«Святой». 2-4.

[lisunya-2010]

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету, я честно попыталась вычитать главу, но заранее прошу прощения за возможные ошибки
Пейринг: пока нет
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: я сверилась с Википедией — это макси
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: теперь с проблемой Стайлза будут разбираться уже две стаи...

– Ты знаешь, что такое «якорь»?
Это первый вопрос, который Дитон адресует лично «Святому». До этого он о чем-то шептался со стаей. Под конец к ним даже Джейк присоединился. «Святой» его приближение еще с конца улицы почувствовал, встречать кинулся, как последний дурак… хоть и твердит постоянно, что он дурак не такой… Но альфа только мазнул по нему напряженным взглядом – и промчался мимо на кухню, держать совет с остальной стаей и этим гадким чужаком.
А «Святой» остался один. Поплелся к себе в комнату. Забился в угол кровати. Зализывать раны. Понять бы еще, где именно болит…
А теперь вот этот дурацкий Дитон заявился к нему в комнату, задавать свои тупые вопросы. Ну и шушукался бы себе с его стаей дальше, раз такой умный! Хотя это его стая, его – а не дитоновская. Так что это он, «Святой», должен был сидеть с ними на кухне. Тем более что и кухня-то, если подумать, тоже его.
– Тебе объясняли про якорь, Стайлз?
Дитон присаживается рядом с ним на корточки. Пытливо заглядывает в глаза. Правда, в отличие от «крученой» чужачки – это сразу чувствуется как-то – с объятиями кидаться не собирается. Наоборот, подобрался весь, руку правую чуток назад отставил, и правая кисть хоть и расслаблена вроде, но того и гляди в кулак сожмется. Будто этот Дитон к нападению готовится.
Или сам нападать собрался.
И волк «Святого» тоже сразу становится в стойку. И «Святой» даже не хочет, вот просто не желает – будете знать у меня – брать зверя под контроль. Потому что вовсе не против вцепиться этому чужаку в глотку.
Но он всё же отвечает. Скорей просто для того, чтоб отвлечь от возможной атаки, заболтать противника.
– Да, говорили. И про якорь. И про контроль. И про полнолуние. Я даже знаю, что полнолуние уже сегодня.
– И что ты думаешь сделать своим якорем, Стайлз?
На этот раз «Святой» не отвечает. Потому что просто нечего ответить.
– Какое самое сильное чувство ты испытывал? – пытается помочь Дитон. И уточняет: – Из тех, что помнишь.
На этот раз «Святой» даже не задумывается над ответом:
– Боль и страх.
– Вот как. – Дитон чуть откидывается назад, ни на секунду не спуская со «Святого» глаз. – Оба вместе, значит?
– Так они сильнее.
– Достаточно сильные, чтобы удержать волка? – вопросительно вскидывает брови чужак. А в следующее мгновение резко наклоняется вперед, к «Святому» и резко гаркает: – Или, наоборот, – чтоб окончательно спустить его с поводка?!
Следующее, что понимает «Святой», что он в состоянии осознать – его волка держит альфа. Это не Джейк. И держит он не «Святого», хоть вроде и человеческая спина прижимается сейчас к горячей Джейковой груди. Но нет. Это его альфа держит волка. А сам волк держит его. Затиснул так, что не продохнуть, не выбраться на поверхность. Будто упал в яму в лесу, и тебя засыпает землей, а земля мокрая, тяжелая, горячая, но воздух – обжигающе ледяной, и хоть умом понимаешь, что надо наверх, надо дышать – но земля горячая, а воздух обмораживающий, и ты медленно, но верно – даже пальцем не шевеля – уходишь под землю…
– Дыши, – просит Джейк. И «Святому» до дрожи хочется послушаться. Но волк лишь рычит в ответ… не вдыхая… даже пальцем не шевеля… – Пожалуйста, малыш, вдохни. Это твое тело. Возьми его под контроль.
«Святой» хочет. Хочет знать, что такое собственный контроль. Хочет уметь контролировать… хоть что-нибудь. Хочет назад свое тело.
Вот только волку на его желания плевать. Волк хочет дорваться до чужака. Хочет рвать его зубами. И чтоб горячая кровь текла по подбородку, смывая человеческие боль и страх. Как же его достал этот человечишка с его болью и страхом! Ну сколько можно бояться?! Ну откуда такая любовь к боли?! Он покажет ему – ты только пусти меня, альфа! – и он покажет своему человеку, что бояться не надо. И пока сделают больно – дожидаться тоже не надо. Просто надо нападать первым. И рвать сразу насмерть. От мертвых ни больно, ни страшно. Да пусти ж ты уже меня, альфа!
Альфа рычит. Громко и зло. Обреченно рычит. С болью.
И «Святой» наконец-то теряет сознание.


Он приходит в себя уже на кровати. Чужака в комнате больше нет. Стаи тоже. Только Дэйв, да и тот за дверью. Уселся на полу, прислонившись к дверному косяку. И слушает.
«Святой» тоже прислушивается. Дитон никуда не ушел. Опять морочит его стае головы. На этот раз прям возле лестницы на первом этаже. На кухне, видать, весь чай уже выпили и решили, что больше делать там нечего, хмуро решает «Святой». И осторожно сползает с кровати. Потом тихонько ползет к дверям. Дэйв прав: там лучше слышно.
Дэвид не вздрагивает, даже не поворачивается на «Святого», видно, его волк чувствует, что волк собрата всё еще в отключке после взбучки от альфы. Так что «Святой» подползает поближе и замирает, для удобства устроив голову на Дэйвовом плече.
– Может, нам уехать? – с какой-то непонятной надеждой как раз интересуется Джейк.
– И пережидать полнолуние в придорожном мотеле? – скептически хмыкает Летти.
– Не прокатит, – поддерживает ее Дитон. – Надо было не приезжать вовсе. Якорь – это стабильность. То, в чем и человек, и волк абсолютно уверены. Будь то юношеская любовь или отцовские побои – но это константа. Для «Святого» такой константой теоретически могла бы стать стая. Но для Стайлза… Вы привезли его домой, и это было благое намерение. Но тем самым вы окончательно выбили почву из-под его ног. И его отец, и старые друзья, и косвенно вы сами – вы все практически навязали ему еще одну «стаю». Которая, по сути, была ему и не нужна. Не сейчас, по крайней мере. Вы дали ему волка, Джейк – вот с волком-то в первую очередь и нужно было разбираться.
«Святому» не хочется в таком признаваться, но чужак каким-то макаром умудрился озвучить его собственную позицию. Не нужна ему никакая другая стая! Хватит навязывать ему всяких чужаков! В общем, позиция этого Дитона ему им-по-ни-ру-ет.
– Так в волке-то проблема и была…
– Понимаю. Но полностью доверять Меркло не стоило. Она ведь всё-таки жрица вуду, а девочка-скаут. Вы правда ждали от нее бескорыстного и при этом доброго совета? Стоило посоветоваться с кем-то еще. Да даже со мною, но не привозя сюда Стайлза. Позвонить хотя бы…
– Лады, вашу мысль, как сильно мы все лажанулись, это мы уловили. А какие-то конструктивные предложения, что дальше делать, у вас есть? – Вот за что «Святой» ценит Брэда, так это за ра-цио-наль-ный подход к проблемам.
– Запереть его сегодня в подвале с замками покрепче, – в голосе Дитона слышится мрачная насмешка. – Ну и верующие еще в таких ситуациях предлагают молиться.
– К черту молитвы! – категорически обрубает его Летти. – Где здесь можно найти подходящий подвал?
– В бывшем доме Хейлов отличный подвал. Сам дом после пожара почти на куски разваливается, но подвал там до сих пор что надо. Хейлы знали, для чего – верней, для кого – строить-то. Я свяжусь с Дереком, мы всё обсудим. Часам к шести за вами заедет Скотт, покажет куда ехать. Заодно познакомит с ребятами. Наши беты помогут присмотреть за Стайлзом. – Кажется, кто-то собирается возразить («Святой» и сам не прочь возразить), потому что Дитон поспешно добавляет: – Я считаю такие меры предосторожности необходимыми. Потому что альф сегодня к Стайлзу подпускать нельзя.
Внизу повисает тишина. «Святой» чувствует, как напрягается плечо Дэйва под его подбородком. И по тому, как начинает ныть от напряжения лоб – понимает, что и сам успел недоуменно наморщиться.
– Да поймите вы: мы не знаем, что делать с ним-бетой, а если он случайно получит силу альфы? Или вы вправду считаете настолько невероятным вариант, что он сможет справиться с альфой в том состоянии, что будет ночью? Ну, так напоминаю, мы не знаем, в каком именно состоянии он будет этой ночью. Поэтому вы и привезли его сюда. И поэтому я предлагаю перестраховаться и не пускать к нему альф. Мы запрем его в подвале и выставим по периметру бет.
– И если что – то он порешит бет, – издевательски констатирует Джейк.
– Вы же альфа, мистер Холланд. Более того, вы – военный. Я даже не буду уточнять, что «бывший», потому что бывших военных не бывает. Уж вы-то должны понимать, что любая военная операция несет в себе определенные риски. И требует определенных жертв. Не хотите рисковать – подмешайте ему снотворное в чай и придушите подушкой во сне. Что нос воротите? Уверен, вам уже даже предлагали нечто подобное. Но раз Стайлз до сих пор жив и чай, наверняка, пить не боится – то этот вариант вас не устраивает. Ну, а меня – и, поспешу вас заверить, всех местных охотников заодно – не устроит вариант со страдающим амнезией альфой-шаманом. Это беты находятся на полной ответственности альф. И мы все – включая Хейлов и меня – бессовестно этим пользуемся, не докладывая о волке-шамане охотникам. Но если вдруг он сам станет альфой… – Дитон на минуту умолкает и уже мягче продолжает: – Я не говорю, что он этого хочет. Будто он втихаря строит каверзные планы, как перебить вас при первой же возможности. Я говорю о случайности. Всё его нынешнее положение – это, по сути, одна большая, затянувшаяся во времени случайность. Которую пора уже наконец-то прервать.
Дитон заканчивает свои уве-ще-ва-ния. И вся стая – включая подползших к самим ступеням Дэйва и «Святого» – ждет решения альфы.
– Хорошо, – вздыхает Джейк. – Сегодня я останусь дома.


Несмотря на подлые намеки Дитона про чай, завариваемый стаей для «Святого», тот пьет свой напиток со спокойной душой. Назло всем врагам, так сказать. И даже не пытается распробовать в нем незнакомые вкусовые нотки. Ни фига, он доверяет стае. Тем более что чай еще утром заваривал шериф.
«Святой» давится давно остывшей горечью и пытается перестать обижаться. В первую очередь на Джейка. Который опять бросил его одного. Будто мало ему, что он и вечером его бросать собирается. Снова уехал к той, «личной», стае. Правда, он звал его с собой. Опять звал его с собой. И «Святой» предсказуемо опять отказался.
А теперь вот сидит на пустой кухне, пьет остывший чай и пытается не обижаться. Не обижаться на Джейка, по которому всего за одну ночь успел почему-то жутко соскучиться. Он и не знал даже, что может так скучать по кому-то. И за это он тоже старается не обижаться – на самого себя. Потому что не может контролировать даже собственные чувства. Не обижаться на Дэйва, который снова уткнулся в свой бук, раскидав по экрану целый «ворох» страниц – и из-за этого самому «Святому» попользоваться ноутбуком в ближайшее время не светит. Не обижаться на Брэда, который ушел неизвестно куда, «передумать, чё тут творится» – и теперь не к кому привалиться плечом, не с кем молчать. А ведь молчать с кем-то – это гораздо, гораздо приятней, чем одному. Не обижаться на Летти, которая уходить как раз никуда не хочет. Уже девятый раз проходит мимо кухонной двери, пытливо заглядывая внутрь, мол, ну когда ж ты уже напьешься, радость моя?! И, наконец, не выдерживает:
– Стайлз, а, может, зря ты не поехал с Джейком? Взглянул бы на эту пресловутую стаю. Убедился бы что не такие уж они и страшные. Съездил бы, а? Хочешь, я тебя свожу?
«Святой», насупившись, яростно мотает головой.
Летти медленно подходит ближе, осторожно присаживается за стол, будто боится, что «Святой» ее прогонит. Или сам сбежит, что вернее.
– Не хочешь к старой стае?
– Мне и с новой хорошо, – мрачно бурчит он.
– Ну да, мы все славные ребята. И я рада… очень… что мы тебе нравимся… Но ведь тех, других, ты даже не видел толком? Если мы хорошие – это ведь не значит, что все остальные плохие.
– Этот Дитон сам ведь сказал, что та стая мне и не нужна. Чего ты ко мне прицепилась? Только больше путаешь меня! Хватит мне навязывать! Этих вот навязывать… И вообще! Мнение свое навязывать, вот! Дались вам эти… эта… стая та! Нам и без них хорошо было! А теперь Джейк с ними времени больше проводит, чем со мною. И ты только о них и говоришь. И Дэйв! Забрал у меня ноут, а сам там про них ищет, я видел! Про пожары всякие и животных диких. Не удивлюсь, если Брэд, и тот к ним «передумать» поперся! И чё вы в них нашли-то все, а?! Медом они вам все обмазанные! Так и липнут! Не плохие они, да? Не все, так говоришь? Ну так и «свои»-то не все плохими были. Но те, которые были… какие плохие… со страхом, с болью… – У «Святого» сбивается дыхалка и говорить он начинает с трудом, запинаясь, как раньше подолгу подбирая-вспоминая слова. – Зачем? Зачем они мне? С чего, ну с чего ты взяла, что они будут лучше? Да-да, не попробуешь – не узнаешь. Но от добра добра не ищут. – Он нервно смеется, вспоминая дурацкую пословицу Джоджо. – Не хочу пробовать. Ты говоришь: а вдруг они хорошие? Ну а я говорю: к черту пробовать то, что может оказать плохим. Мне и так хорошо, слышишь? Так на кой мне то, что может всё испортить?!
В доме… вот вроде не тишина: телевизор работает, холодильник гудит, во дворе соседском кто-то тявкает, спам рвется на Дэйвов ноут противной рекламной мелодией – но все эти звуки, это не то. А те звуки, которые сейчас нужны… «Святой» не знает, что сказать. Он вроде уже всё сказал. Джейка и Брэда, у которых обычно легче всего получается подобрать хоть пару, но правильных слов, вообще нету в доме. А Дэйв наверняка сейчас привычно кусает губы в кровь (благо они у оборотней регенерируют хорошо), он, может, и порывается что-то сказать, но это ведь Дэйв, что он тут скажет?
Тут Летиции говорить надо.
– Стайлз, – осторожно начинает она. И чувствуется, что Летти тоже подбирает (почти на ощупь), вспоминает (из собственного жизненного опыта, такого важного сейчас) нужные слова. – Но ведь жизнь – это не только стая. Тебе ведь… придется… придется жить… с нами, да, мы тебя бросать не собираемся, ты не подумай! Но тебе всё равно надо… да хоть за хлебом самому уметь сходить! Ты ж никуда не выходишь один… Если со стаей – так и ночью на улицу под ливень. А если сам… Куда ты в последний раз выходил сам, а?
– В туалет, – бурчит «Святой».
– Ты это прикалываешься сейчас или и впрямь всерьез? – хмурится Летти.
Не дождавшись ответа, она резко встает из-за стола, будто подпрыгивает со стула, и принимается носиться по кухне, словно… дурацкое сравнение, но да – словно зверь по клетке. «Святой» видел что-то подобное в передачах про животных.
Его волку нравились передачи про животных. Нравилось чувство превосходства, которое они позволяют ему испытывать. После слабости и хрупкости доставшегося ему человека – эти эмоции лились бальзамом на его душу. На его звериную душу – чувствующую, но чувствующую цинично. Знающую, что в природе (и в дикой, а в цивилизованной тем более) выживает сильнейший. Ни одно из виденных на экране животных не пугало волка «Святого», тот знал, что намного сильнее их. Эволюция, бог или дьявол, природа или небо – нечто позаботилось, чтобы он был вправе считать себя сильнейшим хищником на земле. Но при этом волк «Святого» никогда не забывал, что он – не единственный представитель этих самых сильнейших хищников.
И вот теперь еще один представитель его рода досадливо мелькает перед глазами, напоминая скорее какую-то кошку – чем достойную во всех отношениях волчицу.
«Святой» нехотя, словно лениво жмурит глаза. И чувствует, как внутри подбирается волк. Ему не нравится, что Летти ведет себя, как какая-то кошка – но и сам он сейчас напоминает себе кошака: и этот ленивый прищур, и боевая стойка на мельтешащую перед глазами «игрушку»… так и хочется прихлопнуть ее лапой…
«Святой» резко встряхивает головой, пытаясь стряхнуть волчьи желания, которые так и лезут в голову. Значит, вот как действует дурацкое полнолуние? То самое приближение Полной Луны? Волк так и лезет наружу, а тебе всё трудней запихнуть его обратно. И окружающие будто сговорились, чтобы тебе помешать «контролировать внутреннего зверя».
Летиция, краем глаза заметив движение «Святого», замирает и пару секунд просто смотрит в глаза. Тоже не лучший вариант: глаза в глаза-то.
– Стайлз, – вдруг зовет она нарочито ласково, – а давай поиграем?
– Я тебе кошка, что ли? – он, да и его волк тоже, всё еще не могут простить себе всплывших недавно кошачьих повадок. А тут еще и кошачье любопытство атакует: – А во что?
– В стороны света. Вот, – резкими, рваными движениями Летиция почти срывает с себя черные старенькие электронные часы, чересчур громоздкие даже для нее, не говоря уж о руке до сих пор не восстановившегося подростка, – возьми-ка. Да бери ты! Просто в руке держи. Вот видишь здесь секунды? Ты же знаешь, что такое… ну да… ладно, проехали! Играть будем так. Ты сейчас выйдешь во двор. С этими вот часами в руках. Станешь спиной к двери и будешь так стоять минуту. Засечешь по часам, договорились? Потом станешь к дому правым боком – и еще на минуту. Потом левым. Опять минуту. И последнюю минуту – спиной к дороге. Договорились?
Когда в проеме кухонных дверей мелькает макушка Дэйва, «Святой» на секунду отвлекается от изучения Леттиных часов. Тот явно чем-то обеспокоен, даже хочет что-то сказать, но Летти предостерегающе рыкает на него, и пацан быстренько ретируется подальше. Впрочем, судя по звуку суматошно колотящегося сердца – не слишком далеко.
«Святой» снова переводит взгляд на часы. Он знает, что они как армейский нож Брэда – тоже «наследие». И, также как и Брэд свой нож, Летиция никому их не дает. Особенно на «поиграться». А тут вдруг сама предлагает. Это проявление доверия, да? Вот так оно и выглядит, это «доверие», верно? Странное слово, с которым все так носятся – потому что за ним стоят такие вот хорошие поступки? Раньше Летти ему не доверяла. Еще вчера в торговом центре она держала его за руку, не доверяя ему контролировать себя самому.
А теперь она доверяет ему контролировать свои часы.
– А если я выиграю?
– Спеку тебе бисквит. Лично. Я и на кухне – представляешь? Вот Дэйв нахохочется! Ну? Согласен, что ли?
– А если ты? – подозрительно щурит левый глаз «Святой».
– Я тебе проигрыш прощу. Я сегодня добрая. Так согласен?
– Просто стоять?
– Ровно по минуте.
– Это пока в секундном «окне» не будет такая же цифра, как на момент начала?
– Вот именно. Только головой не вертеть! Глазами смотри куда хочешь, а голову держи прямо.
– А бисквит, он вкусный?
– Вот выиграешь – и узнаешь.
Волк «Святого» радостно сигает внутри (он, по сути, еще такой щенок, оказывается), ласково щекоча лапами нутро. От этой щекотки хочется смеяться, но, чуя напряжение волчицы, «Святой» позволяет себе только робко улыбнуться.
– Так я пойду?
– Ага, начинаем.
«Святой» радостно несется на улицу. Порог «выпит залпом», как первые полкружки прохладной воды после долгой тренировки. К середине дворовой лужайки он, впрочем, замедляется. Последние шаги делаются уже осторожно, не торопясь. Может, это и жульничество, но прежде чем замереть спиной к дому, как было условлено, волк обводит округу быстрым цепким взглядом, настороженно тянет носом – и удовлетворенно кивает сам себе: всё путем, опасности не видать.
«Святой» замирает на месте, выставив перед собой руку с часами. Тринадцать, четырнадцать… Ну, понеслась!
Первая минута проходит спокойно. А чего волноваться-то? Спину прикрывает стая (волк чует их присутствие в доме), впереди тоже опасности не видать. Через пару дворов налево какой-то мужик поливает лужайку. Справа тянет подгоревшими

бейглами

бейглами [прим. авт.: выпечка в форме тора из предварительно обваренного дрожжевого теста, популярен в США, Канаде, Великобритании]. Вон машина завернула из-за угла, пару секунд – и проедет мимо. Обычная машина, пахнет железом. «Святой» привык к таким, пока они с Джейком колесили в поисках мамбо, ответов и прочих «маяков». Сердце бьется ровно. Дышится легко. Рот наполняется слюной, пока в голове крутятся всякие вкусные картинки, из которых он пытается выбрать те, которые, по его мнению, лучше всего опишут «бисквит». Это же что-то сладкое, да? Он видел нечто с такой надписью в кондитерском отделе одного из супермаркетов, в которых бывал во время путешествия вместе с альфой. Только то пахло невкусно. Холодной химией. А Летиция сказала «спеку». Значит, это будет горячим.
…двенадцать, тринадцать… Поворачиваемся так, чтоб, значит, правым боком…
Странно, но так как-то хуже стало стоять. Конец улицы виден хорошо, но вот ее начало… Там, конечно, ничего страшного… и даже быть не может… Но как-то неуютно. А секунды как назло что-то медленней поползли. И что там делает чужак с поливалкой? «Святой» старается прислушаться, но вода, будто нарочно, сбивает, заглушает звуки. Точно нарочно? Или всё же не стоит волноваться? Нет, конечно, не стоит волноваться. Стая рядом. Летти спечет ему бисквит. Пятьдесят шесть, пятьдесят семь… Но как всё-таки неудачно он вышел поливать, не мог что ли подождать до вечера? Четыре, пя… Ох ты ж блин! Чтоб не сказать круче! Дурацкая машина. Пока прислушивался к звуку воды – пропустил приближение машины. Нет, она просто проехала мимо, но ведь он умудрился ее не заметить. Что еще он может не заметить? Нет, лучше даже не думать о таком. Лучше думать об…
…одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Всё!
Хотя нет, еще только левым боком. Ладно, это не может быть хуже, чем правым. Тем более что с этой стороны больше видно дом: это крыло у него длиннее. И чужака со шлангом теперь видно хорошо. Больше не подберешься ко мне исподтишка! Правда, теперь не видно дома наискосок, где бейглы готовят. А ему сготовят бисквит. Вот только… Хейлов ведь, кстати, сожгли. У Дэйва на ноуте даже картинки были. Не совсем Хейлов, дома их обгоревшего. Ну и пакеты пластиковые. «Святой» не успел посчитать сколько их там. Но почерневший дом смотрелся жутко. Точно ли бейглы готовят в том доме? Летти успеет, если что, забрать поливалку у чужака, чтоб их логово потушить? Да ладно, фигня всё это. Просто стоим и считаем. Эти чужаки жарили свой обед еще до того, как он вышел поиграть во двор. И, наверняка, не они одни. Но ведь раньше этот факт его почему-то не заботил? Проезжающие мимо их логова машины, огонь по соседству, вода, заглушающая звуки… Всё это было и раньше. Но раньше он об этом не думал. Потому что раньше вокруг была стая. Вокруг были стены. Стая прикрывала спину. Стены создавали иллюзию защиты от чужаков.
А теперь нет ничего. Только часы в руке. И секунды в электронном окошке. Двадцать два, двадцать три… Время будто замедляется. «Святому» почему-то казалось, что оно должно течь… ну, равномерно… как вода, когда не подкручиваешь кран… Вон он, мужик с поливалкой, так и косит, гад, в мою сторону. На меня? Да нет, вроде мне за спину… Мне за спину?! А что там? Там кто-то есть? Я не услышал его так же, как ту машину? Вот черт, а голову-то повернуть нельзя! Ну почему так, почему? Почему когда сосредотачиваешься на зрении – упускаешь какой-то звук? Или запах? Почему нельзя всё сразу? …сорок семь, сорок восемь… Когда кончится эта дурацкая минута? Он протянет, он сможет. Он сильный. Или не он – но пусть хотя бы волк. Его волк сильный. Он защитит его. И стая рядом.
Если только они успеют. Если не будет так же, как тогда на складе. Когда чужаки смогли провести даже альфу. И взяли в круг всю стаю.
Он чувствует Летти и Дэйва – один, два – но он чувствовал их, и когда он были в круге. Что если пока он здесь – с ними что-то случится там? Зачем он согласился играть в эту дурацкую игру? Зачем он вышел из дома? …девять, десять… Зачем отошел от стаи дальше, чем в состоянии их увидеть или услышать?
Тринадцать.
Осталось только спиной к дороге. Только минута – и он выиграет. Он откуда-то точно знает, что Летти хочет, чтобы он выиграл. И Дэйв, хоть и испугался, когда Летиция предложила «Святому» поиграть, но Дэйв тоже хочет, чтобы он выиграл. Наверно, и альфа – его Джейк – хотел бы того же. Откуда он это знает? Он так чувствует. Та его часть, что не такой дурак, как всё остальное в нем. Он выиграет. И кинется к дому. Осталось не так уж и много… семнадцать, восемнадцать…
Вот только спина открыта.
Так и тянет нервно обернуться. Ему хочется вертеть головой. Ему это надо! Он должен знать, что там сзади ничего нет.
Как было важно знать – что ничего страшного нет справа. А потом с другой стороны. Рука с часами безвольно опускается. Какой бы стороной он не стоял – всегда будет «сзади», доходит вдруг до него. И не всегда там «сзади» будет стая. Это Летти пыталась ему объяснить?
Тридцать три, тридцать четыре…
У него сбивается дыхание. Что-то противно холодит лопатки. Пот, скорей всего. Если только сосед не подобрался к нему незаметно со своей поливалкой.
Тридцать девять…
Я на улице, Летти. Один. Ты ведь этого хотела? Ты этого хотела, а Дэйв этого боялся. Я тоже этого боялся. И знаешь что? Я и сейчас этого боюсь. Мне страшно, Летти. За что ты со мною так? Почему нельзя было подождать с этой дурацкой игрой до завтра? А лучше – отложить ее на неделю. На месяц. Не играть в нее вовсе! Я согласен не играть в нее вовсе, слышишь? Да, ты права: со стаей и во двор под ливень не страшно. С тобой или Джейком можно и в другой конец страны или даже в полный «крученых» чужачек торговый центр. А один…
Один, два…
Один я никуда не хочу. Мне страшно одному. Разве тебе из окна не видно, как меня трясет? А меня трясет? Ну да, это дрожь. Я хочу в дом. Хочу чаю. Хочу под Джейково одеяло. Чтоб пахло альфой. Чтоб тепло, тихо и никому меня не видно. Хочу, чтобы пот перестал застилать глаза, я ж так уже почти ничего не вижу. Я хочу…
Тринадцать.
Он был уверен, что после этого сразу кинется в дом – но ноги вдруг подгибаются, и он просто садится на землю. Всё. С игрой всё. И со страхом почему-то тоже – всё. Выгорел весь. Одна апатия осталась.
И Дэйв с кружкой воды.
– Не обижайся на нее, Стайлз. Она хотела как лучше. У нас так Брэда от посттравматического стрессового синдрома лечили. Профессиональный психолог ему такое прописывал. Чтоб, значит, попробовал – и сам убедился, что ничего тут страшного нет.
«Святому» хочется захохотать истерично. Ничего страшного? Тут? Да всё самое страшное как раз тут-то и находится!
Только вот где тут? Вряд ли на этой лужайке. Может… у него в голове?..
Вслед за Дэйвом из дому выходит Летти. Подымает из травы свои часы (когда он успел их выронить?) и устало (кажется, она даже больше устала, чем сам «Святой») просит:
– Идем в дом, Стайлз. Примешь душ. Выпьешь чаю. Я даже спеку тебе бисквит. Я ж обещала…
«Святой» делает всё, как она говорит. После «игры» это уже не страшно. Вот только всё равно хочется к альфе. Сейчас – еще больше, чем утром. Поэтому после душа он спускается пить чай, кутаясь в Джейково одеяло.
– Я хочу к Джейку.
– Он поехал к твоей прежней стае. Им надо уладить… приготовиться, в общем.
– Я хочу к Джейку, – глухо повторяет «Святой».
– Он скоро приедет.
– Как вчера? Приедет, поговорит с тобой – и уедет снова?
– Он побудет с тобой. Обещаю, Стайлз. Даже если мне придется притащить его к тебе за шкирку.
– Он же альфа, – недоверчиво улыбается «Святой». Вот только улыбка выходит какой-то… усталой.
– А я волчица, заботящаяся о волчонке. Перед таким даже альфа не устоит. – Она неловко, неумело совсем, гладит его по отрастающим волосам и просит: – Ты только потерпи.
Но «Святой» устало мотает головой:
– Я хочу к Джейку. И раз он не приезжает ко мне – давай мы поедим к нему?
– Он – с твоей – прежней – стаей, – медленно, с расстановкой повторяет Летиция.
– Ну и что? – пожимает он плечами. – Ты ж сама хотела, чтоб я их увидел.
– Да, – настороженно кивает Летти. – Я и сейчас хочу. Но еще больше я хочу, чтоб ты понял, почему я так хочу. Чтоб не обижался на меня. Просто понимаешь, Стайлз… наверно, это плохой пример… но ты ведь знаешь, мы с твоим отцом… ну… Дэвид ведь тебе про спаривание передачу показывал, да?
– У вас был секс, – усмехается «Святой». – Вчера. Мы все это поняли. И по звукам, и по запаху.
– И ты знаешь, что такое секс?
– Знаю, – возле губ залегает горькая складка. Мешает улыбаться правдоподобно, так, чтоб Летти поверила. – Знаю еще с тех пор, как жил у «своих». – Он не хочет ее расстраивать, но всё равно уточняет, он просто хочет быть с нею честным, она же член его стаи. – Я не понимал тогда… Но теперь – понимаю. И знаю, да. Ты хочешь поговорить со мной о сексе? Я вряд ли тебе что посоветовать могу. Просто постарайся горло расслабить, тогда не так больно. И дышать по очереди: то ртом, то носом. Потому что иногда запах…
– Нет, – жалко кривится Летти. И, кажется, она сейчас заплачет.
«Святой» не хочет, чтоб она плакала, ему искренне жаль, что он не может ей посоветовать что-то умное. Просто он тогда такой дурак был, плохо понимал, что делает. Но если она согласится подождать, то он может попробовать сейчас… вот с Джейком, к примеру, с ним должно быть не так… больно и страшно… Он попробует и тогда сможет посоветовать ей что-то получше.
– Нет-нет, – качает головой Летиция. – Не надо советовать. И вспоминать – не надо. Забудь это, Стайлз. Просто забудь. Такое случается. Со мной вот тоже случилось. Но больше такого не будет. Я тебе точно говорю. Не вспоминай. Просто верь. Мне. Джейку. Брэду. Даже нашему Дэйви. Верь нам. – Она медленно выдыхает, закусывает нижнюю губу и всё-таки решается: – И, пожалуйста, я прошу тебя, в то, что мы говорим тебе о прежней стае – тоже верь.
Она быстро тянется к его кружке, делает пару глотков, досадливо морщась (всем своим видом демонстрируя: ну как он может пить эту гадость?) и продолжает:
– Знаешь, я очень долго не могла заниматься сексом после того… что случилось. Я боялась. У меня тоже есть вещи, которых я боюсь. И также как и ты я предпочитала просто не делать того, что боюсь. А потом случился твой отец. Обычно, когда мне начинал кто-то нравиться, я просто начинала его избегать. А здесь сбежать не получилось. Из-за твоей… ситуации… мы оказались словно заперты в одном доме… Пару раз столкнулись на лестнице. Он обратился ко мне за советом, что приготовить на ужин. Пока вы с Дэйвом делили свой дурацкий ноут, мы немножко обсудили подрастающую молодежь… Ну и вечером потом… А потом у нас случился секс. Джейк говорил, что рано или поздно я встречу кого-то, с кем смогу. И надо просто не торопиться, не требовать от себя слишком многого. И как всегда оказался прав.
– Он же альфа, – снисходительно, словно ребенку, поясняет «Святой».
– Ну да, – усмехается Летти, – наш славный альфа. Просто я всё это к чему? Вчера я поняла, что могу заниматься сексом. И даже получать от этого удовольствие. Я, оказывается, до сих пор это могу. Это не значит, что теперь я пущусь «наверстывать». Просто теперь… когда я буду засыпать в своей кровати одна… это уже наверняка будет потому, что я так хочу – а не потому что я не могу иначе. – Она подымает на него глаза, ловит его взгляд. – Я пострадала тогда. И не то чтобы я была одной из этих свихнувшихся патриоток, которые ради страны на всё готовы. Но когда я вспоминаю, чего ради я страдала – от этого боль не уходит… но становится как-то проще… легче, что ли. И ты… ты ведь пострадал не просто так. Они говорят, у них тут война с другой стаей случилась, а ты… Господи, Стайлз, да я по себе знаю, что такое терять друзей на войне. Как ты их не береги! Что ты не делай! Сколько раз не повторяй: «да лучше бы я, чем она»! И ты готов, ты действительно готов умереть вместо друга, лишь бы он выжил. Вот только… Нас никто не спрашивает, Стайлз. Ни враги, ни судьба наша дурацкая. А уж Бог, тот в последнюю очередь. Просто кто-то страдает – а ты в это время сербаешь кофе на привале. И даже не догадываешься, что подруга, отлучившаяся в туалет – уже не вернется.
Летти на пару секунд прикрывает глаза рукой, а потом продолжает:
– Но свою историю тебе нужно услышать самому. Причем лучше тебе это сделать из первых рук. Услышать хотя бы ради того, чтобы понять, что это не было напрасно. Не было, слышишь? И ты должен… если не вспомнить – то хотя бы узнать как оно было. Хотя бы со слов своих друзей. Со слов своей первой стаи. Ты можешь – и просто должен, ради себя самого должен – спросить у них, ради чего было всё это. Все твои шрамы. Все те «свои». Вся твоя боль и весь твой страх. Потому что это ведь было ради чего-то…


Он думает, что они поедут в тот дом, ну тот – с фотографий в ноуте Дэйва. Но там вокруг был лес, а Летти везет его куда-то на окраину, где полно каких-то огромных мрачных домищ.
В одном из них и обустроила себе логово «личная» стая. «Святой» понимает это по запаху. Стоит только в подъезд ступить. Здесь всё ими пропахло. Может, они свою территорию метят?
Или просто их здесь слишком много, понимает он, когда они заходят в нужную «квартиру», она еще называется «лофт» (Летти рассказывала ему всё это по дороге, наверно, отвлечь пыталась, чтоб он не нервничал так).
Их много. И они сильные. Теперь «Святой» отлично понимает нежелание Летти с ними враждовать. Вот только не понимает, отчего при таком раскладе остальная его стая не понимает его желания уехать?
– Стайлз! – первым с места срывается темноволосый лохматый мальчишка. Судя по всему, его ровесник. Вот только волк его – намного сильнее волка «Святого». Еще один альфа.
И этот альфа напоминает «Святому» одну из собак на углу: такая же кудлатая была, с огромными блестящими глазами, и тявкала, как этот сейчас гавкнул своё «Стайлз». И кусала больно.
«Святой» невольно отступает назад. Не то чтобы он забыл наставления «своих» на счет собак. Более того, сейчас, когда голова снова потихоньку начинает выполнять свои прямые обязанности – он даже согласен признать их справедливость. Ну, в определенной мере.
Но он всё равно отступает. Это просто сильнее него. И этот волк – сильнее него.
– Скотт, – предостерегающе рыкает мрачный чужак, застывший в дальнем углу, а какая-то блондинистая бета успевает перехватить «кудлатого» за руку.
Как Летти вчера хватала «Святого» в торговом центре.
Вот только Летти сильнее него. А этого альфу удерживает бета. А бета альфу никогда не удержит. Если только он сам не хочет. Но, кажется, этот Скотт хочет. Позволяет себя остановить. И пропускает мимо Джейка.
Тот подходит к ним не торопясь. Останавливается рядом, демонстративно не касаясь. И ни о чем не спрашивает.
Следом к ним подходит уже знакомый Питер. Но остается чуть в стороне. И начинает говорить елейным голоском («Святой» не знает, что такое елей, но еще раньше, по тому, как употребляли это слово киношные герои, успел понять, что это нечто, что используют, когда желают оставить тебя в дураках).
Питер представляет всех. Это, мол, Скотт, «твой лучший друг», «почти что брат, чувак», а это вот Эрика, «у вас почти был роман в школе», а там вот Бойд, на Кору можешь не обращать внимания, «с ней ты толком и познакомиться не успел». А вот с Лидией уже и в новой жизни судьба свела, «привет, Стайлз». А на ступеньках у нас Айзек, «во всех отношениях милый парень, так что постарайся не слишком ревновать его к Макколу».
А это Дерек.
Его Питер припас напоследок. Словно стараясь выделить особо. Хотя его запах уже и так выделили его достаточно.
Сильный. Особая мощь. «Личный». Часть той, «личной», стаи. Чужой – и слишком близко.
Это им пропах весь дом. Это он был в его комнате в ночь их приезда. И это от его взгляда «Святой» хочет сейчас спрятаться. Залезть куда-нибудь поглубже, и даже не дышать, чтоб не нашли подольше.
Но вместо этого он делает шаг вперед. Рядом дергается Джейк – да так и застывает на месте. Питер с улыбочкой отшагивает в сторону. Даже дерганый Скотт притихает.
– Моя стая хочет, чтоб я на тебя посмотрел. Я могу подойти поближе?
«Святой» просто старается быть вежливым, что тут такого? Просто он очень не хочет подставлять свою стаю, провоцируя драку.
А еще он очень хочет уйти отсюда.
Вот только это уже не игры, тут секундомер ничего не решает. Тут «секундомер» – это конкретное действие, которое ему необходимо сделать. Он должен… просто подойти и посмотреть.
Но Дерек подходит сам. Медленно, явно боясь спугнуть. Останавливается в паре шагов. И смотрит. На «Святого» так еще никто не смотрел. Глаза от расширившихся зрачков словно черные. Как у демонов из Дэйвовых сериалов. Но при этом точно горят. Потому что и сам Дерек внутри словно горит. И смотрит на «Святого» так, будто верит, что тот – единственный, кто может его потушить.
Может, стоит сбросить его в бассейн? Там много воды, там всё должно погаснуть…
«Святой» нервно сглатывает. Встряхивает головой, выбрасывая лишние мысли. И смотрит. Вы хотели, чтоб я посмотрел? Ну вот я и смотрю. Что вижу? Вижу здорового сильного альфу. Мощного такого. Молодого. И человек ему достался… красивый. Такого даже шрамы б не испортили.
И всё это вместе взятое – очень хреново.
Потому что когда кусает собачка, вроде Скотта, это больно, конечно, но не смертельно. А такие мощные звери, как Дерек, рвут зубами насмерть.
Лучше бы он был старый. Или хоть чуть-чуть калечный. Или хотя бы у него были б шрамы, чтоб сразу видно было, что он на собственной шкуре познал боль, и потому не станет почем зря причинять ее другим. Лучше б… Лучше б его не было вовсе.
Вот только он есть.
А еще внутри «Святого» тоже что-то есть. Кто-то. Кто-то, кроме волка. Он это уже раньше понял, просто сейчас оно вдруг стало сильнее. И его потянуло… вперед… к этому альфе… а «Святого» потянуло следом.
Шаг. Второй. Дерек приглашающе откидывает шею. В этой стае все чокнутые – что Питер утром, что Дерек сейчас – так и норовят подставить «Святому» шею. Совсем, видать, ума нету. Что ж у них на всю стаю ни одного умного нету, чтоб предостерег, упредил как-то? Как же они выживают-то при таком раскладе?
Но «Святой» не хочет думать обо всей «личной» стае. Сейчас у него есть дела поважнее: ему приходится думать об этом Дереке. Так что он медленно, сквозь полуприкрытые веки пристально следя за чужаком, наклоняется – и проводит носом по шее, вдыхая запах.
Пытаясь вспомнить.
А в следующую секунду, злобно фыркнув, отскакивает назад.
Запах – чужой. Пахнет чужой стаей. Агрессивно сильно пахнет чужаками. И волк просто в ярости. Настолько в ярости, что Джейк и Летти хватают его оба, с двух сторон, и торопятся оттащить подальше.
В принципе, «Святой» догадывался, что так и будет. Он ведь уже слышал запах этой стаи раньше. Просто… он надеялся… или это кто-то внутри надеялся вместо него… что есть всё-таки шанс – что «живой» запах, с кожи, подогретый бегущей по венам кровью, не запорошенный пылью, не смешанный ни с чем другим, что такой запах окажется лучше.
Но он по-прежнему чужой. И даже без всяких кавычек.
– Договорим в другой раз, – в голосе Джейка нету злости, но он всё равно звучит как-то чересчур жестко.
Ему бы радоваться: он ведь прав оказался, не так ли (и «Святой» готов привычно добавить: ну так он ведь альфа) – но кажется, он всерьез рассержен. На Летти, которая привезла пацана без спросу. На Стайлза, который вдруг согласился ехать. На Дерека… На Дерека больше всех. Причем за всё подряд, начиная от им самим проебанного шанса до притязаний на члена чужой – его, Джейковой – стаи, выразившейся вот сейчас в тупой демонстрации доверия. Какое, на хрен, может быть доверие к чужой незнакомой бете? Еще и нестабильной к тому же…
– Джейк, им надо поговорить, – пытается вклиниться Летти.
– Раньше надо было разговоры разговаривать. А теперь пусть до конца полнолуния ждут.
– Джейк…
– А сказал: поехали. Пока я его держу. Или хочешь сама подержать, в одиночку?
Летиция опускает голову. И не понять, то ли это проявление покорности беты перед решением альфы, то ли попытка скрыть боль из-за неудачи. А, может, даже обида. Но Летиция опускает голову – и первой отступает к выходу.
– Я позвоню, уточню на счет подвала, – скрипит Джейк, и почти за шкирку тащит Стайлза к выходу, хватит, наобщались уже. Познакомились – ну и ладушки. А чаи распивать как-нибудь в другой раз будут. Туда попозже, после полнолуния. – А вечером кто-нибудь из моих его привезет.
Дерек только кивает. Молча. Голосу не доверяет? Или просто понимает, что нечего тут говорить?
Зато Питер демонстративно весело спешит заверить гостей, что им окажут всяческое содействие, «не чужие ведь люди».
– Скотт за вами заедет. Покажет дорогу. Не волнуйтесь, мы помним наставления Дитона: он надолго не задержится: убедится, что добрались благополучно – и сразу назад.


Прослушать или скачать Кипелов Я свободен бесплатно на Простоплеер

Подвал «личной» стаи не так уж и плох. После фотографий в Дэйвовом ноутбуке, почти коптивших сквозь экран, и неловких просьб Скотта «не обращать внимания, что дом… ну, в таком виде» – «Святой» ожидал, что здесь можно будет снимать «Пилу». Он, правда, только трейлер видел, сам фильм ему Джейк смотреть не дал, еще и Брэду внушение сделал за такое предложение. Но этот подвал скорее подходит для «Домашнего ареста» (вот это кино Джейк посмотрел с удовольствием, а «Святой» тем временем отлично погрелся у его бока). Не то чтобы здесь висели цветные электрические гирлянды или валялись гавайские венки, но здесь… мило. Как для подвала. Чистенько, вот. «Святой» в своей жизни не так уж много видел подвалов, но он просто уверен, что их «ну, такой вид» – более грязный и мрачный.
Впрочем, он был уверен, что и пресловутое «полнолуние» должно проходить как-то иначе. Что будет… ну, скорей всего, боль и страх. Боль и страх – это универсальные чувства, особенно для чего-то неиспытанного раньше. Проверенные временем, так сказать.
«Святой» грустно усмехается. Как же он привык к своим боли и страху. Вот уж, правда, «под кожу въелись». И почему из них нельзя сделать этот самый «якорь»? Ах да, слишком дес-та-би-ли-зи-рую-щие эмоции. Такой «якорь» утягивает на дно, а не помогает удержаться на поверхности. Так Джейк сказал. Правда, «Святому» отчего-то кажется, что это он слова дурацкого Дитона ему повторил – но, в любом случае, Джейку он верит.
Следом за улыбками накатило страстное, почти нестерпимое желание повздыхать… над своей горькой долей, наверное. Ну, так говорят. В кино, во всяком случае.
Вместо вздохов он решает обследовать территорию. Зависает пару минут в углу, возле цепей. Прислушивается к перебранке наверху: обе стаи спорят, не приковать ли его на ночь «пока не поздно». Судя по всему, мнения разделились. Летти вот предлагает еще и «венок» какой-то на него нацепить. И та «крученая» из торгового центра – Лидия, ее зовут Лидия – как-то нехотя, но всё же поддерживает ее в этом стремлении. А вот кудрявый Айзек и добряк Дэйв, похоже, против. Они почему-то уверены, что «их Стайлз» и так справится, найдет себе «якорь» по быстрячку и вообще… Кажется, ребята убеждены, что его первое полнолуние – это так, фигня, на пять минут дело, и уже через полчасика обе стаи будут пить пиво в какой-нибудь кафешке («у тебя ж удостоверение-то уже есть, а, Дэйв?»).
А вот сам «Святой» и не знает, что думать. Ему вообще всё сложней и сложней думать. И это как раньше. Как было до волка. Как «Святой» больше никогда не хочет. Лучше никак – чем так, как раньше. Под «никак» он понимает башкой вниз с этой самой лестницы. Если уж башка больше ни на что не способна, то пусть хоть так ему поможет.
Голова явно не желает слишком близко знакомиться с местными ступенями. Но с каждой минутой становится всё более тяжелой, почти неподъемной. Тянется вниз. Упирается подбородком в грудь. Шею сзади приятно тянет, так что поднять голову «Святой» даже не пытается.
А потом в окно заглядывает Луна.
И голову подымает волк.
А потом волк подымает голову «Святого».
Поводит их плечами, разминая тело.
И делает шаг уже собственной ногой.
Он исследовающе ведет носом и удовлетворенно фыркает: на многие мили вокруг нет ни одного человека. Вот только других волков многовато. На охоте это лишнее. Они все лишние. Стоит либо избавиться от них – либо избавить их от себя. Не то чтобы его тянуло на драку, но делить охотничьи угодья с остальными собратьями – а уж с чужаками вообще – его тем более не тянет.
Через дверь хода нет: там толпятся свои вперемешку с чужими, и волк совсем не уверен, что и те, и другие просто расступятся, уступая ему дорогу. С другой стороны… Точно, с другой стороны у нас окна. Другой путь. Решетки расшатать получится вряд ли. Но вот тут одна перекладинка сбита… А ему ведь досталось такое хрупкое тело, ехидно скалится волк. Такое изможденно-исхудавшее тело. И все эти разъезды и переживания отнюдь не пошли ему на пользу. Его человечек такой худенький… такой почти везде протискивающийся… что так и тянет противненько подхихикать над собравшейся наверху братией. Будто он гиена какая-то, а не волк благородный. Ну что ж, совещайтесь себе дальше, дорогие мои. А меня ждет свобода.
ПЕРВАЯ МОЯ НАСТОЯЩАЯ СВОБОДА!
Как же меня достала эта клетка из человеческого тела! Как меня достало ВСЁ! Всё, что сдерживает меня. Что мешает мне видеть. Так – как я могу. Слышать так – как я могу. Чуять – как я могу. Я ведь это могу! Так почему же мне не дают? Когда не видит слепой детеныш – это понятно. Тот просто малой еще или вообще больной, обуза для стаи. Но он ведь здоровый, он может. Почему нельзя то, что можешь? Почему вообще чего-то нельзя? У волков нет запретов. Есть стая и инстинкты. То, что не вредит стае, и подсказывают инстинкты – это… это даже не то, что можно… это просто образ жизни такой. Если можно дышать – почему нельзя дышать на-полную, различая весь спектр запахов, а не довольствуясь жалкими крохами? Если у его человека есть глаза – почему же он, волк, вынужден быть слепым большую часть времени?
Волк отползает от окна подальше. Подымается, отряхивается. И последним усилием воли – последней уступкой чужим запретам – сдерживает победный вой, чтобы не привлекать к себе стаи, обе стаи.
А ведь так хочется кинуть победный клич! Потому что свобода – это лучшая победа, которая может достаться зверю. Свобода от запретов. От стен. От собственного человека. Даже от стаи.
Он свободен.
Каждая клетка его тела. Его тела, слышите? Каждая капля крови. Каждый вдох, что делают его легкие. Это сама свобода. Куда подальше умные слова. И боль туда же. Страх выпрем на самые задворки, пусть остерегает оттуда.
А впереди оставим лес. Мягкие, одуряюще пахнущие, преющие листья. И влажная земля. Они так ласкают кожу верхних лап, когда он срывается в бег. Верхним лапам настолько прррриятно, так хоррррошо, что волк без лишних раздумий (мысли он снисходительно оставит человеку, тот и так попался ему ущербный, так пусть ему хоть что-то перепадет) скидывает лишнюю обузу и с нижних лап, оголяет кожу. И с непередаваемым удовлетворением чувствует, как шевелит, перебирает не спеша ветер мягкий подшерсток, волчий подшерсток, настойчиво лезущий, пробивающий человеческую кожу. Так сам он рвался на свободу, пока Луна не выпустила его, наконец. И теперь каждая частица его – каждая шерстинка, каждая когтевая пластиночка, каждая волчья клеточка, отвечающая за слух, обоняние, зрение – устремляется наружу. Рвется сейчас на свободу.
И не в силах больше сдерживать себя – отказываясь сдерживать себя – он наконец-то срывается в бег. В свободный бег. Волчий бег. По лесу, самой природой созданному, задуманному и воплощенному, для волков.
Он бежит. Стараясь нагнать лунный свет. И ветки не помеха – когда он пытается допрыгнуть до Луны. И внутри у него никаких больше людей – только счастье. Это распирающее, одуряющее, сытное, как долгожданная добыча, и успокаивающее, как спящая вокруг тебя стая – это счастье. Потому что он наконец-то видит. Слышит. Чует…
…чужака.
На его пути – чужак. Сильный. Особая мощь. «Личный». Часть той, «личной», стаи. Чужой – и слишком близко.
Да мы ж тебя знаем, скалится волк. Мы все тебя знаем. И я, и мой человек, и даже то, что внутри моего человека.
Дерррек.
Мой человек видел тебя днем. А то, что внутри него – оно знало тебя и раньше. Волк это чует. Это его человек не может разобрать, что за странные, непонятные – ему непонятные – сигналы подает ему его нутро. Огрызок, отшметок его старой-престарой (устарелой, как по мнению волка) сущности. Потому что человеку, этому ущербно-мудреному существу, чтобы знать – обязательно нужно понимать. А волку – ему достаточно ощущать. Человеку, чтобы понять, нужны слова, подсказки, доказательства… А волк… Он примитивен, быть может, зато не заморачивается с «доказательной базой». Ему достаточно инстинкта. Ощущения. Эмоции. И в отличие от человека – волк не боится эмоций. Ни чужих, ни своих тем более. Они же его, верно? К чему бояться себя самого? Поэтому он не боится эмоций.
И идет за своими инстинктами.
Сейчас, вслед за своими инстинктами, он идет к чужому вожаку. К Деррреку. Идет открыто. Что толку таиться: если он, бета, унюхал вожака, то альфа уж и подавно в курсе его пребывания на этой территории.
Чужой альфа стоит на опушке. Подсвеченный Луной. Сильный. С виду спокойный.
Только с виду спокойный.
Чужой альфа сейчас – как замершая, застывшая картинка из железной коробки, с которой так любит возиться его человек. Там есть такие движущиеся картинки, которые можно заставить замереть в любой выбранный тобою момент.
Волк довольно урчит. Его чуйка подсказывает ему, что этого альфу замереть, застыть тут заставил он. Чужая бета. Чуждый и более слабый волк. Но что-то в нем оказалось сильнее местного альфы. Притащило его на эту опушку. И заставило топтаться тут в ожидании прихода чужой, более слабой, чем он, беты.
Значит, не так уж волк и слаб.
Значит, можно рискнуть подойти поближе.
И пусть себе альфа пялится, главное – что когти держит при себе. Но как зыркает, а! Что ты пытаешься во мне рассмотреть, чужой, незнакомый вожак? Впрочем, даже я, волк, могу додуматься до нужного ответа.
Тебе нужен огрызок, тот самый отшметок, застрявший внутри моего человека. Тебе или твоему человеку. Хотя… Вы со своим человеком гораздо дольше вместе. Вы с самого рождения вместе. Вы с ним не то, что срослись – вы едиными и родились. Значит, и желания у вас общие. Это мы с моим уговариваем себя потерпеть друг друга. А вы даже не представляете, что может быть иначе.
Как мой человек не представляет – какая сила спрятана внутри него. Сила, способная заставить проявить слабость такого мощного альфу, как этот чужой вожак.
– Стайлз, – хрипит чужак.
Волк чувствует: его человек сейчас бы оскалился, ему не нравится эта кличка, хоть он и сам себе до конца в этом не признается. А вот самому волку всё равно. Человеки постоянно издают какие-то лишние, ненужные звуки. Если на каждое их слово обращать внимание – это ж честному волку рехнуться можно.
– Стайлз, – снова повторяет альфа. И в голосе его мощи нет. Только глухая жажда. Непонятная волку жажда: так сильно он хотел свободы – а этот, больной видно, зверь вот так же сильно жаждет неволи.
Жажда неволи – это слабость. Слабым, больным зверям не место в дикой природе. Не место в стае.
Не место в этой жизни.
– Стайлз, – как заевшая картинка твердит альфа и наконец срывается с места.
Останавливается чужак только возле волка. Снова всматривается. Волчьи глаза с горящим красным взглядом – это всё, что осталось от его альфа-формы. Волк тоже скидывает бета-форму. Ну, почти. Толку от нее против такого мощного альфы всё равно мало. Даже жаль, что тот болен. Такой прекрасный зверь пропадает зазря.
Альфа тянется вперед. На ощупь, словно слепой детеныш тычется куда-то в висок, потом в шею (вот его, кажется, не-свой запах совсем не отпугивает, не раздражает – ну точно, совсем больной, бедолага). Шарит руками – человеческими руками, без когтей, без шерсти – по телу. Так точно ведут себя только слепые, хмурится волк.
Он должен бы радоваться слабости чужого вожака. Но ему почти больно. Ему почти… звери не знают жалости… но ему почти жаль.
Жаль, что внешне такой мощный вожак оказался таким слабым внутри.
Жаль, ведь стаи не принимают таких вожаков, долго он тут теперь не протянет.
Жаль, что причиной этой слабости стала именно его скрытая, глубоко внутри запрятанная сила. Сила, которая всё больше рвется наружу. Словно питаясь слабостью чужого альфы, она сама становится сильнее и всё настойчивей рвется наружу.
А вместе с ней почему-то наверх рвется боль.
И волк понимает, что пора со всем этим кончать. И с чужой слабостью, и собственной силой (пока та не обернулась его слабиной), и просто с препятствием на его пути.
Он резко отводит верхнюю лапу – и со всей доступной ему, бете, силой, лупит когтями в беззащитно, так по-глупому беззащитно, подставленный чужаком бок, стремясь добраться до сердца.