По омлетику?

@темы: видео, юмор

---

А так хотелось быть девочкой...

You're Merlin!
Take What character from "Merlin" are you? today!
Created with Rum and Monkey's Personality Test Generator.

Life hasn't been easy for you, and you sometimes wonder who you can really rely on. You trust your own judgement, but you're not above asking for advice when you think you need it.

You are an original thinker. You love learning new things and are very creative. You are a deep thinker and quite spiritual. You can be slightly eccentric.

You're really not the tidiest person in the world!

You have an excellent sense of humour and people naturally warm to you because of your kindness, your good humour and your sense of fun.

@темы: тесты

---

Об уличном искусстве

Недавно вернулась из Праги. Официальная часть из путеводителя (старый город, замки, соборы) – это всё, конечно, прекрасно, но что действительно поразило – так это обилие двух вещей: пиццерий и граффити. Такое впечатление, что столичные чехи едят только пиццы, а их новые районы, удивительно похожие на наши советские «спальники», – этакие полотна для уличной живописи. Хотя живопись, по правде сказать, так себе.
Однако по возвращению, полазив по Интернету, я смогла убедиться, что «уличное искусство» и вправду может быть искусством без кавычек. И даже с большой буквы…

Уличный 3D-арт или еще его называют тротуарным – искусство не новое. Оно зародилось еще в 80-х годах. Особенностью изображений, нарисованных с учетом перспективы, является их объемность, если смотреть с определенной точки. Обычно для усиления эффекта и создания большей иллюзии трехмерности используется специальная линза.

Среди художников, доказавшим свой талант, Эдгар Мюллер (Edgar Muller), Джулиан Бивер (Julian Beever), Курт Веннер (Kurt Venner), Род Трайон (Rod Tryon), Трейси Ли Стам (Tracy Lee Stum), Эдуардо Релеро (Eduardo Relero), Джон Пью (Joht Pugh) и многие другие.

читать, а главное - смотреть дальше

Холстом для творчества служат тротуары, дороги, площади, а также стены зданий. Некоторые выбирают для своих картин целые улицы.
Масштабы и тематика картин 3D-художников ограничивается лишь воображением и, судя по всему, наличием мелков.

Курт Веннер
Один из лучших художников современности, Курт Веннер создает картины, которые напоминают об эпохе Ренессанса. Он открыл художественную геометрию, что позволяет сделать рисунки трехмерными, если смотреть на них под определенным углом. В прошлом Курт - иллюстратор NASA. Он снискал славу благодаря своим уличным картинам, которые часто появляются в статьях, телевизионных передачах, рекламе и документальных фильмах.






Эдгар Мюллер и Манфред Штадер
Это команда немецких уличных художников. Преобладающая часть их работ выполнена в анаморфном трехмерном стиле, но они зачастую рисуют и обычные уличные картины. Штадер и Мюллер получили награды во многих уличных соревнованиях и преподавали предмет street painting в университетах.






Джулиан Бивер
Картины, нарисованные этим художником, как вирус распространились в Интернете. Это обусловлено тем, что Джулиан является настоящим мастером, который создает свои шедевры, используя трехмерную анаморфную технику еще с 1990-х годов. Обычно Бивер рисует свои картины целый день, а на второй день от них остаются только воспоминания, а картины исчезают, смытые дождем или стертые ногами пешеходов. Получив прозвище «Пикассо асфальта» ( «The Pavement Picasso»), Бивер рисует свои картины по всему миру.






Трейси Ли Стам
Ее заслуженно называют одним из лучших уличных художников. Она объехала весь мир и участвовала в различных фестивалях. Имя художницы внесено в Книгу рекордов Гиннесса как автора крупнейшей уличной картины, которую она нарисовала в 2006 году. В своих произведениях Трэйси воспроизводит библейские и светские сюжеты.




и еще:



Эдуардо Релеро
Он начал рисовать свои картины на улицах Испании, где в основном и работает. Своими анаморфными картинами Релеро повествует зрителям удивительные истории. Каждый его рисунок наделен неким смыслом и, похоже, имеет интересную предэсторию перед созданием.






Эрик Гроух
Прославившийся своими оптическими иллюзиями, которые нарисовал после того, как проработал несколько десятилетий графическим дизайнером и иллюстратором. Гроух пишет работы на патриотические американские темы: сцены из футбольных матчей, картины живописных городов, благодаря которым серые унылые стены становятся произведениями искусства.






Но больше всего мне, пожалуй, понравились картины ДЖОНА ПЬЮ
Он живет в Калифорнии и его поразительные 3D фрески поражают разум своей необычностью и объемностью. Обман зрения порожденный ими будоражит и восхищает любого. Впервые свою известность он получил благодаря одной из своих работ “Греческая трагедия” (1981 год). Поскольку картина выглядела настолько реалистично, то тогда аварии по вине засевавшихся водителей случались довольно часто. На одну объемную работу у Джона Пью уходит примерно два месяца на разработку и около шести на отрисовывание всех деталей. В этом деле ему помогают еще 14 художников.














Картины художников поражают воображение. Даже как-то захотелось отыскать мелок среди своих детских вещей и пойти нарисовать на асфальте хотя бы солнышко. Эх, жаль, на большее не способна!

@темы: АРТ

---

Чтобы почитать на досуге?..

Литературный гороскоп для знака Рак

Типичный представитель знака Рак романтичен, раним, искренен, и всем сердцем стремится обрести настоящую любовь, подобно Ромео из пьесы Шекспира. При этом, несмотря на нежность и робость характера, Рак в состоянии постоять за себя. Он любит тишину, одиночество и покой, склонен к долгим размышлениям и глубоким раздумьям, однако не упустит шанс провести время в хорошей компании и перспективы повеселиться на полную катушку. А главное, Раки, как правило, оказываются, не только самыми верными любовниками, но и самыми надежными друзьями.

Получить свой литературный гороскоп

@темы: тесты

---

Красиво - и всё

@темы: видео

---

Не смогла пройти мимо!

09.05.2011 в 07:16

Пишет  dora_night_ru:

Перепостила на память у Akeno Gin

06.05.2011 в 21:01

Пишет  Akeno Gin:

@темы: видео, юмор

---

Ищем позитив

Всё к лучшему (притча)

У одного африканского короля был близкий друг, с которым он вместе вырос. Этот друг, оценивая всё, что бы с ним ни происходило, имел привычку говорить: «Это хорошо!»

Во время охоты друг заряжал ружья для короля. Но однажды сделал что-то не так, и при выстреле у короля оторвало палец. Увидев это, друг, как обычно, изрёк:

– Это хорошо.

– Нет, это совсем не хорошо! – возразил король и приказал поместить друга в тюрьму.

Через год случилось так, что во время охоты короля и находившихся с ним слуг взяли в плен людоеды. Они привели их к себе в деревню, где собирались изжарить и съесть. Но вдруг один из них заметил, что у короля не хватает пальца. Из-за своего суеверия они никогда не ели того, кто имел ущербность в теле. И короля отпустили.

Вернувшись домой, король сразу же освободил друга:

– Ты оказался прав. Это было хорошо, что я остался без пальца.

Король рассказал другу о происшедшем и выразил сожаление, что продержал его год в тюрьме.

– Нет, – сказал его друг, – это хорошо! Если б я не был в тюрьме, то оказался бы на охоте вместе с тобой.

Получить свою древнюю притчу.

---

Хочу такой календарик!

25.08.2011 в 10:00

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет  Щоденник.юа:

Олимпийский год в Испании
Испанская ассоциация олимпийских видов спорта (La Asociación de Deportes Olímpicos, сокращенно ADO) выпустила спортивный календарь в стиле стимпанк под названием «Обратная сторона медали».
Каждый месяц фотокалендаря посвящен одному из олимпийских видов спорта. В съемках календаря приняли участие известные испанские спортсмены.

Стимпанк — жанр научной фантастики, в котором моделируется мир, освоивший в совершенстве технологию паровых машин.

смотреть календарик

Бокс, José Gutiérrez Alonso, январь.

Метание диска, Mario Pestano, февраль.

Велоспорт, José Antonio Escuredo, март.

Синхронное плавание, Irina Rodríguez, Gemma Mengual, Andrea Fuentes, апрель.

Фехтование, Jorge Pina, май.

Спортивная гимнастика, Gervasio Deferr, июнь.

Тяжелая атлетика, Estefanía Juan, июль.

Гребля на байдарках и каноэ, Alejandro Blanco, август.

Прыжки в длину, Joan Lino, сентябрь.

Конный спорт, Beatriz Ferrer Salat, октябрь.

Волейбол, Pablo Herrera, Raúl Mesa, ноябрь.

Художественная гимнастика, Lara González, Isabel Pagán, Elisabeth Salom, Ana María Pelaz, Verónica Ruiz, Bárbara González. Todas, декабрь.

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: АРТ

---

Вообще-то я пью чай - НО!

23.08.2011 в 11:00

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет  Хатуль:

Когда спать нельзя-реклама кофе.

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: АРТ

---

Прикольно же!

23.08.2011 в 14:00

Пишет  Diary best:

Конкурс на лучшую запись месяца!

Пишет  mrs. Anderson:

Подборка фотографий "Чудеса перспективы без фотошопа"

+24

Подборка | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: АРТ

---

Еще один потрясающий клип

@темы: видео, люди-икс

---

Вот такая у нас жизнь...

19.07.2011 в 19:21

Пишет  Бяковка:

@темы: юмор, АРТ

---

Еще миники

Эрик/Чарльз. Кроссовер с "Началом". Использование Церебро в качестве устройства ПЭСИВ. (Бонус за Имс/Артур)

Эрик/Чарльз. Кроссовер с "Началом". Использование Церебро в качестве устройства ПЭСИВ. (Бонус за Имс/Артур)

– Да блин, ну что ж нам так везет на начальство, у которого семейные проблемы больше нашего гонорара?! – кипятится Имс и злобно пинает подвернувшийся под ногу стул.
Артур спешит перехватить любовника, пока тот не разнес к чертям их съемную квартиру.
– Эй, малыш, успокойся. Я рядом, ты не один…
Но Имс только больше сатанеет:
– Да вы чё, сговорились все, что ли?! Арти, блин, и ты туда же?
– Шшш, всё хорошо.
– Да что хорошего? Сначала женушка Кобба пыталась нас грохнуть, но у нее хоть сиськи были что надо. А вот этот чудик на инвалидном кресле меня реально достал! Если он еще раз попытается втереть мне про соблазнительность моей мутации – я сам… сам я… я просто за себя не отвечаю!
Артур оглядывается на скорбно сгорбленную фигуру нового шефа и грустно вздыхает: всё-таки Имс может быть таким придурком. Почти таким же, как «чудик на инвалидном кресле».
– Пойдем-ка отсюда, дадим начальству время смириться с очередным провалом миссии. А я пока сделаю тебе чаю…
– Я пью кофе, англичанишка!
– Тогда сделаю тебе минет.
– И не ем… Хм. Нет, это я ем. Там же спальня свободна, да?

Эрик ставит монету на ребро – и резко щелкает пальцами. Рейхсмарка на мгновение превращается в серебристый шарик. Потом замедляется. И, наконец, падает с глухим звоном. Тотем сказал свое слово.
Леншерр вздыхает с затаенной грустью: с тех пор как из-за экспериментальной версии PASIV – этой проклятой Церебро – Чарльз, его маленький Чарли, застрял в собственном лимбе – Эрику всё меньше и меньше хочется возвращаться в реальность…

Чарльз|Эрик. АU. В 1944 году на своей кухне маленький Чарльз поймал не Рейвен, а еврейского мальчика, бежавшего из Германии…

Чарльз|Эрик. АU. В 1944 году на своей кухне маленький Чарльз поймал не Рейвен, а еврейского мальчика, бежавшего из Германии…

– Знаешь, я иногда думаю, а что было бы если б… Ну, не знаю. Ну, если б, например, вместо тебя я встретил тогда… ну, хотя бы Рейвен! Что-то бы изменилось?
– Определенно, друг мой, – подкалывает «сводного брата» Эрик. – Например, ты б до сих пор был девственником.
– Перестань!
– Да правда! Если б ты не встретил меня – кто б тебя всему научил?
– Ты определенно переоцениваешь свои педагогические способности, друг мой, – пытается бравировать Чарльз, хотя в глубине душе, где-то очень глубоко, где даже Эрик не может его видеть, он готов признать… ну так, слегка… что может быть – лишь может быть! – тот в чем-то прав.
– Причем тут мои педагогические способности, профессор Ксавьер? – уже открыто ржет Эрик. – Просто если б я не подарил тебе минет на твое 13-тилетие, ты б ради расширения своего сексуального кругозора до сих пор пытался цеплять цыпочек на эту свою тупую фразочку об «очаровательной мутации».
– И никакая она не тупая! – горячится Чарльз. И тут же с хитрой улыбочкой добавляет: – На тебе же сработала.
– Просто я тебя пожалел, по-братски, – со снисходительной усмешкой заверяет его Эрик.
– Из-за твоей «жалости» я по утрам нормально сидеть не могу!
Эрик насмешливо вскидывает левую бровь:
– А по вечерам ты на это почему-то не жалуешься.
– Ну… вечером… мне не до того… По вечерам ты меня отвлекаешь, вот.
– А ты предпочел бы, чтоб «отвлекала» Рейвен?
Пару долгих минут Чарльз смотрит на Эрика Ксавьера – первого встреченного им мутанта, первого брата среди себе подобных... и единственного любовника. И наконец признает:
– Нет. Я определенно предпочитаю тебя. Только не вздумай задирать нос, просто без одежды ты всё же сексуальней, чем Рейвен.

Школа Ксавьера до ухода Эрика. Делить яблоки. H!

Школа Ксавьера до ухода Эрика. Делить яблоки. H!

Всю неделю Чарльз дико хотел яблок. Вместе с сильнейшим телепатом столетия яблок дико хотела вся школа. И все гости школы. И приходящая прислуга… И даже заглянувший на разведку Азазель с ходу обозвал Ксавьера «гадюкой подколодной», пробормотал что-то неразборчивое про первородный грех, который «от таких вот баб и пошел» – и поспешил ретироваться от греха подальше.
К сожалению, на яблоки в этом году был неурожай. Да еще и не сезон. И финансирование школы малость ограничивалось фэбээровцами. В общем, со всех сторон сплошные клинья.
Спасение пришло со стороны Мойры.

Коробка с тщательно затертой надписью «Конфискат» гордо восседала на кухонном столе. Ученики смотрели на нее жадно и зло: в комнате было слишком много металлических ножей (и просто половников), а Эрик был слишком благородным во всем, что касалось Чарльза.
– Да ладно вам, он поделится. Это ж Чарльз! – успокоив таким образом молодежь Леншерр отправился первым радовать друга.
– Я с тобой, – Рейвен бросилась вслед за ним, подальше от соблазна.
Шон и Хэнк переглянулись, оценили силу собственной воли, потом – силу возможного недовольства Магнето. И тоже поспешили убраться от яблок подальше.

Радостный Чарльз ворвался на кухню через пять минут. И замер на пороге. Шедший следом Эрик вынужден был слишком резко затормозить, нелепо взмахнув руками – и огромный холодильник со скрежетом ринулся Леншерру навстречу, видимо, пытаясь подставить свое надежное железное плечо. Впрочем, Эрику с Чарльзом было не до холодильников. Эрику вообще больше о ножах как-то думалось в этой ситуации.
– Что?!! – возмущение Алекса, дожевывающего румяное яблочко, было настолько искренним, что тесак для говядины так и застыл в метре от пацана. – Чувак, ты ж сам сказал, что он поделится!
Чарльз осторожно заглянул в почти опустевшую коробку.
– И как, по-твоему, я должен был делиться?
– Ну… того… поровну.
– Это как?
– Ну, по восемь каждому.
– Нас шестеро, – задумчиво протянул профессор. – Яблок… Хм, яблок судя по огрызкам и… остаткам, да… было двадцать. Как же у тебя получилось «по восемь»?
– Ну, свои восемь я съел, а вы как хотите.
Чарльз обреченно вздохнул и умоляюще шепнул Эрику: «Только не насмерть».
Эрик обреченно вздохнул и сменил нож на совок.

– Я всё-таки раздобыл тебе яблок.
– Эрик, ты мой герой!
– Конечно, я. Ты даже не сомневайся.
Ксавьер почти выхватил пакет из рук приятеля. Чтобы спустя минуту поднять на Эрика жалостно-укоряющий взгляд.
– Хм, Эрик… Это не совсем яблоки.
– Ну, яблочный джем.
– И судя по почерку на этикетке – из погреба нашей соседки миссис Дафни.
– Знаешь, друг мой, не придирайся. Лучше включи в школьную программу курс математики.

@темы: Inception, люди-икс, фанфикшен

---

Заявка, вынесшая мне мозг

Эрик/Чарльз. Мпрег. Перед полетом за Шоу, Чарльз признается Эрику, что ждет ребенка.

Исполнение №1
Пока остальная команда отправлялась от шока при виде синего Хэнка, Леншерр пытался придти в себя от признания Ксавьера.
«Эрик, я... ты только не волнуйся, ладно? Но я... Я беременный!»
«Я не волнуюсь, нет... И тебе сейчас не стоит. Да, не волнуйся, Чарли! Я позабочусь о тебе и ребенке!»

***
Оставшиеся 8 месяцев Чарльз провел в железном сейфе.

Исполнение №2
Слов: 484
Если Шоу чему-то и научил Эрика, убив его мать, так это тому, что нельзя смешивать чувства и дело. Любовь отвлекает. Ты нервничаешь. И проигрываешь. А платить за твой проигрыш приходится любимым людям.
Поэтому Эрик запрещает себе даже думать о том, что «я… понимаешь… так вышло… но кажется я…»
Беременный.
У Эрика будет ребенок. Нет, не так. У Эрика и Чарльза будет ребенок.
Но сначала будет Шоу. И Эрик запрещает себе думать обо всем остальном, пока не достигнута цель.

Долг возвращен. Шоу получил свою монету назад. Одна единственная монета, но все эти годы она оттягивала его душу, будто целый мешок иудиного серебра. Потому что суть у этих монет была одна: не сумев защитить, Эрик, по сути, предал мать. А вот теперь вернул долг.
Вот только на задворках сознания копошится противная мыслишка, что тем самым он предал Чарли.

Эрик надевает шлем не потому, что не доверяет Чарльзу. В конце концов, он ведь доверял ему достаточно, чтобы заделать ребенка, не так ли? Эрик надевает шлем потому, что не знает что сказать. Шоу повержен и теперь уже не может быть предлогом, чтобы попросить Чарльза подождать. Теперь Ксавьер вправе знать мнение Леншерра о… О чем? О том, что они поселятся в его поместье, высадят цветы под окном и будут жить долго и счастливо, пока люди не придут в их дом с автоматами?
Эрик в это не верит. И пусть еще пару недель назад мир не был его целью. Но «мир для его ребенка» – это ведь уже совсем другая категория ценностей, правда?

Он должен их защитить. А Чарльз должен понять. Просто обязан – если не ему, то их малышу – понять, что мир никогда не примет таких как они. Тем более теперь. Может, люди и смирились бы с телепатами и синимы «монстрами», но ни один уважающий себя ковбой-фермер-сенатор-мать-их-США никогда не смирится с беременным мужиком. Само существование которого ставит под сомнение их гордое право быть «сильной половиной». Они ведь никогда и не перед кем не становились на колени. Они же даже ссут стоя! А тут вдруг беременный чудик. А вдруг это заразно?!
И Эрик направляет ракеты назад, отказываясь признать, что Шоу проступил бы так же. Потому что Шоу сделал бы это ради себя, а Эрик… А Эрик просто не хочет, чтобы их с Чарли ребенок чувствовал себя в этом мире уродом.

Нападение Чарльза – это во всех смыслах удар в спину.
– Я же делаю это ради нас! – кричит он, проклиная собственное отчаяние. – Чтобы наши дети рождались в свободном мире!
Чарльз застывает на секунду – и наносит решающий «удар»:
– А я хочу, чтобы дети, которые уже родились, уснули сегодня в своих кроватях спокойно.
И ракеты падают вниз. Разрывая душу Леншерра на части.

Эрик уходит. Не потому что должен уйти. А потому что не вправе остаться. Он не имеет права на дом и цветы под окном. Не теперь. Не сегодня. Не до тех пор, пока этот мир может навредить его Чарли хоть чем-то.
Потому что у Чарли будет его ребенок. Но так получилось, что не будет Эрика.


И если вкратце:

Исполнение №3
Слов: 72
Пока Чарльз падает – медленно, ужасно медленно, ужасающе страшно – Эрик будто глохнет. И вместо чарльзова крика боли в его голове звучат слова, сказанные Чарли накануне вылета: «У нас будет ребенок, Эрик».
Они звучат в его голове, пока он медленно, ужасно медленно, ужасаясь собственному страху, бежит к любимому по вязкому песку, нагретому кубинским солнцем.
«У нас будет ребенок, Эрик».
Когда окровавленная пуля падает на дрожащую ладонь, Эрик с жестокой ясностью понимает: видимо, уже нет…

@темы: люди-икс, фанфикшен

---

Потихоньку стаскиваю в «норку» свои «шалости»...

Я решила, что пора собрать свои «попытки творчества» в одно место. Кому-то они понравились, кому-то – нет, но все они мои, родные и отказываться от них было бы подло. Так что добро пожаловать домой, опусики мои!
КИНКИ:

Эрик/Логан. Магнито манипулирует металлической оболочкой костей Логана, заставляя того мастурбировать. За PoV Логана будет отдельное спасибо.

Магнито манипулирует металлической оболочкой костей Логана, заставляя того мастурбировать.
– Привет, я Эрик.
– А я Чарльз Ксавьер…
– Да пошли вы.

В принципе, Эрика посылают не впервые. А сегодня так еще и за компанию. А в компании Чарльза, пожалуй, даже на хрен сходить интересно.
– Итак, нас послали, друг мой.
У Ксавьера поразительный дар подмечать очевидные вещи.
– Угу, на хрен, – мрачно ухмыляется Эрик, придерживая перед Чарльзом двери. И сам не понимает причин своей галантности: то ли он просто не привык подставлять кому-то спину, то ли Чарльз и впрямь заменяет ему даму сердца.
– Как думаешь, на мой или на твой? – Ксавьер никак не комментирует благородного жеста приятеля, но из бара, кажется, выходит даже с радостью.
– На мой, я думаю, будет поближе.
Это уже не первый намек, который позволяет себе Леншерр. И который профессор обломно игнорирует. То же мне, телепат-целибатник!
Кажется, Чарльз успел наведаться к нему в голову, а, может, у Эрика как всегда всё на морде лица написано, но на аристократических губах Ксавьера снова расплывается эта дурацкая всепонимающая улыбка. В которой Эрику отчетливо видится насмешка. Может, конечно, он зря себя накручивает, чтоб вас всех ржавым гвоздем перецарапало, но невозможно ж вот так лыбиться без причины. Наверняка, эта профессорская сволочь…
Додумать он не успевает:
– Пойду перекушу на дорожку, – и Чарльз начинает пятиться назад, не сводя глаз с эриковой шеи.
Леншерр и сам знает, что его кадык ходит сейчас ходуном. Как поршень какой-нибудь адской паровой машины. Доведенной до белого каления. Поэтому Ксавьер и торопится смыться от греха подальше. Переждать где-нибудь в сторонке, пока «его друг» спустит пар. Всё-таки немного ума в профессорской башке всё же есть. Жаль только, что этого ума не хватает, чтоб наконец-то сказать Эрику «да» – и покончить разом с их обоюдными мучениями.
Впрочем, Эрику тоже много чего не хватает. Помимо самого очевидного – Чарльза – ему, к примеру, не хватает решимости. Чтобы догнать. Схватить за руку. Такую с виду хрупкую тонкую руку. Без единого шрама. Без уродливых клейм. Просто схватить за физически слабую руку этого, несомненно, духовно сильного человека. И дернуть за собой вон в тот переулок. А уж там…
Да что ж такое! Опять его обрывают на самом интересном! И опять это тот мутант из бара с поразительно развитым геном хамоватости. Толкнул и даже не извинился. Даже головы не поднял. А Эрик итак зол до чертиков. Зол и кое-что понял.
Это только догадка, но когда этот мутант-гамадрил столь «вежливо» задел его плечом, каждая вена Эрика вздрогнула, словно камертон, нащупавший нужную звуковую высоту. И инстинктивно потянулась следом. Как раз в сторону переулка.
Эрик злорадно ухмыляется: ну что ж, пора доказывать, что не только Чарльз умеет учить молодежь.
Но не успевает Леншерр сделать и шага, как краем глаза подмечает справа знакомое пятно чарльзового пальто. Тот как раз выходит из магазина в конце улицы, и Эрик почти посылает свои «педагогические» планы туда же, куда ему незнакомец и советовал… Но Чарльз выходит не один. Чарльз выходит с эскимо. С длинным, тонким, мать его, эскимо. Провакационно поблескивающим на солнце. И у Эрика разом ржавеют все внутренние тормоза. А Ксавьер как ни в чем не бывало усаживается на капот их машины и сует эту пакость к себе в рот. Медленно так сует. Су-у-у-ука…
Вот теперь Эрику точно пора спустить пар.
Наверно, поэтому он хватает «гамадрила» слишком сильно, не сдерживаясь и даже особо не таясь – и тут чувствует, как тонкое лезвие впивается в левое яичко. Еще не смертельно. Но уже опасно. А главное – эту «железную леди» хамовенок совсем не из кармана вытащил. Оно торчит прямо из тыльной стороны его ладони.
Эрик осторожно ментально прощупывает металл. Незнакомый, как сам незнакомец. И до наглости сильный. В принципе, Эрик любит такие. В смысле, металлы. Гибкий, прочный. И готовый покориться его воле. Моя ж ты радость! И погибель своего хозяина, хоть он об этом еще и не знает.
У незнакомца весь скелет этим металлом пропитан. И Эрик невольно ощущает себя кукловодом. А «кукла»… Ну, ей ведь необязательно знать, что за ниточки дергает не Бог, а просто свихнувшийся от одиночества придурок. Который дергает за «ниточки» незнакомых нахалов – потому что как последний ботан боится просто взять за руку понравившегося мальчика.
Вообще-то не в правилах мутантов столь явно и так сразу демонстрировать свои «скрытые таланты» первому встречному, не будучи уверенным, что перед тобою свой. Во всяком случае, тертый калач вроде Эрика (да и этот дикарь наверняка не такой дурак, как Леншерру б хотелось) для начала всё же попытался б просто поговорить. Ну, пустил бы кулаки в ход. Пустым ящиком шандарахнуть попытался бы. Вон тем, из-под лагера, к примеру. Но парень сразу показал «коготки». Пока только один, но Эрик отлично понимает, что и за остальными дело не станет.
На этот раз Эрик улыбается почти искренне. «Ты меня раскусил. Ну, почти… Иначе прирезал бы сразу».
– Хороший фокус.
– Я ж просил свалить на хрен.
– Так это просьба была? Ох, прости, а я уж решил, что меня просто послали. А я не люблю, когда меня посылает без причины хамье вроде тебя.
После такой отповеди «гамадрилу» стоило бы взбеситься. Сорваться наконец-то в драку. И позволить Эрику отвести душу. Хоть так.
Но вместо этого гаденыш расплывается в мерзопакостной улыбке:
– Что, малыш, осенний недотрах? Как же так? Отчего ж это та цыпа с нежными губками и глазами робкой лани не дает такому крутому мужику, как ты? Ты ж такой парень видный и все дела. Хотя постой! У него ж, как я заметил, часы за сотню баксов, а твоему пятидолларовому пиджаку уже года три. Точно! Ты просто не можешь наскрести достаточно баксов, чтоб снять эту шлюшку на ночь. Вот и бегаешь по подворотням, ищешь кто б тебе отдрочил за бесплатно…
– А ведь я пытался тебя предупредить. Подсказать. Мне ж от тебя надо было только одно… А вот теперь совершенно другое.
Эрик не видит себя сейчас со стороны. Но, наверно, это жуткое зрелище. Даже этот придурок, наверняка успевший повидать ни одну драку в своей жизни (и Эрик подозревает, что большинство из них он выиграл), даже он настороженно подбирается, тут же готовясь к атаке. Остальные «когти» инстинктивно рвутся наружу… И замирают на полпути. Со всей дури долбавнувшись об стену. Огромную стену эриковой силы.
Леншерр довольно щурится. «Ну вот я и разозлился по-настоящему, bursche. Ох, не стоило тебе сейчас упоминать Чарльза! Еще и в столь сексуально неудовлетворительном контексте». О да, Эрик определенно зол. А пока он зол – он практически непобедим. Он это знает. Потому что это знание – единственное, во что он еще верит.
Кстати, об удовлетворении. «Гамадрил» сам натолкнул его на решение проблем. Сразу двух проблем. Кажется, теперь Эрик знает, как ему одним махом и зарвавшегося придурка проучить, и напряжение снять. Сексуальное, да. Навеянное весьма сексуальным Чарльзом. И его долбанутым эскимо. Сидит там, небось, сейчас, щурится довольно на солнце. Ну, а Эрик здесь. И тоже вполне доволен. Не до конца удовлетворен, что правда. Но всё ж к тому идет, не так ли?
– Так ты предлагаешь мне пойти на хрен, – Леншерр издевательски вскидывает брови. – Я так понимаю, что на твой. – Парень по-прежнему стоит не шевелясь, повинуясь магнетической воле Леншерра. И последнему это до чертиков нравится: очень уж напоминает психоделическую заморозку Чарльза. Можно даже представить, что он стоит сейчас за спиною. Совсем рядом, только руку протяни… Стоп, не отвлекайся, Эрик, кое-кто тут значительно ближе. – Итак, ты мечтал показать мне свой хрен. Хотя, может, и на мой полюбоваться хотел, недаром же ты так к нему рвался, – Эрик сквозь брючную ткань поглаживает пострадавшее яйцо, которое до сих пор болезненно горит в месте укола. Поглаживает медленно, не торопясь. Смакуя момент. Он сейчас очень зол. И очень возбужден. И злость и возбуждение только усиливают друг друга. Питая его силу. Поэтому сейчас он чувствует себя… почти Богом. И это тоже заводит. Причем не только его. – O Main Gott, – Эрик весьма удачно разыгрывает удивление, – сдается мне, что я тут не единственный мужик, страдающий от недотраха. – И он с притворной укоризной цокает языком, любуясь чужим стояком. – Я, конечно, знал, что чертовски сексуален, но чтоб вот так, даже не раздевшись, настолько заинтересовать «самца» вроде тебя… Или тебя сама ситуация заводит? Надоело быть крутым мужиком? Захотелось побыть слабой барышней? Ах, зачем же вы, милая фройляйн, такая хрупкая и беззащитная, забрели в этот темный ужасный переулок? Точней, позволили себя сюда завлечь. Большому и ужасному мне.
– Отъебись, придурок, – хрипит парень из последних сил.
И Эрик почти физически чувствует, как рвется на свободу каждая клеточка «гамадрильего» тела, каждая его косточка. Каждая косточка, нашпигованная металлом. А металл еще никогда не ускользал от Леншерра.
– Прости, но до столь близкого знакомства у нас, боюсь, не дойдет. Могу разве что вот рукою…
– Не прикасайся… ко мне… Даже не вздумай!
– Нет? Ну, как хочешь. Тогда давай сам.
Эрик даже опускается на корточки, чтоб лучше видеть. Или просто сильнее унизить. А, может, и то, и другое. Но ни то, ни другое почему-то сейчас неважно. Не так важно, как было в начале. Чужая ярость, она такая искренняя. Такая явная. Такая наглядная. За эти недели с Чарльзом он уже почти успел забыть – каково это, быть таким вот до одури искренним в своих желаниях. Даже если это желание прибить. У них с Чарльзом слишком много недомолвок. Иносказаний. Желания казаться лучше, чем ты есть. А этот парень… Он просто искренне хочет Эрика прибить. И ему плевать, что Эрик – или какой-то там Чарльз – думает по этому поводу. Именно так, наверно, Эрик хочет прибить Шоу. Но у Эрика есть Чарльз. И в отличие от этого дикаря Эрику не плевать, что думает о нем какой-то там Чарльз. Поэтому Эрик хочет как-то неискренне, с оглядкой. А «гамадрил» просто пылает искренней правдивой яростью.
А еще он просто хочет. Может, его возбудила стычка. А, может, и впрямь ситуация завела. Может, он скрытый мазохист. А, может, вообще возбудился еще в баре на какую-нибудь сисястую барменшу и на улицу вышел как раз подрочить, а Эрик и не заметил сразу… Всё может быть. Вот только ничего не может быть у них с Чарльзом. Не потому что не хотят, а потому что не получается, мать вашу. А что получается – о том лучше сейчас не думать. Он итак на пике злости. Которую, получается, срывает на том, кто поближе.
Сейчас ближе всего к нему молния на джинсах «гамадрила». Когда она, повинуясь мысленному приказу Леншерра, соскальзывает вниз, Эрик понимает сразу две вещи: парень не носит нижнего белья и не так уж он и возбужден.
А вот у Эрика по-прежнему стоит. На Чарльза. На его эскимо. На ситуацию и чувство абсолютной власти. Один хрен. Главное, что у него от желания яйца ломит и уже сводит пальцы ног. Желание почти болезненное. И Эрику как-то обидно страдать в одиночку.
– Ты не хотел, чтоб я тебя касался? Окей, вот эту твою просьбу я выполню.
Легкое мановение указательного пальца – и лапа «гамадрила» ложится поверх его члена.
– Мать твою!
– Тебя возбуждает моя мама? А я-то думал, это на меня реакция. Впрочем, фантазии – это личное дело каждого. Ты, главное, не отвлекайся. А то еще отрежешь себе чего… важного… собственными коготками.
Так до конца и не вылезшие лезвия испуганно прячутся назад под кожу. От греха подальше. Видимо, яйца парню всё же дороже, чем гордость.
– Прибью-у-у-у!
– Я же просил: не отвлекайся. И не сжимай так сильно – нежнее. И медленнее… да, вот так. Давно не видел необрезанных. Да еще так близко. Какая у тебя забавная кожица. Бархатные рюшечки напоминает. Кстати, говорят, у необрезанных чувствительность меньше. Правда меньше? А ну-ка, подразни ноготком уретру.
– Агххххррр!!!
– Да нет, я б не сказал. А теперь погладь головку. Классно ведь, правда?
Эрик чувствует, что его несет. И, пожалуй, уже заносит. Выносит последние мозги. Но он уже не может остановиться. Он мог бы направлять его руку и пальцы просто усилием воли, без лишних слов любуясь, как вторая ладонь сжимается в бессильной злобе. Но играть в молчаливого кукловода – это так напоминает Чарльза. А Эрику вдруг расхотелось думать о Чарльзе. Он итак слишком много думает о нем в последнее время. И вообще, разве он затеял всё это не за тем, чтобы отвлечься?
Но желание переключиться… отвлечься… проучить… доказать кто сильнее… Всё это тоже отходит на задний план, когда чужая рука начинает скользит по члену уже сама, по собственной воле. Скользить отчаянно и зло. Но сама.
– Эгей, потише. Мы же не хотим, чтоб всё закончилось так быстро?
– Сказал бы я тебе… чего хочу…
– Ну так скажи. Не держи в себе, дело-то общее.
«Гамадрил» кривится в хищной гримасе. Того и гляди зарычит. Или какие там звуки издают гамадрилы? Эрик не силен в зоологии. Зато вот зоофилия оказалась вполне в его вкусе.
– Хочу… Для начала хочу… сказать… что такие шутки со мной еще никто не шутил… А-а-а! Но хорошо смеется тот… Оу! Дальше ты знаешь… Я никогда не трахал мужиков… точно не помню такого… Но для тебя… Черт! Уж так и быть… сделаю исключение… Ах-а-а… Потому что я хочу… Боже, как же я хочу-у-у! Вставить тебе… кочергу в зад! И провернуть! А-а-а-ха-а… Вот на эту картинку я и маструбирую сейчас. Представляю твою плоскую жопу… и как я буду дрочить на тебя… а-а-а… используя вместо смазки твою кровь… Потому что ты, гаденыш, заставил меня… надрачивать себе насухую, а я… Я, мать твою, полночи в доке ящики грузил… У-уй! Я мозоли себе натер… И сейчас руке больно… А члену вот приятно! Все эти бугорки… Это как дополнительная стимуляция. Может, стоит сказать тебе… спасибо? Сам бы я… догадался до такого вряд ли… А-а-а-ха-а… Ты, кстати, тоже попробуй… как-нибудь… Ты теперь вообще… каждый раз… ага… как засобираешься на свиданку… со своим сморчком… вспоминай меня, сука… Вспоминай, что рано или поздно… Агххххррр! Я приду за тобой…
– С кочергой.
– Нет, с целым ломо-мо-ммм…
Эрик едва успевает уклониться от горячей струи.
– Вот видишь, значит, размер всё же имеет значение, – мрачность Эрика какая-то грустная.
Леншерр тяжело подымается. Такое ощущение, что это он сейчас обкончался, а не этот дикий… хм, павиан. Голова – как с похмелья. И на этот раз сила тут ни при чем. Просто на душе как-то мерзко. Будто вместо Деда Мороза к нему на праздник заявился Шоу.
Ну вот, Эрик, ты сделал, что хотел. Еще и как хотел! А где же радость? Даже эрекция спала… почти… неужели и после смерти Шоу также будет? Тогда, может, не так уж Чарльз и не прав?
Эрик встряхивает чумной головой, автоматически подмечая, что несколько капель всё же попало на пиджак. И ему сразу начинает казаться, что они прожгли ткань насквозь. Потому что он сейчас чувствует их кожей. До самой кости. Как чувствует взгляд своего «гамадрила». Немного расфокусированный после оргазма, и от этого немножко, чуточку, но всё же – менее злобный. Этот взгляд скользит по Эрику холодной ртутью. И замирает на так до конца и не спавшей эрекции.
– Что, гондон никелевый, с потенцией тоже проблемы? – Парень презрительно сплевывает на землю. И Эрику почему-то кажется, что вкус у этой слюны горький. Как немецкий табак. – Ну, прости, детка, на второй раунд меня сейчас не хватит.
– Второго раунда не будет. Прости, – Эрику даже жутковато немного от того, насколько искренне прозвучала эта просьба о прощении. – У меня и впрямь не получилось. Я говорил, что мне от тебя надо было сначала одно, потом совершенно другое… А в итоге оказалось, что даже и не от тебя…
За неумением левитировать дерево «гамадрила» приходится приложить мусорным баком.

Чарльз ждет его уже в машине. Без эскимо, слава богу. И даже без своей дурацкой улыбки.
Эрик устало плюхается на водительское сиденье. Подрагивающие пальцы мертвой хваткой вцепляются в руль. Помнится, он также за Чарльза цеплялся, когда тот его из моря вытаскивал.
Не о том ты думаешь, Эрик. Сосредоточься. Вдохни. Теперь выдохни. И давай заводи, пора убираться отсюда: твоя человекоподобная «крошка» может придти в себя в любой момент…
– Я скорректировал ему память. Вряд ли он теперь вспомнит тебя при встрече.
Эрик дергается, будто ему молнией в лобешник засветило. Ему хочется спросить как долго Чарльз… и почему не остановил…
– А ты не хотел останавливаться. На самом деле – нет. Даже когда обо мне вспоминал. Или уроки того учителя из еврейской школы…
– Ребе Гугеля.
– Не знаю. Я не лез так далеко.
Тогда зачем лезешь теперь?
– Ты даже не представляешь в какой он был ярости. Пару раз я реально за тебя испугался. Нет, Эрик, таких врагов тебе точно иметь не стоит. Хватит с тебя и Шоу. А Джеймс «Логан» Хоулетт пусть лучше идет своей дорогой.
– Ага, так вот как его зовут, – Эрик намеренно сосредотачивается на имени свого гама… Логана. Сейчас это легче, чем думать о Чарльзе. Сейчас ему даже было бы легче сбегать за цветами и вернуться в переулок. Предложение Логану делать.
– Он не оценит. Я ж говорил, он твое лицо теперь плохо помнит. Хотя саму ситуацию… Какие-то смутные воспоминания могли сохраниться. Ты слишком быстро его вырубил, я не уверен, что всё успел сделать как надо.
– Я тоже… не уверен, что успел. Как надо.
Повисшая тишина давит на Эрика сильнее, чем давила подлодка Шоу. Может, потому что тогда за спиною был Чарльз. А теперь…
– А теперь поехали прямо и через два квартала налево.
– А что там?
– Гостиница. У меня тут было время подумать. И вообще… И я решил, что просто обязан спасти мутантов. От буйства твоей сексуальной фантазии.
И тут Чарльз наклоняется к Эрику, медленно подхватывает средним пальцем одну из белесых капель, так и оставшихся на плече эрикового пиджака – и слизывает. Этот гаденыш только что слизнул с собственного пальца чужую сперму! Да это хуже эскимо!
– Доедем до гостиницы и я попробую твою, – обещает Ксавьер и хитро подмигивает.
Эрик неверяще пялится на приятеля. Секунду. Вторую. И яростно ударяет по газам.

***
Голова плывет, как после хорошей попойки. Хотя я точно помню, что выпил всего полбутылки. Это ж фигня для меня. Но голова просто раскалывается. И дело вовсе не в той вмятине на мусорном баке, которая подозрительно напоминает по форме мою башку… Нет, после драк у меня голова не болит. Черт, такое впечатление, что по мозгам кто-то половой тряпкой прошелся. И забыл там швабру.
А еще эти образы. Мужик. В темном. Мрачный. И в моих мыслях он почему-то холодный. Хотя я уверен, что он меня не касался. Я не чувствую его запаха на себе. Нет, точно не касался… Я даже не уверен, что он со мной заговаривал… Может, просто мимо прошел…
Но тогда откуда же во мне такое бешеное желание поиметь его Статуей Свободы?!

*** *** ***

Эрик/Чарльз. Раскрытие темы "Эрик, ты не один". Что-нибудь трогательное со стороны Чарльза, недоверие и постепенное оттаивание со стороны Эрика. Кинк на доверии и открытости. NH!

Эрик, ты не один
«Ты не один», – жадно хватая ртом воздух, повторяет Чарльз снова и снова. Будто надеясь убедить в этом Эрика с первого раза.

Эрик всегда любил металл. Можно сказать, это была его вторая сущность. А в отличие от дурочки Рейвен, он всегда принимал и любил себя таким, каков он есть.
Он любил металл и ему нравилось, как тот гнется в угоду его воли. Вот только ему никогда не нравилось гнуться самому. Слишком сильно его искорежили в горниле концлагеря. И теперь на каждый удар «молота судьбы» Эрик отвечает прочувствованным хуком справа.

Вот только Чарльз оказывается слишком хорошим кузнецом.
Сначала, как и полагается, Ксавьер крепко-накрепко прихватывает его «щипцами», чтоб «Железяка Эрик» не ускользнул с наковальни раньше срока. В качестве «щипцов» выступает едкое замечание: «У Шоу есть друзья. Тебе они тоже нужны».
Ну, друзья ему, скажем, ни к чему – а вот союзники пригодятся.
И Эрик замирает на наковальне, подставляясь под удар.

Сначала идут легкие постукивания. Пристукивания даже. Глуповатые улыбочки, безобидные шуточки, беззлобные воззвания о «мире во всем мире» и, конечно же, коронное «друг мой». Будто дружба между ними – вопрос уже решенный. А кем и когда – дело второстепенное. И что мнение Эрика в этом вопросе никто не спросил – так это тоже мелочь. А на мелочи Чарльз не разменивается. Если учиться – то уж до профессора. Если спасать – то целый мир.
Если уж прогибать под себя – то только несгибаемого Леншерра.

Первый серьезный удар по эриковой броне Чарльз наносит в усадьбе русского генерала. И самое обидное, что он даже силой своей при этом не пользуется. Просто идет следом.
За Эриком еще никто никогда не шел. Никто никогда не прикрывал ему спину. Никто никогда не рисковал ради него. И не с кем и никогда он не чувствовал такого единения, как с этим чертовым Ксавьером – в тот момент, когда они буквально на лету перехватывали морозную стерву, отблескивающую инеем. Кажется, в тот момент они даже дышали в унисон. Уж сердце-то у Чарльза точно билось в такт. Эрик видел это по жилке, бьющейся у того на шее. Он вообще слишком много видел в той спальне.
Например, что когда Чарльз присаживается на корточки – натянувшаяся ткань просто идеально обрисовывает его задницу. Так, что шлепнуть хочется не Эмму, а соблазнительно замершего перед ней Ксавьера.

Теперь «удары» Чарльз наносит ему сразу с двух сторон: дружелюбием и сексуальностью.
До этой поры Леншерр был уверен, что невосприимчив не к тому, ни к другому. Что Шоу напрочь отстрелил ему всякую веру в добро и справедливость. Что он купил его душу за серебряную монетку, как смех другого сироты из детской сказки*.
А секс… До этой поры Леншерр был уверен, что уж секс-то ему точно не нужен. Месть Шоу, отстаивание прав себе подобных, может, немножко денег на счет… А секс подождет.
Ну, секс, может, и подождет, а вот Чарльз точно не станет. Не ждал же он, пока Эрика вытащит из воды кто-нибудь из ЦРУ? Не остался же он ждать его на опушке генеральского дома? Он, кажется, даже не ждет, что Эрик изменится.
Он просто меняет его сам.

Он меняет его – и меняет навсегда – когда помогает Эрику обрести себя. Каким-то невероятным (даже для мутанта) образом найдя в нем что-то светлое. Освещенное – освященное – отблеском далекой свечи.
А потом в свете камина склоняется над шахматной доской. И в вороте сорочки снова видно чертову жилку. Которая опять бьется в такт. И притягивает к себе Эрика – будто она железная.
А вот Эрик – нет. Эрик уж точно из плоти и крови.
Эрик уж точно хочет. И может быть… немного… влюблен.

Его не смущает, что Чарльз – мужчина. В бараках их держали отдельно, мужчин и женщин. А простая человеческая ласка в те промерзлые ночи 44-го людям была нужнее, чем хлеб. Нужнее, чем воздух, не отравленный карцерным газом. И было неважно, ну вот совершенно, мужская это рука или женская.
Когда каждую минуту ждешь, что охранник крикнет: «На выход» – и выходом этим будет смерть… Когда чувствуешь каждую пулю в фашистском автомате… Тут не до религиозной морали. Тут вообще наплевать. На всё.
Эрик и плевал. На всё. И, в принципе, ничего ж не изменилось, ведь правда? Он по-прежнему плюет на всё. Кроме Чарльза.

У Эрика вообще-то плохо с терпением. Но смешивать одно важное дело с другим он не любит. Сначала одно – потом уж другое. Сначала он прибьет Шоу. А потом начнет ухаживать за Чарльзом.
Он понятия не имеет как надо ухаживать (Шоу как-то забыл научит его кадрить девчонок… ну, или в данной случае мальчишек). Но он научится. Чарльз его научит. Научил же он его смеяться? И ухаживать научит. И всё у них будет чин чинарём. Ну там общая спальня, завтраки в постель, герань на подоконнике. А что? Мама всегда мечтала, чтоб белая тюль на окне и герань на подоконнике. И внуков побольше. С внуками ты уж, мама, прости: сама видишь, как оно всё получилось. Так, может, хоть геранью я тебе детишек компенсирую?

Эрик украдкой любуется на голый торс Чарльза, пока тот облачается в суперкостюм, сконструированный Хэнком. И до крови прикусывая губу, чтоб болью сбить эрекцию, подбадривает себя обещанием: «Сегодня вечером… Скажу ему всё… Сегодня вечером Шоу будет дохлый, а Чарльз будет мой».

///
Есть такой анекдот: «До свадьбы я любил всех женщин. После свадьбы – на одну меньше». Раньше Эрик считал его смешным.
Теперь ему не до смеха.
Потому что раньше Эрик был уверен, что способен остановить любую пулю. Теперь точно знает – на одну меньше.

«Ты не один», – тихо, но решительно заявляется Эрик, опускаясь на колени перед инвалидным креслом и пытаясь заглянуть любимому в глаза.
Вот только он уже откуда-то точно знает, что убедить в этом Чарльза будет сложнее, чем его самого.


* Имеется в виду сказка Д. Крюса «Проданный смех».

И, собственно, то, что я изначально и делала на эту заявку:

*** *** ***

Эрик/Чарльз, фудплэй. Чарльз очень любит сладкое.

Фудплэй
Осторожно: небольшие временные несоответствия – переезд в особняк тут состоялся до пленения Эммы Фрост.

Сначала Чарльз думает, что это ментальная атака: какая-то вражина вроде той же Фрост нагло залезла ему в голову и теперь усиленно партизанит в тылу его мозгов. Он судорожно перетряхивает все задворки собственного мозга в поисках шпиона, злорадно предвкушая что и как ему сделает за попытку подобного резидентства…
И никого не находит. В его голове – только он сам. И его новое безумие.

Сначала это просто отголоски чего-то смущающего, но слишком непонятного, чтоб волноваться из-за этого всерьез. Что-то вроде «У Эрика шоколад в уголках губ остался. Слизнуть бы…» И речь вроде как о шоколаде, а не о губах, но на шоколад у Ксавьера еще никогда не вставало.
Или вот «Вкусный мед. Надо Эрика угостить». Только угостить почему-то не с кончика ложки, а с собственного пальца. И Чарльз успевает цапнуть себя за этот палец буквально в последний момент, когда Эрик уже оборачивается на оклик. Оборачивается – а друг стоит с пальцем во рту, как последний дебил, и плачет. Потому что умудрился прикусить палец до крови и это чертовски больно. Но Эрик, кажется, думает, что это Чарльз от голода. И Леншерр, на собственном желудке испытавший голод и холод концлагерных бараков, когда рыдаешь от счастья, давясь сырой подгнившей картофелиной – смотрит теперь на Чарльза с каким-то особым участием. И всё время старается скормить Ксавьеру свой десерт, отчего тот чувствует себя последней скотиной, отнимающей у ребенка конфетку. Эрик, конечно, не ребенок, но всё же…
А потом слово «сладкий» и вовсе начинает ассоциироваться в профессорской голове исключительно с прохладной бледной кожей друга. Которая как холодное белое мороженое в горячий, как фантазии Чарльза, день… И хочется лизнуть… Или даже откусить кусочек…
Черт! Чарльз прикусывает губу, стараясь справиться с незапланированной эрекцией. Он, конечно, любит сладкое, но никогда б не подумал, что такой извращенной любовью!

Потом, видимо, внутренний демон решает, что раз простые намеки до Чарльза не доходят, то пора переходить к конкретным инструкциям. Так в его голове появляется Голос. Да, именно так, с большой буквы. Потому что Голос, он как отдельная личность – вроде сам по себе. И в тоже время так и лезет в чарльзово сознание, как истерики Рейвен перед самым ПМС.
А главное – убедительный, сволочь! Даже Ксавьер не уверен, что долго выстоит против его уговоров.

С каждым днем Голос звучит всё громче. И особенно активно выступает при виде десерта. Будто эта зараза подпитывается сахаром. Если бы Чарльз знал это наверняка – вот ей-богу сел бы на безглюкозную диету. Но пока он не знает этого точно, организм категорически отказывается страдать без сладкого за «кажись».
К тому же Чарльз не без оснований боится, что сокращение потребления сахара может негативно сказаться на его даре. Как ни крути, но телепатия завязана на мозговой активности. А мозгу необходима глюкоза. Так что без меда всё же никак. А вот мороженое можно было бы… Но Чарльз его так люби-и-и-т! Лишиться любимого десерта? За что-о-о-о?!!
И профессор продолжает давиться десертом с эриковой тарелки. Уже почти со злостью. Даже с какой-то классовой ненавистью. Но всё равно продолжает. Инстинктивно понимая, что развязка уже близка. Либо Эрик наконец-то догадается и сбежит от извращенца Чарльза куда подальше.
Либо Чарльз его просто изнасилует. Извращенно.

Совместные завтраки похожи теперь на пытку. Периодически Ксавьер ловит себя на том, что умышлено слишком медленно облизывает ложечку, втайне надеясь, что Эрик сейчас подымет на него глаза и скажет…
– Ты не наелся, Чарльз? Может, добавки? Там еще есть…
Черт! Он чувствует себя полным идиотом. И даже Голос с ним согласен.
Чтоб скрыть неловкость, приходится вставать и идти за новой порцией овсянки. А Чарльз ее с детства ненавидит, он и эту-то тарелку ели в себя впихнул. Его просто стошнит, если он попытается запихнуть в себя еще хоть ложку. И вообще… Если он и хочет еще овсянки, то только ту, что осталась у Эрика над верхней губой. Вот повернуться бы сейчас, шагнуть решительно к нему, наклониться и…
– Чарльз! Ты что, стонешь? – Леншерр обеспокоенно вскакивает с места и кидается к другу. Заботливо подхватывает под плечи, а ну как в обморок падать вздумает? – Что такое? Ты заболел? Или это из-за дара?
Чарльз отчаянно мотает головой. То ли отрицая предположения приятеля, то ли из последних сил стараясь сдержаться, чтобы не побиться этой головой об дверцу кухонного шкафчика.
«Пользуйся моментом, идиот! Вот сейчас оборачиваешься. Толкаешь его на стол. И запрыгиваешь сверху, чтоб не смылся раньше срока. Хотя нет, ты слишком легкий, может сбросить на радостях. Лучше поставь на него сверху супницу, а потом уже сам. Целоваться, правда, будет сложновато. Ну ничё, зато полный доступ к ширинке!»
На этот раз Чарльз стонет громче. Обреченней. И до боли вжимает эрекцию в ящик, где они хранят скалки и прочую кухонную утварь.
«О, скалки – это ты молодец! Слушай, оказывается, не совсем ты пропащий. Значит так, берешь сейчас скалку и мед. Насухую скалкой больно. А потом опять-таки толкаешь Эрика на стол…»
– Чарльз, – голос друга с трудом пробивается сквозь предоргазменный бред, – Чарли, лапочка, – Эрик сам не знает откуда берется в его голове это дурацкое обращение. Просто он уже забыл, как именно мама ласково обращалась к нему в детстве, а сам он уж точно никогда не тратил ни на кого свою нежность. До Чарльза он даже не знал, что она у него еще осталась. И вот глядишь ты, затерялось всё же что-то в закромах. А теперь, при виде бледного, судорожно хватающегося ртом воздух друга, всплыло в голове и вырвалось наружу. – Чарли, тебе надо прилечь…
«Угу, я ж говорю, на стол. Там замок на кухонной двери как, работает еще? Или после Рейвен так и не починили? Ну ничё, столом дверь припрете. Хотя стой, она ж наружу открывается. Да фиг с ней! Подправишь свидетелям память, если чё. Тут для начала хотя бы прилечь».
– Пойдем, Чарли.
– Куда? – хрипит Ксавьер, с трудом переключаясь с внутреннего голоса на друга.
– К тебе в спальню.
«А что, тоже вариант! Так даже лучше! Уж там-то замок точно есть. Далековато, правда, идти: нашего ж Эрика надо ковать, пока горячо».
– Я уложу тебя в постельку…
«Угу. Начнем с классики. Изысками займемся потом. Куда б детишек на день спровадить?»
– Принесу тебе чаю…
«Чаю? Хм, тут даже моя сексуальная фантазия иссякает. Слушай, он по ходу еще больший извращенец, чем мы!»
– С медом…
«Точно! Я ж говорил! Зря ты всё-таки скалку не захватил».
– Нет! – Чарльз вырывается из последних сил: и из заботливой хватки друга, и из изнутри дурманящего гипноза Голоса. – Я сам!
– Ты не здоров…
– Тогда Рейвен. Мне Рейвен мед принесет!
«Рейвен? Рейвен?!! Да ты чё, она ж нам как сестра! Да у меня на нее и не встанет! Да я…»

Чарльз держится из последних сил. Он правда старается. Изматывает себя тренировками почти до потери сознания, решаясь подняться на спальный этаж (и пройти мимо эриковой комнаты), только когда Голос уже засыпает от усталости.
Он позволяет себе сладкое только ночами, украдкой. И давясь под одеялом очередным пирожным, с грустью думает, что это совсем не те крошки, с которыми он во время бурных отроческих свиданий со своим кулаком мечтал кувыркаться в этой койке.
Теперь Чарльз видится с Эриком только в присутствии как минимум пары свидетелей, невольно ощущая себя средневековой донной из благородной испанской семьи с ужасно строгими нравами. При этом Голос тут же начинает предлагать ему различные варианты сценария «Похищение невинной девы похотливым разбойником». Когда в сценарии появляются ремарки «кружевные подвязки у Ангела стащишь» и «банан с собой в сад прихватите, вот увидишь: пригодится» – Чарльз выскакивает из зала и пару раз всё же прикладывается головой об стену.

А потом он тупо палится с Эммой Фрост.

Чарльз так шокирован планами Шоу, которые удается вытащить из головы блондиностой шлюшки, что на пару секунд забывает о ментальной защите. Всего на пару секунд. Для чего-то серьезного, вроде координат семейного поместья или кода к Церебро, этого недостаточно. А вот поверхностные мысли стерва успевает уловить.
Чарльз не догадывается об этом до самого штаба ЦРУ, где они с Леншерром сдают Фрост с рук на руки федеральным агентам. Дамочка независимо встряхивает кудрями, пока Эрик с Чарльзом сгружают ее с грузовичка под белы рученьки. Потом сама, добровольно, шагает навстречу замершим с суровыми лицами црушникам. И вдруг замирает. Оборачивается. И издевательски тянет:
– Эрик, солнышко, а ты в курсе, что наш Чарли мечтает, чтоб ты поимел его бананом? Неужто тебе так трудно выполнить эту его маленькую прихоть? Он же за тобой и в огонь, и в воду, и к русским в пасть. А ты ему жалкий банан зажал. Хотя знаете, мальчики, бананы я вам всё-таки не советую, мягкие слишком. Возьмите лучше скалку.
И уходит с победным видом.
А црушники с дебильным видом так и остаются торчать на крыльце.

По дороге обратно в поместье оба подчеркнуто не смотрят друг на друга и молчат. Эрик, наверно, слишком шокирован. А Чарльзу просто нечего сказать. За него уже Фрост всё сказала. Сука! Надо было ее додушить сразу после допроса. Прав всё-таки Эрик: чарльзова доброта не всегда доводит до добра.
Как только шины замирают на родном гравии, Эрик пулей выскакивает из машины и кидается наверх, к себе в спальню. «Вещи пошел собирать», – обреченно понимает Чарльз и идет в кухню заедать горе пудингом.
С пудинга Ксавьер переключается на желе и уже всерьез подумывает не послать ли Шону мысленный приказ слетать в город за мороженым, ну тем, с шоколадной крошкой – когда на кухню заходит Эрик.
«Всё же решил попрощаться», – догадывается Чарльз и, замечая в руках Леншерра наручники и какую-то бутылочку, думает, что европейцы всё-таки странный народ: такую хрень выбирают в качестве прощальных подарков…
Но тут Эрик решительно подходит к Чарльзу. Толкает его на кухонный стол. И садится сверху.
От неожиданности Ксавьер опрокидывает вазочку с желе себе на грудь. Освободившиеся конечности Эрик тут же фиксирует мощным захватом над головой Чарльза. Наручники, по-прежнему зажатые в правой руке Леншерра, хищно щелкают, но пока в ход не идут.
Чарльз испуганно вздрагивает.
– Эрик, ты чего?
Голос молчит, видимо, боясь спугнуть удачу. Леншерр тоже помалкивает. Просто наклоняется… ближе… еще… И начинает слизывать желе прямо с рубашки Чарльза.
– Э-э-э… Эрик, там в холодильнике еще осталось.
«Заткнись, придурок!» – рявкает Голос. А Леншерр наконец-то добирается до сосков. И впивается в них прямо через жестковатую прохладную ткань. Чарльз выгибается, до боли прикусывая губу, но предательский стон всё же вырывается из самых глубин горла.
– Эрик!
– Ты, Чарли, лучше молчи, – советует друг. – Мы из-за тебя итак прорву времени потеряли. «Друг мой», ах «друг мой», – передразнивает он Ксавьера. – А я и купился. Я из-за тебя уже Рейвен обрабатывать начал. Вот только никак придумать не мог как бы ей поделикатней намекнуть, что в образе брата она особо сексуальна. И всё это время… ты… Чарльз, ты зараза!
– Нет.
– Да.
– Да нет же!
– Ох, заткнись, Чарли, – качает головой Леншерр. И зубами свинчивает с таинственной бутылочки крышку. – Надеюсь, ты любишь рябиной сироп. – И тонкая янтарная струйка начинает медленно вычерчивать узоры на многострадальной рубашке.
«Идиоты, дверь закройте! – беснуется Голос. – Не дай бог, Рейвен за своим полуночным молоком припрется! Или Алек решит минералкой на утро запастись. Я на групповушку не подписывался, нет! Две…»
– …ри, – из последних сил выдавливает из себя Чарльз.
И в следующую секунду одновременно щелкают все замки и шпингалеты в комнате, даже замочек на банке из-под кофе (вот Хэнку-то завтра радость будет). Замечательно, не всё ж Эрику подводную и спутниковую технику корежить, хоть какая-то польза с его способностей.
– Это не те способности, о которых тебе бы стоило сейчас думать, – шипит Эрик и чувствительно прикусывает бусинку возбужденного соска.
– Ай! Больно! Сделай так еще раз…
Эрик удивленно замирает:
– Тебе нравится… боль?
– Нет. Не то чтобы… Не замечал. Но то, что сейчас делаешь ты, мне определенно нравится.
– Значит, руки можно отпустить?
– Да, пожалуй. А то затекли, отвлекают, – Чарльз осторожно опускает на грудь уже начавшие затекать руки. С любопытством подцепил пальцем каким-то чудом пропущенную Эриком капельку сиропа. Попробовал. – Хм. Тут определенно шоколадного топпинга не хватает. И меда. Для смазки.

– Вот скажи-ка мне, Чарли, как можно, имея научное звание, быть таким идиотом?
В ответ Чарльз лишь скорбно хлюпает носом. И глаза у него – как у детишек на японских плакатах (Эрик видел как-то в кабинете у Шоу, тот утверждал, что это подарок от союзников).
– Нет, ты всё-таки ответь: на кой мы пользовались медом вместо смазки, когда в метре от нас кукурузное масло стоит?
– Но мед… он лучше… он сладкий…
– И липкий! Он не скользит, Чарльз!
– Зато его приятно облизывать.
– Что ты… Ах… Ох, да! Не останавливайся! Не вздумай! Кончится мед – я тебе топпинга добавлю…

Чарльз жадно прикусывает кожу Эрика под левым соском. О да, она и впрямь, как мороженое! Такая холодненькая… Сладкая, как все его мечты. Прочертить языком дорожку вбок. Слегка куснуть. И снова. А как нежно пахнет!
– Черт, Чарльз, ну скоро ты там наиграешься?! Я реально замерз под дюймовым слоем этого долбанного мороженого!

– Согласись, Чарли… Ох да… Вот так… Масло всё же лучше…
– Ммм… Мммасло… Мммед… Да хоть рыбий жи-и-ир… Ты только не останавливайся, Эрик!

– Черт, я даже рукой пошевелить не могу. Почему у вас чайники не железные, как у всех приличных людей, а фарфоровые, а? Вот ползи теперь за водой сам.
– А ты леветируй колонку. Она металлическая.
– И как ты утром объяснишь это детям?
– Эрик, солнышко, по сравнению со всем остальным… включая развороченный холодильник и разводы твоей спермы на стене…
– Это твоя! Моя вся в тебе осталась…
– Это не суть важно, – невозмутимо машет рукой профессор. – Я просто хотел сказать, что по сравнению со всем остальным, колонка – это сущая мелочь. И, кстати, та гадость, из которой ты устраивал нам душ, это шоколадное молоко Рейвен. Скоро она проснется, спустится за ним на кухню… Слушай, Эрик, а как быстро ты бегаешь? Мы хоть до соседнего штата смыться успеем?

– Пожар? У нас на кухне был пожар? О господи, Чарльз, но почему ты никого не разбудил?!
– Мы с Эриком сами… хм, справились, да.
– Ох, Чарльз, но ведь ты мог пострадать… И Эрик…
– Извини, Рейвен, мы так вымотались, пока тушили тут всё. Давай вечером поговорим, ладно? А пока мы с Эриком пойдем отоспимся…
– Вы… с Эриком?
– А в его комнате тоже был… потоп, да… Так что он пока у меня поживет.

20 лет спустя
Чарльз осторожно снял с себя шлем. Церебро погудела и затихла.
Ксавьер настороженно огляделся. Хэнка нигде не было видно. Впрочем, других изменений тоже не наблюдалось. Одно из двух: либо у него всё-таки получилось частично переслать свою ментальную сущность в прошлое – и тогда за порогом его ждет… Лучшее будущее, да. Либо у него просто только что была самая жаркая сексуально-бредовая фантазия в его жизни.
Чарльз переводит взгляд вниз, чтобы проверить не осталось ли пятен на брюках – и замирает. Он только сейчас понял, что стоит на своих двоих. Коляски нет. Ее нет, чтоб вас! Значит, что-то всё-таки изменилось. Не совсем то, о чем он мечтал, но здоровое тело – это ведь тоже неплохо, правда?
– Ну что, закончил свой проект наконец-то?
Чарльз вздрагивает и оборачивается.
– Эрик.
Леншерр моментально подбирается. Еще бы, он первый раз видит Чарльза плачущим. Не считая той слезинки из-за его, Эрика, детских воспоминаний. Но тогда слеза была светлой, радостной. А сейчас Чарльз смотрит на него, как… не покойника, но что-то близкое к этому. И плачет по нему, как по мертвому.
Леншерр подходит к любимому медленно, не торопясь. Будто боится спугнуть. И Чарльз так нежно обхватывает ладонями его лицо. Так пытливо вглядывается в каждую черточку. И на каждом выдохе шепчет, как заклинание: «Эрик, Эрик, Эрик…»
– Ты не ушел. Ты всё-таки остался, – и Ксавьер цепляется в него мертвой хваткой. Тычется ему в шею, как слепой котенок.
– Ну куда ж я от тебя денусь, дурачок? – Эрик ласково гладит Чарли по спине, стараясь успокоить. – А для кого я тут топпинг из города тащил? И шоколад… И даже дурацкое мороженое… Но смазывать всё равно будем маслом!

Эрик решается только поздней ночью. Кажется, одиннадцатый оргазм наконец-то успокоил Чарльза и больше истерик сегодня не будет. Хорошо бы, а то мед уже кончился, а гнать за ним посреди ночи Шона… Ну, третий раз за неделю – это уже неудобно как-то.
Но Чарльз так спокойно сопит ему в плечо, и Эрик решается:
– Это было какое-то видение? Утром? – высказывает он наконец свою догадку. – Ты видел меня… мертвым, да?
Чарльз настолько выжат, что на страхи сил уже просто не осталось. Тем более что теперь… ну, всё ведь будет хорошо, правда? Так чего уж теперь… Вот только Эрик ждет ответа.
– Хуже, – решается Чарльз. – Я видел мертвыми нас.

@темы: люди-икс, фанвидео, фанфикшен

---

Сохраню-ка на память

@темы: видео

---

Что не надо слушать... или надо

@темы: юмор

---

Сдается мне, что посредине - Магнето...

Демотиваторы-найди свой

Ваше имя Ваш демотиватор)

все гадания на aeterna.qip.ru

@темы: тесты

---

Кто же я?

Все тщательно обдумав, я пришла к выводу, что вы... Пр. Ксавье

Неисправимый пацифист, вы, к сожалению, прикованы к коляске. Но не надо расстраиваться, вы по праву носите звание Самого Сильного Телепата на Земле.

Пройти тест

@темы: тесты

---

Обои

Сохраню-ка я в копилку парочку официальных обойчиков:

и

А еще это: и это:

@темы: обои, x-men