конечно. Но не смертельно ж? После стаи альф чужое «пфе» – такая фигня. После отца, два месяца пролежавшего в коме, в качестве прощального «подарка» от Дюкалиона, пропажа магнитолы, которую итак давно пора было менять – это вообще не потеря ни разу.
Но здесь и сейчас… Вместе… Со своей несочетаемой сочетаемостью… Своей взаимодополняемостью… И легким безумием в глазах… И никого из стаи нет рядом… Зато эта парочка слишком близко…
Здесь и сейчас эти ребята пугают Стайлза до дрожи в коленях. До нервного тика.
До мертвого молчания.
Обычно, когда он нервничает, его не заткнешь. Но здесь и сейчас… в эту самую минуту он не может выдавить из себя ни звука. Потому что он действительно чувствует, что умирает. Вжался в большую грязную стенку. И медленно, по клеточке, отмирает.
– И вся беда в том, парень, что помираешь ты не один.


– Благодаря тебе я больше не один. Ты делаешь меня сильнее, детка. Сильнее любой стаи альф. Сильней любого долбанного Джокера. Ты для меня – целая стая.
Услышать такое от оборотня, это круче, чем когда человек заявляет тебе: «ты для меня целый мир». Потому что стая для оборотня – это больше, чем мир. Больше, чем ты сам. Это больше, чем ты можешь описать. Больше, чем ты можешь осознать.
Больше, чем ты можешь почувствовать.
Даже если ты в этот момент уже чувствуешь приближение оргазма. Потому что в тебе уже три пальца. И твоя простата горит и пульсирует. Кажется, что сердце бьется прям там, в заднице. И пальцы на ногах поджимаются. И взмокшая спина скользит по простыне. И в глаза тоже скользит пот. Или это слезы? Я слышал где-то, что организм так борется со слишком сильными эмоциями: скидывает их переизбыток со слезной жидкостью. Вот так и получается у людей «плакать от счастья». А я готов рыдать от желания кончить. Не, ну не от твоих же признаний, чесслово…
Хотя так хочется им верить. Так хочется быть…
Так хочется быть.
– Ты будешь частью моей стаи, Стайлз Стилински?


– Ты правда возомнил себя частью стаи оборотней, парень?
Вот сейчас, в эту самую минуту, такую жуткую для него минуту, Стайлз жалеет, что отказался тогда от укуса. Была б ему от Питера хоть какая-то польза. А так – только эти придурки. Интересно, как они будут его убивать?
Хотя, по ходу, они хотят, чтоб он сам себя грохнул…
– Ты должен всё это прекратить. И мне даже жаль просить тебя об этом. Потому что знаешь, этот мир, он великолепен. Не мир, а целая вселенная. Я сморю на всё это – и поверить не могу… Ты гениальный Архитектор…


…я буду архитектором. Я так тебе ответил, когда ты спросил, в какой колледж и на кого я буду поступать после школы. Лидия тут же треснула меня по башке и сказала, что лучше б я пошел в писатели, там мне за мое словоблудие хоть платить будут, а то они все уже замахались слушать меня бесплатно.
Тут влез Джексон и заявил, что вот он точно будет адвокатом. Кто б сомневался… Ну кем еще может стать эта корыстная ехидна? Да еще с такой-то наследственностью. Лидия с загадочной улыбкой объявила, что будет дизайнером. Ага, космических кораблей. И уже присмотрела себе местечко в НАСА. Айзек тихо пролепетал что-то про ветеринаров, Бойд буркнул, что будет врачом, Эрика томно заявила, что пойдет в модели (солнцезащитные очки рекламировать, посоветовал я)…
А Скотт торжественно объявил, что будет папой. Уже через каких-то полгода. И в первую минуту даже Лидия не нашлась, что сказать. А потом мы чуть не придушили Маккола. Кто-то – от радости, кто-то – потому что «тоже мне друг называется, столько молчал, придурок». А потом мы уже все дружно душили его от радости.
Я вспоминаю всё это, пока ты вычерчиваешь одному тебе понятные линии на моем животе. Кончиком языка. Носом. Ногтями. Я знаю: останутся следы. Твои метки. Твои подписи под каждым чертежом. Из которых ты сейчас строишь макет идеального оргазма. Я весь – такой вот макет идеального оргазма. Я знаю: он уже близко.
И ты пережимаешь мне основание члена, оттягивая момент.
Ты говоришь:
– Еще рано, детка. Я еще не наигрался. Дай мне еще пару минут. Отвлекись пока, а?


– Арти, детка, не отвлекайся.
– Я просто… Черт. Дело не в тебе, – обращается он к Стайлзу. – Просто здесь вместе с тобой застрял еще один человек. Он пошел сюда за тобою, потому что безумно тебя любит. Но ключевое слово здесь «безумно». Это очень сильная любовь. Но она нездоровая. Потому что это всё – всё, что нас сейчас окружает – лишь плод твоего воображения. Оно ненастоящее. – Он крутится вокруг себя, раскинув руки, а затем снова замирает лицом к Стайлзу. Опускается на корточки, сцепив руки в замок. И снова начинает гипнотизировать Стилински своим удавьим взглядом почти черных глаз. – Подсознательно ты все это знаешь. Просто не хочешь осознавать. Потому что мой друг сказал правду: ты умираешь. Ты классный сновидец. Черт, ты просто гениальный сновидец. Но хреновая правда жизни заключается в том, что даже самые гениальные из нас допускают ошибки. Ты облажался и лежишь сейчас в коме. А рядом с тобой, в твоей же коме, лежит тот, кто лежать в ней совсем не должен. Потому что какой бы хреновой не была жизнь этого человека без тебя – но это всё-таки жизнь. А разделенный с тобой сон – это смерть. Твоя смерть разделена сейчас на двоих. И это несправедливо. Ты ведь и сам это понимаешь, правда? Останови этот сон. Пожалуйста…


– Пожалуйста… Прошу, потерпи…
Ты входишь по чуть-чуть. Я же говорил, ты сегодня отлично контролируешь. Волка. Себя. Меня и мой оргазм.
Слишком много контроля, решаю я вдруг.
Не знаю, отчего эта мысль приходит мне в голову. Но в какой-то момент я понимаю, что мой мозг сейчас взорвется, если я ее не озвучу.
– Слишком много контроля, Дерек. Давай погрубее.
И ты срываешься. Срываешься с поводка. Срываешься в меня. Втрахиваешь меня в матрас. В мое собственное безумие. Куда-то в задворки моих собственных мозгокопаний. И дальше за них. Где уже нет ничего.
Только ты.
Твое сорванное дыхание. Твои протяжные стоны. С рыком напополам. Рваный ритм твоих движений. Скользкая от пота кожа твоих плеч, за которые я пытаюсь уцепиться, чувствуя, что еще немного и я сорвусь…
Куда-то в бездну.
– Дерррр… Агрррр… Да! Вот так, да! Дерррек… Удержжжжи… Удержи меня, Дер!!!
– Не бросай меня, Стайлз!


– Отпусти Хейла, Минахиеним. Отпусти вас обоих.


И мир рушится. Весь мой мир рушится. Его просто сносит торнадо. Это почти как оргазм. Только без тебя – всё еще страшнее.

###

– Стайлз? Господи, Стайлз, ты где был? Тебя вся стая ищет. Твой отец поседел там, наверное. В городе полный бедлам из-за этого долбанного торнадо. Мы уже боялись, что тебя придавило каким-нибудь поваленным деревом. Или ты валяешься под обломками одного из обрушенных зданий. Тебя даже Скотт ищет, а он от Эллисон последний месяц почти не отходит… Черт, да тебя даже Джексон ищет…
– Нам надо поговорить.
Это просто магическая фраза какая-то. А главное – чтоб пользоваться ее магией, не нужно учиться у Дитона. Причем всегда срабатывает. Хочешь подпортить человеку настроение – так лучшего способа и не найти. Я не хочу портить тебе настроение. Я вообще ничего не хочу тебе портить.
Кроме, разве что, жизни…
Но лучше испорченная жизнь – чем разделенная смерть.
Ты замираешь. Ты еще хочешь верить, что всё обойдется. Что я не догадался. Что тебе удалось вовремя всё исправить…
– Знаешь, я всегда считал тебя идеалом. Сначала подсознательно. А потом вполне осознанно я считал тебя идеалом. И, знаешь, это правда. Ты идеальна, Лидия. Как могут быть идеальны только реально настоящие вещи.


Память о той, реальной, жизни возвращается ко мне рывками. Медленно. Но неотвратимо. В конце концов, это неизбежно, если во сне срабатывает тотем.
Имя. Мой тотем – это чертово имя. Дурацкое имя в честь дедушки, замордованного в фашистском концлагере. Мама им жутко гордилась. Дерека и Скотта оно жутко веселило. Отца… А фиг его знает. Реальный отец бросил нас с матерью, когда мне было два. Сон отзеркалил реальность, в этом мире лишив меня матери.
Так или иначе, но в реальности мне приходится отзываться на дурацкое дедово имя.
И только мои проекции всегда зовут меня так, как я хочу.
Каждый раз я хочу по-новому. В этот раз вот придумал Стайлза. Может, меня слишком сильно об двери стукнули, когда в больницу с комой привезли?

прим. авт.

[прим. авт.: Stiles – в пер. с англ. «вертикальная дверная обвязка», строит.] Но чертов «Арти» (и если не ошибаюсь, второй должен быть «Имсом») нажал на спусковой крючок – и вышиб мне-Стайлзу мозги. Остался только умирающий в коме мозг Минахиенима.
И Хейл, которого здесь быть не должно.


– Всегда любил картошку фри. Но вот какая штука: из всей еды, которую мне приходилось проектировать во сне – больше всего терпеть не мог именно свою фри. Не то чтобы она у меня не получалась. Скорей наоборот. Отлично выходила. Ни одной пережаренной соломинки. Ни одной пересоленной. – Я грустно вздыхаю. – Вот это-то и ломало весь кайф. Предсказуемость. Предопределенность. – И на выдохе: – Обреченность. У ненастоящей картошки был привкус обреченности. В принципе я мог бы спроектировать и пару соленых соломинок. Но я б всегда знал заранее, какая из них с «сюрпризом». А в жизни этого никогда не знаешь. Поэтому-то и жить так интересно.
Я не смотрю на нее. На Лидию Хейл. На чертову Лидию Хейл. Которую совсем-совсем не ждал в своем сне. Двоюродная сестренка Дерека и единственная дочь Питера. Наверно, от папки ей и достался этот талант – обламывать мне кайф.
Впрочем, Лидия не виновата, что она – не Дерек. Или что я – влюбленный идиот, запоровший всё дело и валяющийся сейчас в коме в какой-то дорогостоящей больнице. Скорей всего в Штатах. Вряд ли в Европе удалось бы обеспечить нам с этой дурочкой достойную охрану. Вот только я слышал, что Артур с Имсом не любят работать в Штатах. Интересно, сколько Питеру пришлось выложить, чтобы они пересмотрели свои привычки? Хотя… Это ж Питер. Тут наверняка не в деньгах дело. Не только в них. Питер у нас предпочитает играть на чувствах, на эмоциях… Координатор херов.
Артур и Имс. Артур и Имс. Артур и Имс… Я слышал, они любовники. Поэтому практически не работают вместе. Так ответственность возрастает. Ведь любая твоя ошибка выйдет боком не только тебе. Или – еще хуже – как раз не тебе, а ему.
Но в этот раз они работали вместе. И Артур напирал на любовь Лидии ко мне. На этом ты и сыграл, Питер, да? Представь, мол, Арти, что такое случилось с тобой – «Но хреновая правда жизни заключается в том, что даже самые гениальные из нас допускают ошибки» – а Имс отправился следом… А тот, кто любит… другого любит, а не себя – тот всегда вам скажет, что «какой бы хреновой не была жизнь этого человека без тебя – но это всё-таки жизнь». И Артур с Имсом полезли ко мне в сон. И заставили меня разрушить так тщательно выстраиваемую мною вселенную.
Вот только она не рухнула.
Потому что она уже не только моя. Потому что в моем сне еще один Архитектор.
А Дерек – Координатор. Который никогда не делал «всё, что я захочу». Только то, что хотим мы оба.
К тому же Координаторы не могут влиять на архитектуру чужого сна. А Архитекторы иногда могут. Когда находятся в чужом сне достаточно долго. И успевают хорошо изучить объект. Когда объект сам позволяет им себя изучить. И она буквально вплелась в мой мир. В мир моего сна. В итоге – мой мир рухнул, а ее остовы остались. И буквально насильственно удержали нас обоих от выпадения. Меня – в лимб, ее – в выброс.
– Знаешь, я не сразу понял, что это ты. Сначала думал на Питера. Но он мне никогда не нравился. Он бы не смог продержаться здесь так долго. Я даже подумал было на Эллисон… А потом я просто устал думать и проголодался. Раздобыл себе на руинах МакДональдса картошки фри – и вспомнил. Вспомнил, что никогда не любил картошку из сна. Мне пришлось забыть, что я во сне, чтоб полюбить собственную фри. При этом я постоянно твердил отцу, какая это вредная пища. – Я наконец поворачиваюсь к Лидии лицом. – А еще я все время твердил, какая ты идеальная.
Она и сейчас идеальная. Даже с растрепанной прической и взмокшими висками. Даже такая вот бледная и с какой-то почти обреченностью в глазах. Да, похоже, мой «торнадо» не прошел для нее бесследно. Еще бы, насильственное разрушение созданного во сне мира – это огромная встряска для организма. А ей ведь еще надо было не просто не сорваться в выброс – но и меня удержать. И, несмотря на это, полюбуйтесь-ка: всё та же королевская осанка, спокойная открытая поза и никаких тебе истерик. Может, и впрямь стоило влюбиться в нее, а не в Дерека? Вот только кто б меня спрашивал-то…
Я специально не признался, что первым делом кинулся проверять Дерека. Она ведь поймет – как именно я его проверял. А дать женщине лишний повод для ревности – всё равно что вслепую резать провода на тикающей бомбе. Причем половина этих проводов – под напряжением. Это, кстати, Питер так всегда говорит. И я склонен ему верить. Он у нас по чувствам и эмоциям спец. А вот отец из него вышел неважный. Причем он это понимает. Иначе пошел бы спасать дочку сам. А он чужих людей позвал. И действовать решил в обход – через меня. В надежде, что у меня взыграет совесть, и сумею подобрать нужный рычаг… Или что мне просто повезет.
– Это только во сне ты так говоришь. Там, в реальной жизни, ты меня почти не замечал.
– Неправда! А как же тот чудесный розовый слон, которого я подарил тебе на прошлый день рождения? Думаешь, легко было его достать?
– Не надо, Миха, – с грустной улыбкой просит она. – Ты же пришел ко мне… за честностью, так? Чтоб откровенно поговорить. И договориться. Наши сны проросли друг в друга, ты наверняка это уже понял. И чтобы разрушить этот сон – мы должны действовать синхронно. И наверняка. У отца в кабинете есть пара пистолетов. Не знаю, зачем ему второй… Может, подсознательно я давно готовилась к такому варианту…
– Лучше давай вместе с крыши сиганем.
– Никогда не любила высоту.
– Зато обнимемся напоследок.
Она улыбается, делая вид, что оценила шутку. Вот только слезы в глазах и шмыгающий нос немного портят портрет несгибаемой леди. Впрочем, теперь я уже помню какие знатные Лидия Хейл может устраивать истерики. Вот только справедливости ради стоит отметить, что сейчас у нее есть для этого повод.
– Зачем, Стайлз? – Снова это имя. Ну вот, а я-то уж решил, что уже всё. Мне следовало б догадаться, что Лидия не была бы Хейл, если б не попыталась напоследок выкрутить-таки ситуацию под себя. – Ну зачем тебе это? Ты ведь умрешь, ты это хоть понимаешь? Не будет хора ангелов! И если уж на то пошло, то и чертова Дерека тоже больше не будет! Даже такого. – И почти шепотом просит: – Давай просто останемся здесь.
– И ты даже готова делить меня с «чертовым Дереком»?
Она плачет тихо. Беззвучно. Без всхлипов. И театрального размазывания слез по щекам. Она будто и не замечает, что плачет. Хотел бы и я не замечать этого. Хотел бы я – чтоб мне было плевать. Или хотя бы, чтоб я был зол на нее. Она ведь влезла в мой сон. Она, в конце концов, всё испортила. Я ведь мог бы остаться здесь с Дереком, с моим «чертовым Дереком»! А теперь мне придется помирать – лишь бы вытолкнуть ее назад в реальный мир. В жизнь, которая ей сейчас совсем не нужна.
Вот только она понадобиться ей потом. Пройдет время… Влюбленность померкнет. Она кого-нибудь встретит… какого-нибудь «Джексона»… найдет себе новую цель в жизни… И эта жизнь ей очень даже понадобится.
К тому же я не хочу такой груз на совести. Даже если ангелов нет. Даже если ничего там нет… Я не хочу тащить никого за собою.
– Лидия…
– Я любила тебя с девяти лет. С тех пор как Дерек притащил тебя на каникулы. Ты был таким важным студентом университета. И вы все время шушукались по углам об этих своих разделенных снах. Несколько раз я пробиралась в вашу комнату, когда вы спускались в сон, и смотрела как ты спишь. А потом вы переспали… Это было так больно! Я поэтому и Джексона здесь себе завела: я тебе так мстила. Хотела, чтоб ты на своей шкуре почувствовал каково это, когда тебе предпочитают другого… Вот только я увлеклась своей местью. Затянула с нею. И упустила момент, когда тебе надоело. И появился Дерек. Твоя идеальная проекция. Как противовес идеальной мне.
– И ты попыталась вмешаться…
– Я пошла с тобой на выпускной бал.
– Вот только мои проекции подобного вмешательства не потерпели.
– Твое подсознание натравило на меня целого альфу! Да еще и моего отца по совместительству…
– Я подсознательно знал, что только он в состоянии с тобою справиться.
– Я просто хотела всё исправить. Но только всё испортила.
– Твоя реакция на укус…
– Она была неправильной…
– Она и не могла быть правильной. Ты не часть этого мира и не подчиняешься его законам. У тебя могло б получиться, будь ты Имитатором. Но ты Архитектор. Тебя не выбросило из сна, потому что он уже был частично общим, но и «оборотнем» ты не стала.
– Более того, пока я валялась в отключке, Джексон вышел из-под контроля.
– Еще одна неправильная реакция на укус. Потому что, по сути, это была твоя реакция. Ведь Джексон – твоя проекция.
– Он вышел из-под контроля, – снова повторяет Лидия. – Я не могла с ним справиться. Пришлось создавать еще одну проекцию.
– Питера. Питер после воскрешения – это твоих рук дело.
– Дублировать чужую проекцию всегда нелегко.
– Отсюда все эти заморочки с типа «ритуалами воскрешения».
– Я просто пробовала разные варианты, подбирала лучший. В итоге получился такой вот воскресший Питер.
– Он, кстати, классно у тебя вышел.
– Даже твой Дерек его принял, – Лидия даже не пытается скрыть собственную гордость.
– Зато мой Дитон предупреждал нас держаться от него подальше.
– Ну, всем не угодишь. – Сейчас ее улыбка напоминает улыбку моей Лидии: немного ехидная и с привкусом самодовольства.
– Ты ведь не зря приставила его к Дереку, так? Раньше ты предпочитала держать свои проекции подальше от моих. А тут вдруг решила «перемешать колоду».
– Со временем он должен был прибить твоего Дерека.
– Господи, да после такого мои проекции точно б разорвали тебя на куски. Они нам даже невинного свидания не простили, а тут целое смертоубийство!
– Я готова была рискнуть.
Она медленно подымается из кресла и не спеша подходит ближе. Вглядывается мне в глаза, как перед этим смотрел Артур. Будто пытается загипнотизировать.
– Я и сейчас готова рискнуть. Пожалуйста, Стайлз. Давай останемся здесь. Ты создал гениальный мир. Вдвоем мы сделаем его еще лучше. Я ведь люблю тебя. Действительно люблю. Плевать, что этот мир ненастоящий, зато моя любовь – настоящая! Просто позволь мне любить тебя. Здесь и сейчас. Позволь нам остаться. Позволь быть нам.
– Лидия…
– Я люблю тебя. Больше чем Дерек. Да даже не факт, что он вообще любит тебя! Если б он тебя любил, он не позволил бы никому другому пойти за тобой, он пошел бы за тобой сам! Он…
– Лидия!
Она обиженно умолкает на полуслове. И отступает, нахмурившись.
– Лидс, – я тоже перехожу на сновиденческие клички. – Дело ведь не в Дереке. И даже не в тебе. И уж тем более не в нас. Дело во мне. Я все вспомнил, Лидс. И я не хочу ничего забывать. Я хочу, чтобы ты меня отпустила. Отпустила меня с чистой душой и легким сердцем. К хору ангелов. Или куда там еще. Потому что застрять во сне – это самый страшный сон для сновидца. Вот эта не-жизнь, которую ты предлагаешь… это ведь будет не жизнь, уж прости за тавтологию. Я так рехнусь. Неужели ты хочешь свести меня с ума? Неужели ты хочешь сама сойти с ума вслед за мною? Строить ненастоящие корабли в ненастоящем мире. Ходить в гости к ненастоящим друзьям. Растить ненастоящих детей… У нас даже не будет детей, Лидия. По сути у нас даже не будет друг друга. Между нами постоянно будет стоять «ненастоящесть» этого мира. С ненастоящим Дереком или каким-нибудь ненастоящим Джексоном, которые будут доставлять нам очень даже настоящие проблемы. И в этом ненастоящем мире все проявления твоей настоящей любви тоже будут казаться нам ненастоящими… И рано или поздно мы поверим, что и эта любовь – ненастоящая. И что нам останется тогда? – Я категорично качаю головой. – Я не хочу тебе такой судьбы. И себе тоже я такой судьбы не хочу. Отпусти нас обоих. Я прошу тебя, Лидия. Опусти. Нас.
Я готов был уговаривать ее годами. Год или два – для сна это немного.
Но, видимо, она действительно любит меня.
Потому что она вдруг протягивает мне пистолет. У него холодная рукоять и слишком тяжелый корпус, но очень удобный курок.
Второй пистолет в ее дрожащей руке.
Я боюсь, что из-за слез она может промахнуться и резко шагаю вперед…
…прямо на выпущенную пулю…
…палец жмет на курок рефлекторно… еще один выстрел…
Мы падаем вместе.
И этот мир падает вместе с нами.

###

Врачи говорят, это чудо, что я все-таки очнулся. Но, в принципе, чудеса иногда в медицине бывают. И я должен радоваться, что мне как раз перепало одно. И желательно радоваться молча, потому что я уже слегка достал их своими расспросами.
Но молчу я, только когда играю с Имсом в покер. Потому что Имитатор терпеть не может отвлекаться. Носом об руль джипа – это, оказывается, фигня. А вот перевернутая на голову утка – это реальное западло, ребята. Поэтому иногда я все-таки замолкаю.
Когда играю с Имсом в покер. Они с Артуром скоро уедут, а мне надо еще успеть отыграться.
Когда Питер приходит благодарить за возвращенную Лидию. Я просто не знаю, что на это ответить.
Когда спустя два дня в палату входит Дерек…
Он такой… не то чтобы идеальный. Скорей – идеально правильный. Он говорит правильные слова. И даже не лезет сразу с поцелуями… Он вроде как вообще ко мне прикоснуться боится. Словно я такой весь больной и оттого почти что хрустальный. Или словно он чувствует себя виноватым. Что я облажался и чуть не помер. А он так и не пришел в мой сон помирать вместе со мною.
Он правильный…
Настолько правильный, что я снова задаюсь вопросом настоящий ли он? Мне перепало чудо и вместо лимба я выбрался-таки в реальность?
Или Лидия успела надстроить собственный уровень?
Если первое – то Дереку не стоит ни о чем волноваться: теперь мы вместе и со всем разберемся.
Если второе – то я со всем разберусь сам. Каким бы гениальным Архитектором Лидия ни была – она влюблена. А все влюбленные, когда доходит до работы во сне, рано или поздно лажают. Я – лучшее тому доказательство. Она проколется – и я замечу.
В принципе, первую проверку этому Дереку предстоит пройти прямо сейчас:
– Ты сделаешь всё, что я захочу?

@темы: Inception, Teen Wolf, фанфикшен

---

Фотошоп опять страдает за правое дело

Я опять мучаю фотошоп. Ну что поделать - хочется! Результатом страданий бедной программки стали осенние фоны для дневов. Ну, октябрь-месяц заканчивается, пора бы уже

Фон — Принтскрин с рабочего стола, если замостить этой картинкой:

и

и

+7

и

и

и

и

и

и

и

@темы: фоны, АРТ

---

«Святой». 2-6.

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: я за нее!
Пейринг: Джейк/«Святой», Дерек/Стайлз
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: теперь с проблемой Стайлза разбираются уже две стаи. Но толку-то?

Больше всего в своей жизни – именно в своей, потому что она его, а не какого-то неизвестного чувака или дурацкой «личной» стаи – больше всего в этой жизни «Святой» боялся быть дураком. Не выглядеть, не казаться таковым, а именно быть.
Причем ему даже хватало ума понять, что тут уж от него ни фига не зависит. Мозг – это вам не пресс, который можно натренировать отжиманиями и качанием на тренажерах. Мозг – не мышца. И все рекламы про витамины для улучшения памяти и обучение скорочтению или там всякая нейробика – это всё… ну, просто реклама. А мозг… ну что ты поделаешь, раз уж он такой, какой есть. Кто-то щелкает математические задачки, как семечки и проектирует космические корабли, а кто-то всю жизнь плавает на дне «офисным планктоном» или мечтает о должности менеджера как высшей ступени своей карьеры. Кто-то сочиняет многомиллионные аферы за полчаса, а кто-то каждый раз путается, когда нужно заправить нитку в швейную машинку или переустановить систему на компе.
Просто мозг – такой, какой есть. Справедливо это или нет… ну, эти критерии тут не канают. И если ты не в состоянии этого принять, тогда ты самый большой дурак, которым только можешь быть. Именно ты можешь быть. Потому что степень дурости – она для каждого тоже разная.
И ехать сейчас в незнакомый штат к подозрительной шаманке (или кто она там) – это еще не самая большая степень дурости для него, «Святого». Даже если его стая – любая из них – посчитала бы иначе. Но «Святой» никогда не боялся выглядеть дураком. Он боялся только быть им.
И ему надоело бояться.
Надоело бояться быть кем-то, кем он не является.
Поэтому сейчас он стоит возле кассы ближайшего аэропорта и, не боясь выглядеть дураком, но всё же немного нервно – это всё с непривычки – дотошно расспрашивает девчонку с приторной улыбкой, замершую за стойкой, как купить билет, как пройти регистрацию, как вести себя в самолете, а можно ли выйти оттуда во время полета…
У него в карманах вся наличка, которую он только смог выгрести из курток Джейка, Брэда и «отца», оставленных ими в прихожей. Дальше прихожей он сунуться не рискнул. Он не смог бы… просто не сумел… вот кто-то не умеет кататься на велике… или проектировать космические корабли… а он просто не сумел бы объяснить стае, почему бросает их. Сам бросает их. После всех его просьб не бросать его самого. А теперь он сам… И слова «я вернусь, как только – так сразу» здесь не помогут. Это просто слова.
А на деле – он стоит сейчас возле кассы ближайшего аэропорта.
И кроме денег в его кармане – только выключенный телефон. Потому что он не знает, что сказать своей стае.
Потому что больше всего на свете он хочет, чтобы это была его стая. Ему просто необходимо разобраться наконец со всей этой фигней – чтобы иметь полное, уже никем не оспариваемое право называть эту стаю своей. И не просто называть – но и чувствовать. Быть.
Потому что больше всего в своей жизни он боится быть тем, кем не является. Потому что тогда выходит, что его просто нет.


Новый Орлеан встречает его душной темнотой и такой концентрированной мешаниной запахов, что в первую минуту носу даже больно. «Святой» невольно отступает назад, в здание аэропорта, где кондиционеры худо-бедно, но всё же делают свое дело. Через пару минут он решает, что без толку оттягивать неизбежное, и всё-таки выходит из здания. Правда, сделав всё же глубокий вдох перед этим.
Вдоха хватает лишь метров на десять. Но к этому времени нюх успевает немного пообвыкнуться, и запах уже не кажется таким убийственным. Специфичным, но в чем-то даже… о, «Святой» нашел применение слову «пикантный»!
Чужой город не только пахнет на грани возможностей, он переливается всеми цветами, а особенно полуцветами и оттенками, гомонит, шепчет за твоею спиною и орет торговцами прямо в ухо. Подхватывает тебя с первого шага и несет куда-то с прыжками, подскоками и поворотами в ритме квикстепа, не забираясь, впрочем, за границы «танцевальной площадки».
И «Святой» не удивляется больше, откуда у мамаши Меркло такой разливной голос, отчего она вся такая раскатистая, наполненная всем и сразу, сверхъестественно бурлящая в берегах своего человеческого тела. Просто она как этот город. Или это город как она. Просто они похожи. Подходят друг другу. В них полно всего и сразу. И хорошего, и, наверняка, плохого. Но этого плохого «Святой» не боится. И даже не потому, что он устал бояться – просто есть плохое, которого не стоит бояться. Потому что оно неизбежное. Или привычное. Или просто обыденное. Как москиты, так и норовящие присосаться к шее. Которые так противно зудят и от которых так чешется кожа. Но стоит ли их бояться?
«Святой» не боится мамаши Меркло. Он сейчас ничего не боится. Даже чужих прикосновений. Его лапают все, кому не лень. Хватают за руки, за одежду, тянут куда-то. «Святой» и не пытается вырваться. Просто вытаскивает из кармана телефон, включает его наконец и протягивает окружившим его людям, открыв смс-ку с присланным адресом.
И толпа отступает с легким вдохом, вмиг замолчав и прибрав свои руки.
Откуда-то из темного угла выступает худой и темный, как сломанный фонарный столб, чужак, похожий на «своих» и одновременно на мамашу. С седой куцей бородкой и глазами, еще более черными, чем его кожа.
– Так это тебя ждет Меркло? – То ли насмешливо, то ли презрительно выпячивает нижнюю губу и тут же кивает, как бы самому себе: – Я тебя отвезу. Моя машина там, идем.
И «Святой» идет. А потом едет. На очередном повороте включенный телефон снова дает о себе знать.
– Стайлз? Стайлз, ты где?! Что слу…
«Святой» выкидывает металлический прямоугольник в окно, даже не успев толком определить голос, понять кто из стаи звонил и из какой стаи вообще. И при этом совсем не расстраивается из-за телефона, хотя тот действительно успел ему понравиться (всё-таки прав был «отец»). Но это ведь просто вещь. А он обещал Летти никогда не расстраиваться из-за вещей. И свои обещания он намерен держать. Потому что это его обещания. Может, жизнь не его… с воспоминаниями морока… может даже… стая… ох, блин, как же давит сердце… может даже она чужая… Но кое-что свое у него точно есть. Например, его обещания. Или его футболки.


В доме Меркло нет электричества. Но светлее, чем в доме отца «Святого» днем. Весь свет от свечей. Именно их свет бликует сейчас на белых зубах мамбо. И кажется даже на белках глаз. Довольных глаз. Да и зубы видны, потому что рот расплылся в довольной улыбке.
В доме нет электричества. Да и вообще, кроме мамаши и «Святого», больше никого нет. Но от этого «Святому» не ставится спокойней. Даже в одиночку мамаша кажется сегодня еще опасней, чем была в прошлую встречу. Чем он успел представить ее по телефону. Или навоображать по пути сюда. И пусть он зарекся бояться, но ему неспокойно сейчас. Что-то давит изнутри. Будто рвется наружу. Может, то самое старое «нутро». А, может, что попривычней. Скорей всего, это старые страхи перед болью вновь встряхиваются внутри, как тошнотворно-грязный осадок со дна старого, вдоль и поперек покрытого налетом стакана.
– Да не трясись ты так, – насмешливо взмахивает полною рукою Меркло. Будто ил от себя отгоняет. – Я тебе зла не желаю.
– А добра? – не может удержаться от вопроса «Святой».
Помимо света свечей комнату тут же наполняют еще и звуки раскатистого зычного смеха. Не то чтобы злобного – наоборот, очень даже радостного. Но с какой-то насмешкой радостного.
– Э нет, малыш. Добра для себя от меня тоже не жди. – И «Святой» слышит по стуку сердца, что мамаша сейчас абсолютно искренна с ним. – Добра у меня немного, так что, ты уж прости, всё для себя. На других, увы, ничего не остается. – Смех затихает, и дальше мамаша говорит уже без лишних улыбок, но всё с тем же довольством: – Но кто тебе сказал, что мое «зло» будет «злом» для тебя? Это как со стаей, ребенок. Тебе ведь уже говорили, что есть свои волки и чужие? Чужие волки – тоже не всегда зло. Может, мое «зло» пойдет тебе во благо? Садись, – она машет в угол, на одно из кресел, стоящих по всей комнате в совершеннейшем, с точки зрения «Святого», беспорядке. – Садись, выпей липового чаю. Я б предложила лимонаду, но мне сдается, что с темнотой за окном больше сочетается чай. Ты ведь выпьешь чаю со мною? Мы выпьем чаю и поболтаем. И, может, ты перестанешь так трястись.
Мамаша приносит из соседней комнаты поднос. Старый, железный. В первую секунду «Святому» даже кажется, что ржавый от времени. Но потом до него доходит, что это просто металл такой. Бронзовый, кажется. Металлы… Это что-то из химии, да? «Святой» невольно хмурится. В последнее время в голову всё чаще лезут какие-то левые мысли. Он бы даже сказал: лишние. Вот уж никогда не подумал бы, что мысли могут быть для такого, как он, лишними – но в последние дни всё чаще ловит себя на такой крамоле.
Свои горькие мысли он запивает горьковатым чаем Меркло. Мамаша тут же подсовывает ему широкую миску с каким-то пирогом, от которого странно пахнет… мясным, и в то же время… не речным, но чем-то таким, водяным…
– Это пирог-гамбо. Тут есть мясо, не бойся. А еще креветки. Пробовал когда-нибудь креветок, а? Классная штука, ты кусай-то смелее! Ты не был в Луизиане, если не пробовал местного гамбо! Так что давай! Этот кусочек за альфу… этот за… есть там у вас, кажись, одна волчица… Ух и вредная девка! Но ты откуси за нее тоже. А теперь прожуй и глотай. А теперь… ну, теперь, я вижу, и сам распробовал. Ешь. И чаем запевай. А потом поговорим.
«Святой» ест. «Святому» нравится. Это вправду вкусно. Он приготовит такое дома. А что? Хуже, чем у Летти, у него вряд ли выйдет. Хотя перца он, пожалуй, добавит поменьше, а лука побольше. Он любит лук. Любит, как тот сластит на языке и растирается кашицей между зубами. И это новое… эти креветки – они ему нравятся тоже.
Меркло смотрит на него с умильной улыбкой бабушки, потчующей внучка. Смотрит, улыбается и молчит.
– Вы мне правда поможете? – не выдерживает всё-таки «Святой»: вопрос вырывается раньше, чем он успевает доесть второй кусок. – А что вы за это хотите?
– Хочу? Да вот помочь тебе и хочу. Потому что это не совсем помощь тебе. Для меня это в первую очередь помощь себе, любимой. – Меркло складывает руки на своей необъятной груди и упирается ими в край стола. – Ты ведь знаешь, что такое «мамбо»? Кто это такой?
«Святой» хмурится, но соврать не решается:
– Не совсем.
– И мамбо, и друиды, к которым причисляет себя ваш мальчишка Дитон, и шаманы (вы ходили к одному такому, прежде чем приехать ко мне) – все мы люди магии. Ее проводники в этот мир. Мы в отличие от оборотней не умеем заращивать раны или отращивать суперманикюр за пару секунд. Но мы умеем проводить разные обряды. Готовить зелья. Лечить таких, как вы. Направлять их. Когда надо – манипулировать. Вот как с тобой и твоим альфой. Дитон ведь предупреждал вас на счет меня, да? – Меркло хитро щурится. И «Святому» кажется, что он видит в отражении ее глаз, как хитро щурятся ей в такт все свечи в комнате. – Он ведь говорил, что вы зря мне доверились? И, знаешь, он ведь прав, этот Дитон. Я манипулировала вами. И тобой, и твоим альфой. Я могла бы дать тебе каких-нибудь травок, чтоб ты был поспокойней в полнолуние, и посоветовать твоему альфе, как стоит учить тебя искать «якорь». Но я отправила тебя туда, где – я точно знала – ты «якорь» обрести никогда не сможешь. Отправила, чтоб ты – уж прости – намаялся там и сам, добровольно согласился мне помочь.
– В чем?
– Вернуть тебе воспоминания, конечно. Ты разве не за этим приехал?
– Но если б вы предложили сразу…
– …Джейк бы точно отказался! Потому что этот обряд… Я не буду говорить, что он будет трудным. Потому что на самом деле я понятия не имею, каким он будет. Я буду проводить его первый раз в жизни. И, насколько я знаю, он вообще будет проводиться впервые. Джейк не стал бы так рисковать, не дал бы мне делать из тебя «подопытную крыску». – И тут же злобно хлопает ладонью по столу. – А ведь сам так и поступил! Обратил полудурка без памяти! Хотя все твердили ему, что может не выгореть! Но он ведь рискнул. А мне почему нельзя? – Мамаша злобно щурит правый глаз, при этом грузно наваливаясь на стол левым боком. – Где справедливость? Я тоже хочу свой «кусок плоти». Свою попытку. – Она откидывается в кресле и снова ласковым тоном предлагает: – Возьми еще кусочек. Ты ж почти сутки в дороге, проголодался поди. До аэропорта попутками добирался? А, впрочем, чем же еще.
«Святой» с трудом сглатывает разжеванный кусок. Креветки почему-то горчат. Или это не они – может, это слова Меркло горчат? И собственная дурость, что сунулся к ней в лапы.
– Ну не обижайся на меня, «Святой», – мамаша с театральным отчаяньем сначала взмахивает, а потом хлопает руками. – Я, правда, не со зла. К тому же я хорошая мамбо. Всё еще может выйти даже лучше, чем мы с тобой сейчас планируем. А, кроме того, не стоит бояться неизбежного зла.
– Оно не было бы «неизбежным», если б вы не отправили меня в Бикон Хиллс.
– Но тогда другое зло стало бы «неизбежным», малыш. Если б твой отец не узнал, что ты выжил – ты, правда, думаешь, что его бы хватило надолго? Да максимум еще на пару месяцев! А потом он бы напился и пустил себе, наконец, пулю в голову.
– Повесился бы, – хмуро поправляет «Святой», вспоминая их с отцом разговор в его первую ночь дома. И слово «отец» вдруг теряет кавычки.
– Да хоть под поезд бросился, как одна русская дура. Он долго бы не протянул. И тот местный альфа. Как его?
– Дерек.
– Вот-вот. Он бы тоже не сегодня, так через год слетел бы с «катушек». И никакая стая бы его не удержала, плевать, инициированная вы там пара или нет. Так что меня вини, но в меру. Как говорит любимый киногерой моей старшей внучки: «Нужды большинства перевешивают нужды одного».
– Не смотрел этот фильм.
– Ну, глянешь еще. Или ты всерьез тут у меня помирать сегодня собрался? Так я ж говорю, для траура рановато еще. Я тебя препарировать не собираюсь, только провести над тобой один ритуал. И я вправду думаю, что выгорит. Если б не думала – и рисковать бы не стала: мне не нужны неприятности сразу с двумя такими злобными стаями, как твои.
«Святой» в один присест допивает чай из кружки и всё-таки задает вопрос, который скребет его изнутри, больше всего не давая покоя:
– Почему вы так хотите его провести? Свой ритуал.
– Я же говорила тебя уже: такие, как я – мы люди магии. Но люди. В самих нас магии нет. Есть только знание о ней. И именно это знание и отличает нас от людей. Простых слабых человечков. И чем больше знаний мы имеем – тем мы сильнее. И чем уникальнее это знание – от этого тоже зависит сила колдуна, который им обладает. А жажда знаний, малыш… О, это сильнее любого наркотика! Слаще власти. Потому что это особый вид власти. Не делать что-то, а только лишь знать, что ты это сделать способен. Но уже только от этого сердце готово выпрыгнуть из груди. Подрагивают пальцы. И сохнут губы, а рот, наоборот, наполняется слюною. И всё остальное уже неважно. Не важно сколько налогов ты платишь. Или что какая-то туристическая белая мразь нахамила тебе в магазине. Даже смерть любимого ребенка уже не так важна, когда внутри тебя есть знание, что ты можешь… Сжечь весь мир. Или заставить любого человечешку вырвать и съесть собственное сердце. Поднять из могилы. – Мамаша тяжело переводит дух. Пару минут слышно лишь ее хриплое дыхание. А потом уже спокойней продолжает: – И пусть ты этого не делаешь. Потому что ну не сумасшедшие же мы? Такие как я. И вообще… Ты уже как-то слишком привык к креслу-качалке и виду со своей веранды. Привык заедать все обиды фруктовыми кексами. И утешаться внуками. Поэтому ты ничего из этого не делаешь. Но ты это можешь! И от этого становится легче. – Мамаша вновь упирается в стол. – Этот ритуал, что мы с тобой проведем – это тоже новое знание. Уникальное знание, а потому очень сильное, мощное. И следующему, кто придет ко мне за ним, оно будет дорого стоит. Не обязательно денег. Нет, скорее услуги. А услуги от сильных мира сего стоят дороже денег. Подчас также дорого, как знания. Что так недоверчиво щуришься, а, мальчик? Думаешь, сильные никогда не просят об услугах? Мол, на то они и сильные, чтоб решать свои проблемы самим? Ну, это ты зря так считаешь. Неправда, что сильные личности никогда ни о чем не просят. Сильные-то как раз и не боятся просить. Потому что – выражаясь банковской терминологией – не сомневаются в своей «платежеспособности». Проще говоря, они не боятся просить, потому что точно знают, у них хватит сил отдать долг. Оказать аналогичную услугу взамен. И пока слабые копят силу «по копейке»… годами… десятилетиями… жизнями целыми… Сильные не боятся взять всё и сразу. Пусть даже в долг. Под будущие свои достижения.
Мамаша расплетает руки и упирается подбородком в правый кулак, уткнув локоть в стол. И «Святого» так и тянет скопировать ее позу. Собезьянничать. Хоть он и волк.
Но что-то в блеске глаз Меркло завораживает его, притягивает поближе. Хочется в них рассмотреть… что-то. Может быть, свечи? Почему их огоньки вдруг замерли? Разве они не должны трепыхаться и извиваться, оплавляя воск?
А мамаша тем временем наклоняется ближе:
– Как думаешь, малыш, мы уже достаточно наговорились с тобою, а?
Наверно, «Святому» стоит кивнуть. Или, наоборот, замотать головою. Но он только шире раскрывает глаза. И послушно делает вдох, когда с раскрытой ладони Меркло ему в лицо летит белая пыль.


У петуха красивые перья. В их черноте столько цветов и переливов. Их красота манит сильней, чем та чернота, что внутри головы. Вытягивает «Святого» за собою, к новому виду мрака. И он идет на зов. Плывет на зов. Ползет к нему не дыша. Потому что у петуха красивые перья. У этой птички шикарный хвост.
А головы-то нету.
Кровь петуха не красива. Уродливая. И мерзкая. Совсем не похожа на перья. И жутко воняет. От нее ужасно несет грязью. Убийство – грязное дело, вы разве не знали? И если кровь человека пахнет железом, пахнет металлом и побежденной силой, то петушиная кровь смердит грязной горячей землей. Землей, в которой копошатся жирные черви, разъевшиеся на твоем уже разлагающемся трупе.
От этого запаха не столько противно, сколько страшно. Страх смерти самый въедливый страх. Самый глубокий и сильный. Основа основ. И именно страх – самый сильный из всех его страхов – заставляет «Святого» найти, наскрести-таки в себе силы – отшатнуться. Хотя бы попытаться увернуться от пальцев в петушиной крови. Черно-бурых пальцев…
…мамаши Меркло.
Вспомненное имя будто что-то переключает в голове, деловито и резко. Словно электрорубильник в подвале. И дальше воспоминания, они не просто как бы приобретают очертания и проявляются из темноты, выхватываемые лучом фонарика – а просто появляются враз, вмиг залитые светом, высвеченные до последней царапинки.
Сладковатый гамбо и горьковатый чай… Самолет… Куртки, пахнущие стаей… Дерек, не пахнущий стаей… Джейк, который и есть стая… Чужаки на складе… Кубики на полу… Душ… Больница… Угол… Собаки и «свои»… Темнота… Страх и боль…
Стена.
Дальше просто стена. Тупик. Ты уперься в тупик, малыш. Остановись и подумай. Пока еще есть время. Подумай надо ли тебе за эту стену? Может, за ней пропасть. Может, за ней пустота. Может, там будет хуже, чем здесь. От добра добра не ищут, «Святой». Может, хватит уже?
– Может, хватит уже? – недовольно кривится Меркло. – Постой хотя б пару секунд-то спокойно. У меня ж так рисунок кривым получится, дурачок! И не выгорит у нас с тобой ни фига. Да постой ты! – Второй рукой она цепко хватает его за подбородок, впивается до скулежа и, наконец, заканчивает свое кровавое дело, пока «Святой» продолжает дергаться, связанный по рукам и ногам, подвешенный на крюк в низеньком потолке так, что ноги едва касаются пола. – Ну вот. Так, пожалуй, сойдет. Не кривись так. Красный – это «власть» и «сила». Этим цветом я дам тебе силу обрести власть над теми воспоминаниями, что верну тебе сегодня.
Мамаша окидывает его напоследок долгим придирчивым взглядом и, видимо удовлетворенная результатом, отходит вглубь помещения. Темного, мрачного помещения.
Вот такими, кстати, «Святой» и представлял себе подвалы: нагромождения непонятных вещей, теней и страхов. И всё это ютится в огрызке «дикого», неэлектрического, света.
Вот только в его вымышленном подвале точно не было трупа. Мертвого, мертвого трупа. Ну вот совсем не живого. Не то чтобы он вонял или еще что… Но он мертвый, понимаете? А «Святой» еще никогда не видел мертвых. Не чуял их. И уж точно на нем не рисовали такие же рисунки, как на них. И вот эти рисунки, к слову, и не нравятся «Святому» больше всего. А кому бы понравилось иметь что-то общее с трупом? Ох, недаром он так уворачивался от этих жутких окровавленных пальцев. Вот чуял, чуял…
Кровь он чуял. А сейчас он чует ее еще сильнее. Когда она буквально под носом. И, кажется, въедается в кожу. «Святой» видел, как вода впитывается в почву, проходит между комочками почвы, просачивается и оседает в самую глубь. И вот так, верно, сейчас петушиная кровь пропитывает его бедную несчастную кожу. «Святой» в этом отчего-то уверен. И ему от этого жутко.
– Не трясись так, – хмыкает из своего угла Меркло, – ничего по-настоящему страшного в моем ритуале нет.
Своей широкой спиной она надежно – будто специально! – закрывает от «Святого» большую часть стола в левом углу, на котором столько всего свалено-намешено-раскидано, что мальчишка даже не пытается разобраться что там и почем, интуитивно понимая: бесполезно. Стоя спиной, мамаша что-то колдует (наверное, и в прямом смысле этого слова, понимает «Святой»), позвякивая и хрустя какой-то непонятной гадостью. Конечно, гадостью! Ничего хорошего в этом подвале и быть не может. Если бы было, волк бы уже…
Волк.
– Мой волк!
– Да не ори ты так! Ничего с твоим волком не случилось. Спит он. Пришлось немножко убаюкать животинку, чтоб под ногами не мешался. Вот закончим обряд – и разбудим.
Вот тут-то «Святого» и начинает по-настоящему трясти от страха. Ведь у него сейчас даже не получается расслышать врет ли мамаша или шанс для волка еще всё-таки есть. У него сейчас ничего не получается по-настоящему, понимает вдруг он. Все его чувства, все его ощущения… они уже не его. Потому что он – это и волк тоже. А волка-то он больше и не чувствует. И всё вокруг… Он уже привык видеть иначе. Слышать иначе. Воспринимать мир иначе. А теперь этот мир… Это хуже, чем при болезни. Тогда он, по крайней мере, не осознавал насколько он ущербный.
– Эк тебя развезло, – тянет Меркло, внезапно оказавшаяся совсем рядом. Вот только разглядеть ее не получается, потому что «Святой», оказывается, плачет. И когда только успел? – Да вернется твой волк назад. Слово даю. А слово мамбо – это серьезно. Ну хочешь, силой поклясться могу? Ну хватит тебе, горе ты мое. И как с тобой Джейк выдерживает только? Это ж никаких нервов не хватит. Ты хуже моего пятилетнего внука. Ну что мне теперь, песенку тебе спеть, чтоб ты хныкать перестал?
– Я… Мне… Мы не договаривались так!
– Да мы никак не договаривались. Я просто расставила тебе ловушку, и ты в нее попался. А теперь всё, что тебе остается, так это выбраться из нее с минимальными для себя последствиями. Только для этого ж постараться нужно. Приложить хоть чуток усилий. Успокоиться и помочь мне. Потому что это всё равно, как если б ты попал в руки к свихнувшемуся хирургу. И тот решил бы тебя вскрыть и посмотреть, как ты устроен. И ты можешь либо спокойно лежать и ждать, пока тот удовлетворит свое любопытство и профессионально заштопает тебя, как было. Либо дергаться под скальпелем и калечить сам себя. Так какой вариант тебе нравится больше?
«Святой» стискивает челюсти. Крепко жмурит глаза. И пытается вспомнить, чему его Летти учила. Что говорила, когда он закатил истерику из-за футболки. Надо вдохнуть… Задержать дыхание… И медленно выдохнуть. Вспомнить о стае – и быть сильным. Ради нее. Всё это ради нее.
Все твои шрамы. Все те «свои». Вся твоя боль и весь твой страх. Потому что это ведь было ради чего-то…
У «Святого» ничего нет, кроме его футболок и стаи. Вот только к футболкам он обещал не привязываться, а со стаей прям беда. Не получается у него толком определиться со стаей. Поэтому он здесь. Поэтому он вдохнет. Выдохнет. И перестанет «трепыхаться под скальпелем».
– Что ты собираешься делать?
Ну вот, уже лучше. Голос совсем не дрожит. Сиплый немного, но и такой сойдет. А в целом всё очень даже неплохо.
Меркло одобрительно хмыкает и, видимо, решает поощрить его усердие.
– Тебе ж, наверно, уже поясняли, рассказывал кто-нибудь, что самому вспомнить тебе не удастся.
– Доктор. Какой-то друг Джейка. И Дитон.
– Ну как же! Куда ж мы без Дитона? Ну так они правы, малыш. Чудная регенерация, которой так любят хвастаться оборотни между своими, с тобой сыграла дурную шутку. Это как с отрезанным пальцем, – мамашу сегодня явно тянет на членовредительские шуточки, и «Святой» никак не может решить для себя, стоит ли ему видеть в этом дурное предзнаменование. – Если человек вовремя обратится в больницу, то ему еще успеют пришить его собственный палец. Но у оборотня просто отрастет новый. И старый останется не у дел. Так вышло и с твоим мозгом: у него отрасли новые клетки, а старые, с воспоминаниями ихнего Стайлза, атрофировались и забились в самую глубь, как школьный отщепенец, которого задирают более сильные сверстники. И всё, что ты слышишь – это даже не отголоски старых воспоминаний, это просто скулеж и вой искалеченных клеток. Безнадежно искалеченных клеток.
– Вы сможете их вылечить?
– И пытаться не буду! Даже Дитон за такое не взялся, а уж он-то в вашей волчьей братии разбирается поболее моего. Друиды вообще оборотням ближе. Но он не взялся – и я не буду.
– Тогда… как?
– Я не буду возрождать старые клетки. Я просто «скопирую» воспоминания в новые.
В первую минуту «Святому» кажется, что в его голове и вправду компьютер, старенький ноут Дэйва – и сейчас он подвис. Он ведет головой, словно спросонья. Когда будят среди ночи, а тебе жутко хочется спать. «Святому» хочется проснуться. И он ведет головой. Словно пытается разогнать из головы ленивых мух. Трупных мух. Над трупами ведь летают мухи? У них тут как раз есть один труп, лежит себе неподалеку. И все мухи, которые должны были бы на него слететься – залетели к «Святому» в голову. А мамаша сделает так, чтоб туда залетели и воспоминания Стайлза. Как она это сделает? А это неважно. «Святому» гораздо интересней:
– А где вы их возьмете?
Меркло хитро усмехается и почему-то шепотом, словно их может тут кто-то услышать (впрочем, такие тайны и следует рассказывать исключительно шепотом) делится секретом:
– У тех, кто знал тебя раньше. Я возьму их воспоминания о тебе… верней, ту часть их души, которая помнит тебя прежнего… и вложу это в тебя. А дальше ты уж сам ассоциативной памятью… по привычке, проще говоря, достроишь все логические цепочки и связи. Твои привычки, они ведь остались прежними, да? Что-то из того, что ты, как выяснилось, любил раньше? Ты любишь это по-прежнему?
– Да, – с трудом, но всё же кивает «Святой». – Чай.
– Ну вот видишь. Пусть в сосуд и налили новую жидкость, но сам-то он остался таким, каким был. Так что, имея одни со Стайлзом исходные данные, ты придешь к тем же выводам, к каким в свое время приходил и он.
– И я стану таким же, как раньше?
– Нет. С каждым прожитым днем мы становимся немного другими. Никто из нас никогда не бывает «как раньше». Всё идет по спирали. Сворачивается удавом по телу нашей жизни. – На этот раз, когда Меркло заглядывает ему в глаза, а через них будто в самую душу, «Святой» больше не чувствует страха. – Ты не будешь «как раньше». Ты будешь новым «витком спирали». А теперь хватит меня отвлекать, мне нужно закончить.
Она снова возвращается к столу, снова чем-то звенит и хрустит. И что-то поджигает, «Святой» слышит противную гарь даже своим безволчьим носом.
А потом труп дергается. Раз. Второй. И неуклюже заваливается на пол со своего лежака.
– Ну вот, совсем как ты, – ехидно скалится Меркло, но помогает телу подняться и почти за шкирку тащит к «Святому». – Не боись. Этот дух, что сейчас в этом «сосуде» – его тебе бояться не стоит. Следующие, вот они будут похуже. Злобнее. Но ничего, ты с ними справишься. Ты ж и сам изначально шаман. Сила справляться с духами была в тебе даже раньше, чем там появился твой волк. Доверься инстинктам. И просто вдохни.
– Что вдо…
Закончить у «Святого» не получается, потому что мертвец как раз наклоняется – и целует его.
И это ужасно. Потому что он действительно мертвый. Если раньше у «Святого» и были по этому поводу какие-то сомнения, то сейчас… то, что он чувствует на языке – это не может быть ничем иным, кроме трупного яда. Он, может, и не пробовал его никогда раньше, но это просто…
– Просто вдохни! Ртом вдохни! – орет на ухо Меркло.
И «Святой» вдыхает.
Весь этот ужас.
И всю эту любовь.
Мой сын… мой мальчик… твой первый толчок еще в моей утробе… твой первый шаг… и первое слово… И все твои последние слова.
– Ну вот и славненько. Ну вот и ладушки. Я для тебя призвала еще одного одноклассника и бывшую соседку. А под конец попробуем запихнуть в тебя Кали. Но это уже как пойдет…


Гадкое чувство. Не боль. Боль приходит резко – но потом отступает. Даже когда приходит наскоками – всегда есть надежда на какой-то перерыв, передышку, на освобождение.
А это даже хуже. Его тошнит. Вот только вырвать никак не получается. И от этой мути горько и склизко внутри. Противно. И кружится голова. А хуже всего, что он точно знает, что протошниться у него никогда уже не получится.
Всё это – и грустно-мертвая мамина любовь, и завистливо-презрительный вуайеризм Мэтта, и равнодушно-привычная вежливость мисс Бентер, и жадно-обреченная ненависть Кали – всё это с ним теперь навсегда. Ему не вытолкнуть их из своей сути никогда. Потому что они теперь и есть его суть.
А он теперь…
– Так как мне тебя называть, малыш, м? Как к тебе обращаться? – Мамаша снова щурит правый глаз сильнее, чем левый. И жадно дышит в ожидании ответа. – Как тебя звать, ну?
Он сглатывает вязкую слюну, надеясь хоть так притупить тошноту. И, потихоньку смиряясь с тем, что ждать облегчения бесполезно, из последних сил выдавливает из себя:
– Стайлз. Меня так зовут… Зови меня Стайлз.

Ну всё, ребята, остался только Эпилог

Вопрос: Для авторского вдохновения жми в кнопку - и получишь результат

1. Тык		118	(100%)
Всего:		118

@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Святой»