Ну что, ребята, мы вышли на финишную прямую: остались еще одна глава и эпилог. Я вообще планировала к этому времени уже закончить всё это дело, но сначала сезонная болячка, а потом трабблы на работе внесли свои коррективы в мои творческие планы. Так что продолжаем двигаться медленно, но верно
Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: очень хочется спать, поэтому заранее прошу прощения за возможные ошибки
Пейринг: Джейк/«Святой», Дерек/Стайлз
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: теперь с проблемой Стайлза разбираются уже две стаи. Но толку-то?
читать дальшеУ альф, оказывается, черная кровь. Чернее, чем самый глубокий его сон.
Или самый долгий его обморок.
Он был без сознания два дня. Благополучно провалялся большую часть полнолуния в отключке – после того, как попытался завалить местного альфу.
Дерека.
В ответ альфа – чисто инстинктивно, как его все заверяют – чуть было не отправил «Святого» на тот свет.
Всё это ему объясняют, когда он приходит в себя в клинике Дитона. На третьи сутки. С до сих пор до конца не зажившей раной на боку. Какая ирония, так и хочется перефразировать героя из Дэйвова боевика: «Кто нас в бок ударит – тот сам от нас в бок и схлопочет».
«Святой» обводит помещение еще слегка мутным взглядом, задерживается на пару секунд на опущенной голове Летти, явно не желающей встречаться с ним глазами, быстро «проскакивает» взволнованного Скотта и демонстративно сердитую Лидию, не обращает внимания на ободряющую улыбку Дэйва – и окончательно смиряется, что рядом нет Джейка. И Брэда тоже. Но Брэд – это не так обидно.
– Скорей всего останется шрам, – мрачно констатирует Дитон. – От ран альф такое бывает.
Ему бы пожать плечами: подумаешь, шрам! Первый он у него что ли! Но на него вдруг накатывает какая-то, почти иррациональная, злость. На всех альф разом!
– А Дерек?
– В каком смысле? – нахмурившись, уточняет Дитон.
– У него шрам останется?
Дитон напрягается, подбирается весь, поджимает губы. Его явно задел вопрос. И отвечать он не хочет. По крайней мере, не торопится. Зато Скотт вдруг вспоминает, что они друзья, а от друзей ведь ничего не скрывают, верно?
– Не волнуйся, Стайлз, шрам от тебя у Дерека никогда не пройдет. Такое на всю жизнь, бро.
Голос у этого альфы хриплый, будто простуженный. Будто он тоже болен. Будто ему тоже больно. Что ж они все тут болезные-то такие? И как же они все «Святого» достали. Ему и собственных боли и страха хватает – хватит навязывать ему чужие.
Он с трудом, но решительно сползает с койки, на которой его лечил Дитон, и осторожно, по стеночке ползет к выходу. Никто из присутствующих даже не пытается ему руки подать. Они словно обиделись на него. Словно ждут, что он извинится. И это их непонятное (господи, да за что?!) и такое несправедливое (а меня кто жалеть будет?) осуждение задевают «Святого» сильней, чем когти альфы.
Наверно, ему стоит самому обидеться и уйти молча, с гордо поднятой головой. Но почти у дверей он всё-таки не выдерживает и, обернувшись, злобно бросает:
– Он первый начал! И нечего тут…
Он еще многое хотел бы сказать – высказать им всем тут – но горло противно сдавливает ком, и «Святой» понимает, что еще хоть слово – и он позорно даст «петуха» (а этого ему его волк точно не простит), так что волей-неволей приходится заткнуться и из последних сил молча шкандыбать к выходу с гордо поднятой, чтоб ее, головой.
Вот только уйти в гордом одиночестве не получается: Летти вдруг кидается следом.
– Ох, Стайлз! Горе ты мое!
– И Дереково, – упрямо шмыгает носом «Святой».
– И Дереково, и Джейково, – покорно соглашается волчица. – Общее наше. Идем домой, детка. Чаем тебя напоим. Я тебе бисквит таки испекла.
– Ага-ага, – подхватывает Дэйв, заодно подхватывая «Святого», подныривает ему под руку и дальше практически тащит его на себе. Скотт тоже порывается было – но его с какой-то грустно-обреченной улыбкой останавливает Лидия. – Всю кухню нам изгваздала! – продолжает тем временем Дэвид. – А уж продуктов сколько перевела! И матюка-а-а-алась! Я всё заснял на мобильник, – самодовольно хвалится он. – Приедем – покажу. Только подождем, пока она на очередное свидание с твоим папкой свалит…
– Захлопнись, Дэйв! Не слушай его, Стайлз! Ни на какие свидания мы не ходим. Он просто показывал мне город. А вчера мы ездили за продуктами…
– Ага-ага, того, за «продуктами» с запахом клубники. А еще с запахом банана. И малины. Весь дом своей химией провоняли. От чего вы там предохраняетесь-то хоть? Ты ж сама шерифу говорила, что залететь всё равно не сможешь, а зараза к тебе не липнет…
– Ты вот прилип! Еще как прилип! Хрен от тебя отцепишься…
«Святой» не вслушивается в слова – просто впитывает в себя светлые родные голоса, знакомые, для него такие уютные интонации, позволяет им вымыть из себя черноту альфовой крови.
Черноту, испугавшую его больше, чем любая его боль, любой его страх до той ночи – и когда-нибудь ему всё же придется признаться себе в этом.
Бисквит Летти ему и впрямь испекла. Вот только сахар умудрилась перепутать с солью.
– И этот вариант еще ничё, – шепотом делится с ним Дэвид. – Предыдущие три были еще… грхм… аппетитней.
Они на пару давятся кусками выпечки, не решаясь выплюнуть ни крошки под горящим взглядом Летиции. Буквально, по-оборотничьи, горящим. При этом она нервно натирает столовый нож, которым до этого нарезала пирог. И явно ждет их оценки. Скорей всего – положительной.
– Во! – одобрительно тычет волчице большой палец Дэйви. – Супер получилось. Ты прирожденный кулинар, Летти. А теперь можно мне водички?
– А тебе как, Стайлз? Не слишком сладкий?
– Не, нисколько, – заверяет ее «Святой». Абсолютно искренне заверяет.
– Давай-давай, наминай, – всё также шепотом подбадривает его Дэйв и, пользуясь тем, что Летти отвлеклась на чайник, начинает частить: – Она знаешь, как из-за тебя расстроилась в полнолуние? Не уберегла, мол! Не уследила! Я вообще испугался: а ну как… Не, плачущей я ее всё-таки представить не могу. Но прибить кого-нибудь точно могла. Так что давай, заглаживай вину – жри! – И совсем уж на ультразвуке: – И делай вид, что вкусно, дубина!
«Святой» и без лишних напоминаний как раз тянется за следующим куском, когда на кухню заваливается Брэд.
– Вот вы где! А я к Дитону зашел, а там нет никого. Даже поволновался немного. Мало ли что. Вдруг враги и тактическое отступление. А у вас, оказывается, кухня и пироги. Кстати, – ловким движением Брэдли быстренько хватает кусок и запихивает в рот, не обращая внимания на страшные взгляды, которыми его пытается предупредить Дэвид. – Тьфу! Ну и гадость! Опять, что ли, ты пекла, Летс? Я-то надеялся, вы его купили. Слушай, ну кончай уже продукты переводить, а?
– А что это тебе в нем не нравится? – воинственно упирается руками в бока Летиция. – А вот Стайлз сказал… Ему понравилось, между прочим! И даже Дэвиду!
– Да ты хоть пробовала… «это»? – На последнем слове Брэда аж перекашивает всего.
– Я… Я… – Летти, стараясь за возмущением скрыть смущение и какую-то глупую надежду, что Брэд таки не прав, мечется между собратом и кухонным столом, то пытаясь стукнуть Брэдли полотенцем, то принимаясь кромсать злосчастный бисквит. Наконец, она решается и хватает кусок. – Вот, – она победно вскидывает руку, будто это добыча, доставшаяся ей после жестокой охоты. Ну, в какой-то мере так оно и есть. – Вот, – повторяет она и решительно кладет кусок в рот. – Я ж тебе говорила, отли… Иииии… – Лицо ее кривится в жуткой гримасе. – Воды! – На глазах невольно выступают слезы. – Кто-нибудь! Ну будьте ж вы людьми, нелюди!
– Вот! – «Святой» испуганно тычет ей в руки кружку воды. – Ты чего?
– Как вы ели эту гадость? Еще и ели ведь, вруны несчастные.
– Конечно, несчастные: такое жрать, – бормочет Дэйв, яростно зажёвывая бисквит колбасою. Ему жутко обидно, почти до слез обидно, что Брэд (не в первый раз, между прочим!) всё испортил, всю его «кампанию психологической поддержки». Теперь получается, что он зазря жрал эту гадость. Одно только и утешает, что не в одиночку. А еще обидней – что Летти его благородный порыв так и не оценила. А ведь должна была! Кстати, о долге. – Ты мне теперь как минимум четыре маффина должна.
– Вот еще! Тебя никто не заставлял. Мог бы сразу сказать, что не нравится. Мол, так и так, Летти, эту дрянь есть невозможно. Еще и Стайлза… Стайлз, ты чё это делаешь?
– Даэаю, – с набитым ртом сообщает «Святой», запихивая в себя последний кусок.
– Зачем? – искренне недоумевает Летти.
«Святой» проглатывает, запивает водой и только потом поясняет:
– Еду надо есть. Мне «свои» на этот счет всё объяснили. Дают еду – ешь.
– А не дают? – хмуро уточняет Брэд.
– Не дают – не ешь. – «Святой» пожимает плечами, не в силах сообразить: что тут непонятного?
– Закрыли тему, Брэд, – резко обрубает дискуссию Летти. – Я не намерена сегодня мучиться кошмарами. Впрочем, мучиться чувством вины я не собираюсь тоже. Так что собирайся, Дэйв: поедем за твоими маффинами. Ну, и за моими заодно. И ты, Стайлз, тоже сходи переоденься. Ты этот десерт больше всех нас заслужил.
Ни Летти, ни Дэйв брать с собой Брэда не планируют. Оба обижены на него одинаковой почти обидой: как-никак, но каждому из них он помешал почувствовать себя героем.
Вот только тот их даже не спрашивает. Когда Летиция, наконец, выпихивает Дэвида за порог и запирает двери – Брэд уже расслабленно развалился на переднем пассажирском сидении и весело травит «Святому» какие-то байки.
Летти презрительно поджимает губы. Дэйв насуплено хмурит брови, злобно щуря глаза. Но Брэд и ухом не ведет.
– Второй поворот направо, а дальше я покажу, – преспокойно командует он, и снова оборачивается к «Святому», дорассказывать прерванную шутку.
Летти пренебрежительно фыркает, но всё же заводит машину и на втором повороте сворачивает вправо.
Впрочем, стоит признать: местечко Брэдли и впрямь подбирает отличное. Не зря он целыми днями пропадает где-то, исследуя территорию, во время этих поисков заодно удается подметить массу всего интересного. Вот как эту кофейню, к примеру. Она скорей молодежная, оттого и очень уж демократичная обстановка, и обслуживание не ахти (бариста еще неопытный, видать, только-только устроился, скорей всего, на каникулах подработать, а официантка так и норовит перевернуть на кого-нибудь поднос, один раз ей это даже удается – к вящему удовольствию компании местных школьных «звезд» в углу).
«Святой» не привык к таким местам. Слишком яркий искусственный свет. Слишком много разных звуков. Слишком много запахов, а от кофейного духа у него вообще в носу свербит. И, конечно, слишком много чужаков, причем совсем-совсем чужаков.
«Святой» невольно втягивает голову в плечи, жалея, что у его куртки нет капюшона. Ему хочется залезть куда-нибудь под стол. А еще лучше – назад, в машину. Но Брэд решительно прет вперед, рассекая человеческую толпу, и Летти, похоже, тоже никуда отсюда не собирается, а главное, что в спину «Святого» подталкивает Дэйв, так что приотстать и потихоньку смыться никак не получится.
Но, в конце концов, всё оказывается не так уж и страшно. Не страшнее, чем игры во дворе с часами. Брэд с Летицией делают заказ на всех, переговариваясь с Дэвидом чрез весь зал – большое спасибо за оборотничий слух – пока тот вместе со «Святым» подыскивает подходящий столик. Не совсем в углу, но почти в стороне от прохода к выходу или туалету, так что рядом мало кто ходит.
«Святому» берут зеленый чай. Он такой… не помнит. И, в принципе, ничего от этого не потерял. Слишком горький, как по нему. А его волку вообще кажется, что его человек сейчас травку жует. И эти замашки барашка зверя бесят. Но «Святой» всё равно допивает напиток. И даже не жалеет, что попробовал. Пусть ему и не понравилось – но это было прикольно. И эта кафешка – когда бока прикрывает стая, и удается немного отвлечься (аб-стра-ги-ро-вать-ся, во!) от посторонних звуков, а кофе вообще начинает напоминать об альфе, стоило только вспомнить об этом, и запах сразу стал таким приятным, ласкающим – теперь это местечко, в принципе, «милое».
Не то чтобы «Святой» вдруг полюбил такие шумные места, где полным-полно всякого-разного, но он готов с этим мириться, выискивать в этом «положительные стороны» – раз уж это нравится его стае. А им нравится. И это в свою очередь нравится «Святому».
Медленно пережевывая сладкую выпечку, он чувствует, как внутри отпускает, расходится, как сахар в чае, напряжение, сковывавшее его перед полнолунием.
Всё кончилось. Ну, не совсем. Но ведь полнолуние-то он пережил, так? И теперь можно снова считать это слово словом с маленькой буквы. Ну, хотя бы на ближайшие недели три… И надеяться, что и в следующий раз всё обойдется. Только теперь у этой надежды есть законные основания.
«Святой» почти расслабился, почти успокоился – когда по внутреннему уху вдруг бьет звериным инстинктом. Словно резко сдернули в воду, на самое дно, и теперь толща воды давит на уши.
Свой чужак.
Волк внутри подбирается. Переступает лапами, прихрамывая. Стычка с альфой не прошла для него даром. Но он зверь, а не какой-то там слабый человечек. Поэтому если надо – он будет драться даже раненым и уже один раз побежденным. Он будет драться – даже если не надо. Он же волк. И в какой-то мере ему даже надо – убедиться, что он всё-таки способен побеждать в драках.
Но Летти успокаивающе кладет ладонь поверх руки его человека. Тепло кожи – почти как альфа-одеяло. Почти… И этого «почти» хватает, чтоб его человек снова взял верх.
И волк отступает.
«Святой» оборачивается, практически не таясь. Даже не так – просто не догадываясь, что надо там таиться или делать вид, будто тебе всё равно.
Это блондинка. Этакая вся. Эрика, точно! С которой у них что-то там было в школе. Судя по всему, что-то хорошее.
И судя по тому, как начинают вдруг улыбаться почти все местные парни – Эрика вообще очень хорошая. Какой-то особой хорошестью. Она как-то странно хорошо улыбается (Летти никогда не улыбается так, но как-то похоже, кажется, улыбались «телки» «своих»). И от того, как она подмигивает какому-то пареньку в углу – тому тоже явно становится хорошо (во всяком случае, это выражение у него на лице – в кино так демонстрируют счастье). И от ее руки, скользнувшей по шее другого парня, как раз добравшегося к кассе, руке, зарывшейся в волосы, заставившей склонить голову почти к ее уху, так что только с оборотничьим слухом и расслышишь – кажется, это тоже хорошо. По крайней мере, пахнет парень не страхом и болью, а как-то, как пахнули «свои», когда им точно было хорошо.
– Угостишь меня фраппучино, Чарли? – шепчет Эрика прямо в ухо своей «добыче» (для «Святого» парень сейчас ощущается именно так – добычей).
– Я… Ааа… Я Эдди, да. То есть ДА! Фраппучино, конечно. Одно фраппучино, – это уже баристе. – Со всем, с чем захочешь! – На прилавок возле кассы судорожно летит почти всё содержимое кошелька.
– Крем-фраппучино, – небрежно кидает Эрика баристе, продолжая небрежно перебирать парнишке волосы. Приблизительно так в передачах о животных хозяева поглаживают своих питомцев, пока всё их внимание отдано камере.
– Вот проститутка! – восхищенно шепчет рядом Дэвид.
«Святой» резко оборачивается, отрываясь от сцены возле стойки. Брэд одобрительно лыбится до ушей. Дэйв вообще беззвучно смеется, тихонько хлопая в ладоши. Летти смотрит снисходительно, но тоже явно без осуждения.
А вот «Святой» хмурится.
Он не дурак. Не такой дурак как раньше. И теперь он понимает: то, что он делал раньше, у «своих», делал для них по ночам – это не то, чем можно похвастаться в компании. Это было не так-то легко понять, но он это всё-таки понял. Хотя его и сбивали, путали, заморачивали в конец полуголые девицы и парни – развалившиеся на рекламных витринах, призывно скалящиеся с высоты билбордов, подмигивающие с экранов и томно дышащие из радиоколонок. Вокруг всё будто пропитано сексом. Его так много, он такой разный, он для всех и для каждого свой. И разобраться в нем практически нереально. Или, может, наоборот, только практически… ну, на практике то есть, в нем и разобраться? Но даже людям, которым в отличие от «Святого» не приходится параллельно разбираться еще и со всем остальным, причем со всем подряд, даже таким людям подчас сложно разобраться с сексом. А «Святой» кое-что смог. Он не такой дурак. Бывают дураки и похуже…
И в отличие от тех дураков «Святой» сумел просечь главную фишку: в сексе «круто», «классно» и «запредельно клево» – когда тебя хотят. Хотят тебя «взять». Хотят тобой «обладать». Но вот «давать» самому… Вот это и есть то – чем в компании хвастаться не стоит.
Потому что люди эгоисты.
Потому что каждый мечтает, чтобы его партнера хотели все – а владел бы им только он один.
Потому что каждый хочет быть единственным у его – откуда-то набравшегося опыта – партнера.
Потому что каждый мечтает об экс-клю-зи-ве.
А подержанный товар не хочет никто.
«Святой» утыкается в стаканчик с чаем, делая вид, что студит горячий напиток. Он не хочет смотреть на Эрику. И слушать про «проституток». Потому что он знает, что такое «проститутка». Это подержанный товар.
Такой же, как он.
И он хмурится еще сильнее, потому что никак не может взять в толк: как можно обзывать «проституткой» и восхищаться-одобрять-принимать при этом? Что хорошего в том, чтобы быть «проституткой»? Чему тут аплодировать и улыбаться?
И как Эрика до сих пор не вцепилась его собратьям в глотку…
А ей даже нравится реакция его стаи. Взгляд, походка, улыбка – всё настолько явно демонстрируют полное довольствие, что даже горький чай «Святого» начинает казаться приторным. А еще ее сердце – оно будто победный марш отстукивает. И, пожалуй, даже пахнет она превосходством, когда проходит мимо них на выход.
Больше «Святой» терпеть уже не может. Слишком много воспоминаний от фразы Дэйва. Слишком много сомнений. Слишком много… Чая, наверно, тоже.
– Мне нужно в туалет, – при этом «Святой» кривится, словно от боли. И вскакивает, словно от страха.
Ну, некоторые воспоминания столь же неприятны, как переполненный мочевой пузырь. Жаль только, что от них не избавишься также легко, как от лишней жидкости в организме. А ведь так хочется еще и положить на них. Но некоторое воспоминания… даже если тебе кажется, что ты в них разобрался…
…от них не избавиться никогда.
Впрочем, об этом «Святой» старается не думать. Он просто выскакивает из-за стола и почти бегом кидается прочь. Он хочет домой. Он сходит в туалет дома. Он не жалеет, что пришел, не жалеет о горьком чае, он даже не о воспоминаниях жалеет сейчас… Он просто хочет домой.
Поэтому он выбегает из кофейни и выпускает волка. Верни нас домой. По запаху, звериной ли чуйкой, оборотничьим вуду… Просто верни нас домой.
Когда тот самый «второй поворот направо» (ну, в его теперешнем случае – налево) уже маячит на горизонте, рядом, словно из клубов тумана и машинных выхлопов, материализуется Эрика. Сначала «Святой» видит ее отражение в проплывающей мимо витрине и только потом слегка оборачивается, чтобы убедиться, что она и вправду вышагивает за его правым плечом.
Уже, наверно, не первую минуту вышагивает – а волк и ухом не повел. Чертов предатель! Или просто так сильно сосредоточился на поиске дома? Лучше бы второй вариант, грустно вздыхает «Святой».
– Эй, грустный маленький мальчик, а ты в курсе, что твоя компашка ползет за тобой на своей тачке от самой кофейни? – ехидно скалится Эрика.
«Святой» на мгновение прислушивается к себе, сосредоточенно сведя брови на переносице – и решительно кивает:
– Ага. – И помедлив немного, всё же уточняет: – Их присутствие… это чувствуется. Даже если тебе плохо. Особенно если тебе плохо.
Эрика рядом хмыкает. Вроде насмешливо, и в то же время у «Святого» не возникает ощущения, что насмехаются над ним. Скорей она смеется над собой.
– Да уж, чувствуется.
– Тебе не нравится это ощущение? – «Святой» даже спотыкается от удивления.
Он не собирался поддерживать разговор. Ему ведь нужно было побыть одному. Он для этого даже от собственной стаи сбежал. Но у него просто не получается смолчать на такое вопиющее заявление – не нравится чувствовать стаю!
– Чувствовать поддержку – это одно, сладкий непонятливый мальчик. А вот чувствовать чужую боль… Разве тебе – чужую боль чувствовать нравится?
«Святой» снова вжимает голову в плечи, невольно ускоряя шаг, и не находя в себе силы оторвать глаза от земли.
– Нет, – глухо бурчит он. – Мне и своей хватает.
– Ага, мы все тоже так думали. Когда в стаю вступали. Что теперь сильный взрослый Дерек о нас позаботится.
– А он разве нет? Он ведь альфа!
– Нет, почему же, он заботился. Пока сильным был. А потом вдруг нам пришлось… Чувствую себя малолетней мамочкой. С ребеночком-калекой. А ведь мама предупреждала меня, что надо предохраняться.
«Святой» бросает на собеседницу быстрый взгляд – ее ярко-красные губы разъедает едкая усмешка – и снова прикипает взглядом к асфальту под ногами.
– Он болен, да? Ваш альфа…
Он успевает пожалеть о заданном вопросе еще до того, как с губ срывается последний звук – но, как говорится, не-воробьев назад не поймаешь.
Эрика кидает на него быстрый взгляд сквозь хитрый прищур:
– Он болен, да. Уже давно болен. И уж даже не знаю теперь, станет ли ему когда-нибудь лучше.
Дальше они идут молча. До того самого поворота. Дольше Эрика не выдерживает.
– Знаешь, раньше я все время смотрела под ноги при ходьбе.
«Святой» аж спотыкается: вот уж чего он не ожидал услышать. Она вообще это всё к чему?
– Просто до укуса я тоже была больна. И доктора говорили, что никогда не вылечусь. Я так привыкла смотреть только под ноги. Так боялась споткнуться… А, может, просто не хотела травить себе душу лишними картинками. Видами нормальной жизни. И от приступа к приступу я ходила с опущенной головой. Не смея поднять глаза. Отгородившись завесой волос. Будто провинившаяся за что-то. Стыдившаяся саму себя. Всю мою жизнь разграничивали тротуарные плиты, делили на четко выверенные отрезки – от дома до школы, от школы к больнице. Я по оттенку асфальта могла определять в какой части города нахожусь. И что перед школьным порогом три трещины – две небольшие и одна длинная, пересекающая нижнюю маленькую – это я тоже заучила на «отлично». И, знаешь, я не одна была такая. Иногда… когда я всё же подымала глаза… то видела, как вокруг, также опустив головы, заткнув уши наушниками плеера или отгородившись от мира очками, ходят другие. Причем, чаще всего как раз взрослые. Так что я не верила в сказочку «вот вырасту – и всё станет лучше». И не ждала, что действительно станет лучше. – И тут ее голос меняется: из него уходят, исчезают вмиг болезненные нотки, зато прорезается сила и мощь. – А потом Дерек дал мне укус. Избавил меня от болезни. – Эрик шумно втягивает носом воздух, гордо вскидывая голову. – И я подняла глаза.
И что-то есть в ее голосе такое, что даже «Святой» невольно вскидывает взгляд. С непривычки робко оглядывается по сторонам.
– У волков отличное зрение, ты ведь в курсе, маленький мальчик, привыкший смотреть только в пол? Так посмотри вокруг. На эти листья. На тот дурацкий мяч, еще пару месяцев назад улетевший в соседские кусты и благополучно забытый там, пока ветки не оголятся зимою. Видишь, как блестит консервная банка? А луну? Тоненькую, как острие согнутого лезвия – ты ее видишь? Ты видишь сколько всего можно видеть – если только оторвать глаза от земли? Ты всё это – видишь?!
«Святой» замирает. Слегка пошатывается. Его ведет, когда он пытается уложить, упорядочить хоть как-то всё это в своей голове: и траву, и листву, и мяч, и банки, и кусок газеты, и ворону на облезлой ветке чуть наискосок от него… И Луну. Она маленькая, тоненькая, такая хрупкая с виду… Но почему-то снова с большой буквы. Наверно, потому что очень красивая. Очень уж нравится его волку. Глядя на нее, хочется уютно свернуться, вписавшись хребтом в лунный ободок – и насладиться заслуженным сном. Полнолуние отняло столько сил. Волки заслужили свой отдых.
Еще один вдох. Еще один взгляд. Еще одна порция листьев-окон-фонарей-облаков. Еще одна попытка осознать… Ну и черт с ним, раз не получается! Некоторые вещи и не должны получаться, решает вдруг «Святой», достаточно, что они просто чувствуются.
– Да. Я вижу. Больше, чем раньше.
– Это хорошо, – шепчет Эрика, склоняясь к самому его уху. И также как там, в кофейне, зарывается ему, словно своей добыче, пальцами в волосы. Только на этот раз слегка выпуская когти. Вот только его волк совсем не против. Его волк довольно урчит. С этой волчицей ему хорошо. – Хорошо, что ты видишь больше, чем раньше. Может, когда-нибудь ты увидишь и свое место в этом мире.
И, резко отодвинувшись, она разворачивается и быстро, почти бегом бросается в обратную сторону, туда, откуда они со «Святым» пришли минуту назад.
– Эй! – непонимающе кричит «Святой», недоумевая, почему она вдруг уходит. Зачем бросает его. И на кой вообще шла в эту сторону, если ей в действительности надо в другую. Но когда она всё-таки оборачивается, то вместо этих вопросов с его губ срывается совсем другой: – Так твой альфа поправится? Ведь поправится же?
Эрика довольно смеется непонятно чему. Заливисто хохочет на всю улицу, сверкая клыками и бесстрашно обнажая шею.
– Конечно, поправится, Стайлз. На то он и альфа!
Перед самим домом «Святой» притормаживает, поджидая машину Летиции, и последние шаги они идут нога в колесо.
«Святой» как может ободряюще улыбается в ответ на обеспокоенный взгляд Летти. Позволяет Брэду потрепать себя по голове, хоть прикосновения всех, кроме альфы, до сих пор и не входят в топ его любимых вещей. Но при этом Дэйва он шутливо пихает плечом сам. Так что в дом они входят одной большой дружной стаей.
И только близость стаи удерживает «Святого» от того, чтобы ощерить зубы: на диване, словно у себя дома, расселся чертов Дерек Хейл. Чужой альфа на его родном диване.
– Стайлз!
«Святой» замечает шерифа только после того, как тот буквально впечатывает его в собственную грудь. Объятие короткое, но практически выбивает дух. Так что приходится делать судорожный вдох… И только после него «Святой» замечает присутствие в комнате кого-то еще. И собственного альфу, в том числе.
«Святой» настолько сбит с толку собственной реакцией – откуда столько агрессии к чертовому Хейлу? И как он умудрился сразу не заместить Джейка?! – что почти безропотно позволяет старшему Стилински себя обнять. Не мешает тому похлопывать себя по спине, рукам и бокам. Наверно, тот пытается так убедиться в отсутствии существенных повреждений на теле сына, но «Святому» кажется, что его перепутали с ковриком и теперь пробуют выбить из него пыль. Когда шериф задевает рану на боку, «Святой» резко отступает назад, уходя от успевших надоесть прикосновений. Не то чтобы «отец» сделал ему слишком больно – бывало и больнее, вот с тем же Дереком, к примеру, и бывало – просто он по-прежнему следует самому главному правилу своей жизни: можешь избежать боли – избегай/убегай/отступай. И он отступает.
– Так как прошло? Полнолуние это. – Шериф пытливо заглядывает сыну в глаза, пытается разглядеть там что-то своим родительским взглядом. – Ты, говорят, держался молодцом, да, ребенок? Не то чтобы я в тебе когда сомневался, ты ж знаешь… Что, не хочешь рассказывать? Ну и ладно. Может, потом как-нибудь.
Старший Стилински хмурится, но при этом пытается улыбаться. Странная выходит гримаса, он и сам это чувствует. Но что поделать, он уже привык, что сын никогда не рассказывает ему ни о чем важном – пока сам не захочет. Впрочем… Самое важное они друг о друге итак знают: они есть друг у друга, они семья, они поддержат один другого, чтобы ни случилось. По крайней мере, раньше его сын знал это точно. Ну ничего, если надо, он ему это снова как-нибудь растолкует. Он сумеет. В конце концов, если его несовершеннолетний сын, его маленький ребенок, его дитя смог выжить, пережить всё, что на него свалилось – значит, и Ланс сможет. Всё что угодно сможет. Когда речь заходит о его ребенке – для него невозможного нету. Пусть он и не оборотень. Но он гораздо больше – он родитель. А, значит, он сможет больше, сможет всё, сможет… Что надо, то и сможет.
А пока он смешит сменить тему, которая явно не нравится Стайлзу, на что-то более безопасное:
– Ты есть-то хочешь? Или вы поели… Вы ж поели, Летти?
– Да так, «заморили червячка». Можно было бы и чё-нить посущественнее. Давай что ли картофельного салатика сварганим, а Ланс? Только меня на кухню одну пускать нельзя. Поможешь?
– Да, это да. Как истинный рыцарь спешу прекрасной даме на помощь. Только погоди… Я тут хотел… – Шериф торопливо вытаскивает из кармана какую-то прямоугольную почти плоскую штуковину, небольшую, с ладонь, то ли из стекла, то из металла. – Вот, сын. Это телефон тебе новый. Ну, не телефон, не совсем, это айфон. У тебя раньше похожий был. И очень тебе нравился. Не помнишь? Не важно, – быстро добавляет он. – Я-то больше с рациями дело иметь привык, а в этих современных моделях плохо разбираюсь. Но ты справишься, я уверен. Раз разобрался, как ноутом пользоваться, то с телефоном… айфоном этим… и подавно справишься. Ты у меня парень смышленый. Там номер мой вбит уже. И GPS есть. Ну, это так, на всякий случай. Ну бери, что робеешь?
«Святой» настороженно смотрит на прямоугольник, потом переводит взгляд на Джейка, и только дождавшись одобрительно-ободряющего кивка альфы, берет непонятную гадость в руки. Ну, вроде ничё так. Током не бьется. Не тяжелая даже.
Дэйв тут же лезет к ай-фо-ну своим любопытным носом:
– Последняя модель? Вот класс! Вот это подфартило! Какое приложение первым скачаем?
– Ты ему не игрушками память засоряй, а лучше номера стаи в телефонную книгу вбей, – тут же привычно обламывает энтузиазм Дэйва Летти.
– Да что их вбивать-то? Минутное дело! Я, кстати, видел приложение, показывающее фазы Луны…
– Во этим людям делать не фиг! В окно выглянул – вот тебе и фаза Луны.
– А если днем? Или, к примеру, планы у тебя через неделю, и надо точно знать…
– А приложения, которое показывает какой дорогой ходить, чтоб тебя за эту неделю кирпичом по голове не шандарахнуло, там, случаем нету? Хотя тебе оно уже ни к чему…
«Святой» привычно отступает, давая Летиции и Дэвиду больше места для «общения». Кажется, они реально переживали за него все эти дни, видно, даже не «пообщались» как следует ни разу: вон сколько энергии нерастраченной прет.
«Святой» невольно усмехается, когда ловит взгляд шерифа, который тут же заговорщицки подмигивает ему: мол, ничего-ничего, это они так шутят, даже я уже понял. Он еще успевает махнуть рукой Брэду, когда тот поворачивается и молча скрывается на кухне: всё ясно, пошел готовить обед, не дожидаясь пока Летти отведет душеньку с Дэйвом – конечно, такое ж попробуй пережди. И поворачивается к Джейку. Он хочет, пользуясь моментом, пока все отвлеклись на шутливую перепалку, забраться альфе под локоть, уткнуться носом в подмышку и отогреться, наконец, за все эти дни, пока Джейка не было рядом… и «Святой» был бы при этом в сознании. Но все его планы летят к черту, когда он замечает с какой странной полуулыбкой – вот вроде половинчатой, но радости в ней на две полных, пожалуй, хватит – следит за перебранкой его друзей чертов Хейл. Так радостно. Так спокойно. Удовлетворенно даже. Будто это его стая устроила тут шутливые разборки. Специально, чтоб его повеселить. Да что он вообще забыл на его диване? Является, как к себе домой… усыпляет бдительность его собратьев… пахнет тут, понимаешь ли! Да еще и улыбается при этом!!!
– А меня Дерек чуть не убил в полнолуние.
А заодно точно убил что-то другое – потому что наступившая в комнате тишина, она мертвая, честное слово.
– Ему сказали держаться от меня подальше, а он приперся, подманил меня и чуть без бока не оставил, – продолжает ябедничать «Святой», чувствуя, как от раны и вверх, к самому сердцу разливается какое-то непонятное тепло, какая-то злая радость, жгучая, как кайенский перец и искренняя… такая искренняя… Злорадная, понимает вдруг он.
Шериф делает осторожный шаг вперед, рука его невольно тянется к левой подмышке, будто он что-то пытается там нащупать… пистолет, быть может… или это сердце его беспокоит?
– Дерек… Это правда?
И тут вдруг Летти заходится смехом. Каким-то отчаянным, почти истеричным.
– Ох, ха-ха! Наш мальчик научился «дергать понравившуюся девочку за косичку»! Га-ха-га! Да не обращай ты внимания, Ланс! Ох… Это наши… звериные дела… инстинкты и всё такое… Ха-ха…
Дэйв, каким-то образом умудрившийся оказаться вдруг у «Святого» за спиной, тем временем яростно шипит ему в ухо:
– Ты что, в конец рехнулся? Ты чего добиваешься, придурок? Хочешь своего отца с местным альфой стравить? Или окончательно Дерека против нас настроить?
А чертов Дерек подымается тем временем как ни в чем ни бывало и, мило улыбаясь шерифу, спокойно, даже как-то лениво, наконец-то идет к дверям.
– Мы все устали, шериф. Пожалуй, я заеду в другой раз. – И наконец выметается ко всем чертям.
И только после того, как за чужим вожаком захлопывается входная дверь, «Святой» чувствует в себе силы перевести дыхание.
А вот выносить осуждающие взгляды стаи он сил в себе уже не чувствует. Почему они смотрят на него так? Почему именно на него?! Они ведь его стая! Значит, всегда должны быть на его стороне. И вообще, они первыми пустили чертова Хейла на его диван. И даже бровью не повели, когда он начал тут… улыбаться… Как он смеет тут улыбаться, пока Стайлз…
Додумать «Святой» не успевает. Будто невидимая сила срывает его с места и, подогреваемая обидой и злостью, почти выталкивает на улицу. Через газон. На дорогу. Практически Хейлу под колеса.
У чужого альфы хорошая реакция. А у его машины отличные тормоза. Зато у «Святого» тормоза снесло напрочь. Остались только обида и глупое, иррациональное желание что-то кому-то доказать. Наверно, всё-таки стае. Вот только всё равно непонятно что.
Вы хотели, чтоб я пообщался с Хейлом? Ну ладно…
«Святой» медленно обходит капот, решительно дергает на себя дверцу и медленно, старательно копируя манеру самого Хейла, неторопливо скользит на пассажирское сиденье.
Чертов Дерек только вскидывает брови. Не вопросительно даже, а как-то издевательски.
«Святой» нервно облизывает губы, и вдруг вспоминает Эрику в кофейне. И Дэйв сказал тогда… ну, имелось в виду… что они с ней… «Святой» и она… одинаковые… Только у Эрики это почему-то было признаком силы. А «Святого» даже воспоминания об этом делают слабым. Но что если попробовать? Хотя бы попытаться…
«Святой» расправляет плечи и щурит глаза. По идее, это должно выглядеть «томно». Лапать чужого альфу он всё-таки не решается, хотя волосы у него, кажется, мягкие… легкие… приятные, наверное…
– Купишь мне фраппучино? – он почти добавляет «Чарли», но вовремя прикусывает язык: Хейла зовут Дерек, он помнит. И ему совсем не хочется, чтоб тот решил, будто он такой дурак, что не может даже имени чужого запомнить. Потому что он, в конце-то концов, не такой уж дурак.
Хейл вскидывает брови еще выше. И молчит.
«Святой» тоже молчит. Он просто не знает, что тут еще сказать. Ему и эти-то три слова выдавить из себя стоило огромных усилий.
– Ты серьезно, Стайлз? – Кажется, Хейл догадался, что собеседник уже на взводе и решил-таки проявить милосердие, первым прерывав тишину. – Ты пытался прибить меня пару дней назад. Только что выставил меня из дома. А теперь я должен покупать тебе какую-то сладкую гадость?!
– Можешь, не сладкое, можешь мяса. Я вообще-то есть хочу, а этими «маффинами» фиг наешься.
– О, значит, бургер! Но опять-таки за мой счет.
– А что, – скалится «Святой», в его голове до сих пор звучит обидный смех Летти, – разве «понравившуюся девочку» не полагается водить на свидания? Ну вот и раскошелься!
Хейл даже отшатывается. То ли от агрессии чужой беты, то ли от заявления «Святого». А потом медленно, настороженно подается вперед:
– Ты зовешь меня на… свидание, Стайлз?
– Если там кормят мясом, то да.
Он вообще-то «свидания» видел только в кино, но, кажется, ничего страшного или болезненного в этом нет. Так почему бы ему и впрямь не сходить? Заодно и стае докажет… Ну, что-нибудь он этим точно докажет. Потом как-нибудь разберется что именно.
– Ну хорошо, – Хейл наконец-то заводит машину. – Поехали на свидание.
Даже если всё пойдет по «волчьему» сценарию… Это лишит его воспоминаний навсегда… Это как крушение поезда, когда жертвы оказываются заперты в сплющенных искореженных вагонах… Если ты его укусишь и регенерация сработает – тело просто заменит старые, поврежденные, клетки новыми. И никаких воспоминаний внутри этих клеток, ясное дело, не будет…
«Святой» помнит предупреждения доктора, отговаривающего Джейка от обращения забитого мальчишки. Но понимать их он начинает только теперь, сидя в полутемном зале ки-но-те-ат-ра и уминая второй Биг Мак. На экране как раз рушится, неотвратимо сминается безжалостной гармошкой железнодорожный состав. Из колонок чересчур наигранно вопят какие-то люди. Зато подростки несколькими рядами ниже хихикают очень даже искренне. А «Святой» смотрит на всё это дело, продолжая механически жевать бутерброд, и до него потихоньку доходит…
Это лишит его воспоминаний навсегда…
Из этих смятых купе никто не выберется. Они так и останутся там навсегда. Как тунец в консервной банке. Сплющенные, замаринованные в собственном соку, в своих страхе и боли.
Навсегда.
Дерек привел его в кино – потому что его Стайлз любил кино. И Дерек, видимо, надеется, что приятная, привычная обстановка всколыхнет что-то такое в пацане, что тот вспомнит… ну хотя бы почувствует… себя не совсем чужим…
Но «Святой» сейчас чувствует – что, похоже, останется чужим навсегда.
Все воспоминания Стайлза Стилински остались глубоко, недосягаемо глубоко, где-то там, в запертых искореженных вагонах. И он даже готов признать, что они там есть. На это ведь рассчитывает его «личная» стая – что внутри «Святого» осталась хоть крупица их Стайлза, да? Ну ладно, окей, уговорили, там что-то осталось. В это полнолуние волк даже слышал эти остатки – останки чего-то – как они вопили при виде чужого вожака. Как они рвались на волю.
Они и сейчас орут. Так сильно, как могут. Как им еще только хватает сил. Вот только вопят они на каком-то непонятном «Святому» языке. И поэтому вместо жалости и сострадания вызывают скорее досаду. Это как отдать последние деньги за курсы испанского, а потом приехать на заработки и понять, что все вокруг говорят на французском. И хочется побиться головой об стенку. Сплюснуть голову еще раз, в надежде, что если смять состав по-новой – где-нибудь вдруг да откроется какая-нибудь лазейка. Брешь. Дыра. Проход или пролаз. Вот только…
Это лишит его воспоминаний навсегда…
Еще пару дней назад его это совсем не волновало. Все эти воспоминания были ему не нужны. Как пятая нога его волку.
А потом Полная Луна выглянула из-за туч. И его волк сделал то, что сам «Святой» делать всё это время боялся – копнул глубже. В самый-самый страх. Наплевав на возможную боль, какой бы она ни была. И волку при этом было плевать – испанский там или французский… Волк сказал: там всё-таки что-то есть. Волк сказал: оно еще живое. Волк сказал: не надо слушать – просто почувствуй.
Как чувствовал сегодня, когда Эрика заставила тебя таки поднять глаза.
Как чувствуешь сейчас, в полутемном зале, где слишком ярко бликует спецэффектами экран, где слишком громкие звуки, где слишком много чужих, посторонних запахов – и один из них, это запах чужого альфы. Но при этом ты всё равно чувствуешь…
Чувствуешь, что его присутствие почему-то совсем не злит сейчас.
И когда его человек кладет свою руку поверх руки твоего человека – волк почему-то совсем не возражает. Как не возражал против Эрики, провожающей до дома. И, пожалуй, если б здесь сейчас появился этот кудлатый, Скотт, волк, может быть… Да не, фыркает волк, со Скоттом ты, друг, уже того, перебрал.
«Святой» вдруг понимает, что улыбается. Тупо лыбится, глядя, как на экране, картинно заламывая руки, воет какая-то блондинка. И совсем у нее не похоже на волка, кстати, выходит. Потренироваться бы тебе, деточка.
– Тебе правда нравится фильм? – недоверчиво интересуется Дерек.
– Неа, – продолжая улыбаться, качает головой «Святой». – Прошли отсюда. Уже уши болят от их бахов и взрывов. Даже у меня. Не говоря уже про волка…
«Я хочу тебе кое-что показать», – говорит Дерек, стоит им только выйти на улицу. И, не слушая никаких возражений, настойчиво тащит за руку сначала в машину, а по приезде на место – куда-то вперед. В гараж, понимает «Святой». Это – гараж. Он видел такие в передачах и фильмах.
– Мы нашли твой джип на опушке. Ты врезался в дерево. Когда убегал от Кали. Верней, когда она уже тебя догоняла. – Дерек частит. Слова накатывают друг на друга, как галька в волне прибоя. Но «Святой» всё равно отлично понимает каждое предложение. Ему почему-то очень легко понимать всё, что говорит ему Дерек. – Мы притащили его сюда и отремонтировали. Долго возились. Но каждый… не только я… мы все хотели… Мы считали, что так – правильно. Так что теперь твой СиДжей в отличной форме. Даже лучше, чем раньше. Вот.
Но «Святой» даже не смотрит на машину. Гораздо больше, чем какая-то груда металла, его интересует другое. И он, пожалуй, даже злится на себя, что это «другое» не интересовало его раньше. Как он мог быть так спокоен всё это время? Как же у него получалось? Или всё-таки не получалось… не потому ли схлопотал в бок «старый друг» Дерек?
– Почему вы меня не искали?
Дерек резко замолкает. Затыкается на полуслове. Наконец-то отпускает его руку и отходит чуть вперед. Замирает – и резко разворачивается. Словно атаковать собрался. Вот только не атакует. И спустя пару секунд у «Святого» даже получается втянуть назад когти.
– Мы искали, Стайлз. Мы из последних сил искали. Буквально из последних. И мы нашли. Кали. Это та сучка… В общем, она из стаи альф. А еще профессиональная медсестра. И когда мы прижали ее… Она клялась, что ты мертв. И было очень трудно ей не верить. Потому что она не врала: я слышал ее сердце.
– А что говорило тебе твое сердце?
Хейл вдруг улыбается. Грустно и немного обреченно. Но от этого его улыбка выглядит только искреннее.
– Когда после заверений Кали мозги реально мне отказали – мое сердце напомнило мне, что это не первая потеря в моей жизни. Что оно уже пару раз захлебывалось собственной кровью, не в силах и дальше гнать ее по венам. Когда сожгли мою семью. Убили сестру. Когда пальцы впились родному дяде в горло… Ты был не первой моей потерей, Стайлз. Вот что сказало мне сердце. И я понадеялся, что раз уже переживал подобное раньше – то и в этот раз уж как-нибудь переживу.
Стайлз стискивает зубы так, что скулы сводит. Или их сводит от горькой слюны, наполнившей рот? И он снова чувствует себя «Святым». Потому что снова не может вспомнить нужного слова. Та мутная взвесь, что подымается сейчас из самого нутра, – это что за чувство? Обида? Злость? Растерянность? Это чувство вообще или он заразился от Хейла какой-то ему неведомой дрянью?
А, может, это ревность? Он что, ревнует Хейла к мертвой родне? Тогда он точно рехнулся. Только псих… псих и садист конченный может хотеть… быть худшей потерей…
Вот только все твердят, как же сильно они любили друг друга. Ну как твердят – намекают прозрачно. А разве влюбленные идиоты не мечтают быть для любимых «самыми-самыми»? Всегда и во всем.
– Ну и как, пережил?
– Сам же видишь. Стою тут перед тобой вполне себе здоровый. Дышу. Треплюсь с тобой о делах сердечных. Наверно, пережил.
– Молодец тогда. Поздравляю.
«Святой» резко разворачивается и чуть ли не бегом припускает к выходу. Ему пора убраться отсюда. Пока не выкинул какой-нибудь идиотский фортель. Он сам не знает, не догадывается даже какой – но точно знает, что тот будет идиотским. Пусть он и не помнит ни хрена, но он уже успел подметить, что когда речь заходит о Хейле – «Святой» на другие фортели, кроме как идиотские, и не способен даже.
– Стайлз! – Дерек успевает окликнуть его, когда до спасительной двери остается лишь пара шагов.
И «Святой» замирает будто по команде. Словно Хейл – его альфа. Волк на такое предложение возмущенно щерит клыки. Но тот другой… тот, кто глубоко внутри… тот Стайлз, которого окликнул Хейл… он даже рад, он, пожалуй, хотел бы…
– Ты был не первой моей потерей. И я не буду даже пытаться эти потери сравнивать. Каждая боль… она была особенной. Разной. Каждая потеря болела по-своему. Понимаешь, Стайлз?
Стайлз не понимает.
А вот «Святой» очень даже. «Святой» знает и помнит – ох, никогда не забудет – много разных болей. И Хейл прав: каждая из них болела по-разному. Каждая была особенной. Поэтому «Святой» понимает.
– Я не буду говорить, что ты был худшей моей потерей. Рассказывать, как я тут по ночам… Черт! Нет, я не буду этого делать! Потому что дело-то не в этом. Всё дело в том, что я только думал, что пережил. Я же «упрямый придурок», ты сам так всегда говорил. И на чистом упрямстве я существовал все эти месяцы. А потом… Я чинил тачку под привычный треп Эрики… В тот вечер была ее очередь присматривать за мною. Потому что даже мои беты не верили мне, когда я клялся и божился, что переживу. Что ты просто очередная потеря, которую я как обычно переживу. Я колупался в твоем стареньком джипе, уже просто от нечего делать, когда Скотт позвонил. Нес в трубку какую-то ахинею. А я понять не мог, отчего вдруг расплакалась Эрика. Она плакала и смеялась. И всё повторяла, что «знала, точно знала». Что уж она-то «никогда не сомневалась»… Я не помню, что говорил Скотт… Я сам себя не помню. Осознал себя только в твоей спальне. И долго не мог сообразить, что я там делаю. Какого черта поперся туда… Я ведь ни разу к твоему дому не ходил… После того, как тебя… не стало с нами. Я помню, что хотел уйти. Жутко хотел выбраться оттуда и рвануть куда-нибудь в лес. Потому что в твоей комнате пахло тобою – но запах был… застарелый такой. Пыльный. Заброшенный. Почти неприятный. Потому что от него какой-то обреченностью несло. Противненький такой душок. Это как любимым парфюмом забрызгать котячью метку. Эта кошачья дрянь обязательно всю прелесть любимого аромата перегадит. В моих воспоминаниях ты пах иначе.
Дерек медленно подходит ближе, осторожно так, будто и впрямь к коту подбирается. И непонятно пока, то ли за шкирку трепать начнет, то ли вылизывать примется. Дерек замирает позади «Святого», проводит носом вдоль шеи, вбирая запах. И «Святой» сам не знает, отчего дрожит… Щекотно, наверно. И страшно. «Святой» боится. Самого себя боится. Сердце испуганно замирает, когда нос Дерека утыкается в висок. И Хейл шепчет прямо ему на ухо:
– А вот сердце… сердце твое стучало также. Совсем-совсем, как раньше. Я услышал его, когда вы еще до порога дойти не успели. И понял вдруг… не вспомнил, нет… просто осознал наконец, что нес мне по телефону Скотт. И отчего истерила Эрика. И какого черта я торчу в твоей спальне, мертвой хваткой вцепившись в твою футболку. И вот в тот момент-то я и понял, что ни хрена… ни хрена я не пережил… Я просто переждал. Как скованная льдом река пережидает зиму. А по весне безжалостным потоком сметает на хрен всё и вся, что попадается на пути.
– Почему ты меня не искал? Ну почему?!! – вся боль, вся-вся, что только «Святой» знает и помнит – выплескивается в этих словах. Вырывается тем самым «безжалостным потоком».
– Прости меня. Прости, детка. Но я даже не успел осознать, что я тебя потерял. Я вцепился зубами в дела стаи, в работу, в твой джип, в какую-то херню… словом, во всё, что только помогало мне не понимать, не осознавать, что я тебя потерял. Потому что если бы я действительно это осознал… – Дерек вздрагивает всем телом, будто после долгого пребывания на морозе он вернулся в тепло – и теперь из него выходит весь холод. – Мне даже сейчас страшно думать об этом… Страшно вспоминать…
– Мне тоже, – перебивает вдруг «Святой». И решительно отстраняется, отходит от Дерека. Им лучше пока побыть на расстоянии. «Святому» лучше побыть на расстоянии от Дерека. Ему так думается лучше. Черт, ему так даже лучше дышится. – Мне тоже страшно вспоминать, Дерек. Вспоминать, что со мной было, пока ты тут осознавал. Можешь заодно и это осознать. А мне домой надо. Скотту и Эрике привет.
И «Святой» наконец-то открывает эту чертову дверь и выскакивает наружу.
На этот раз он не идет домой. Не спускает волка с поводка. Наоборот – загоняет поглубже. Ты сегодня уже нагулялся, мой милый. Я дал тебе волю – и гляди, к чему это всё нас с тобой привело. Сначала в Полнолуние. Теперь вот с этим «свиданием». А дома ведь альфа ждет. Он ждет ведь, ну правда?! Джейк любит нас с тобою. Нас – а не каких-то там Стайлзов Стилински. И мы его любим.
А мы его любим?
Мы вообще кого-нибудь любим? Мы это умеем? Или этому нужно учиться, как чистке зубов или завариванию чая? Мы…
А кто мы?
От незнакомого, непривычного звука он вздрагивает всем телом. Потому что эта дрянь, она еще и дрожит мелкой дрожью. Его айфон. И светится.
«Святой» медленно, настороженно вытаскивает его из кармана, присматривается. И тыкает в «Принять». Как-то так отвечает на телефонные звонки Джейк. У него другой «айфон», который вроде как и не «айфон», но…
– Эй, малыш, тебя хоть этой штукой пользоваться-то научили? Или просто впихнули в руки в надежде, что сам разберешься?
Из айфона слышится густой зычный смех. И кажется, что этот смех сейчас хлынет за края прямоугольника, окатит ноги «Святого», расплещется вокруг.
– Ну что, ребенок, никак не призвал мамашу Меркло? – голос обволакивает, завораживает, словно заставляет поднести айфон ближе. – Ну что, поболтаем? Только ты и я, наконец. Твой альфа сильно мешал нам в прошлый раз. Но мамаша Меркло терпелива. Нетерпеливым мамбо не стать. Я достаточно долго ждала, как думаешь, мальчик? Ты уже готов поболтать со мною?
«Святой» пытается сглотнуть, смочить слюной пересохшее горло – но нечем. Во рту сухо. В голове пусто. Только голос, этот голос – вот уж чего полным-полно.
– Так хочешь поболтать?
– О чем? – наконец-то выдавливает из себя он.
– Ну вот хотя бы о том, как мне тебя называть. Я же должна как-то к тебе обращаться в разговоре. Так как мне тебя называть?
Он всё-таки сглатывает, с трудом, через силу, но у него получается – сглотнуть и ответить:
– «Святым». Меня так зовут… Назвали «свои», и так зовут.
Из айфона снова слышится смех. А затем густой зычный голос – «Святой» его даже вспомнил уже – вкрадчиво спрашивает:
– А хочешь я наконец познакомлю тебя со Стайлзом, а, «Святой»?
И всё, что он может – это просто кивнуть в ответ.
Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: очень хочется спать, поэтому заранее прошу прощения за возможные ошибки
Пейринг: Джейк/«Святой», Дерек/Стайлз
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: макси
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: теперь с проблемой Стайлза разбираются уже две стаи. Но толку-то?
читать дальшеУ альф, оказывается, черная кровь. Чернее, чем самый глубокий его сон.
Или самый долгий его обморок.
Он был без сознания два дня. Благополучно провалялся большую часть полнолуния в отключке – после того, как попытался завалить местного альфу.
Дерека.
В ответ альфа – чисто инстинктивно, как его все заверяют – чуть было не отправил «Святого» на тот свет.
Всё это ему объясняют, когда он приходит в себя в клинике Дитона. На третьи сутки. С до сих пор до конца не зажившей раной на боку. Какая ирония, так и хочется перефразировать героя из Дэйвова боевика: «Кто нас в бок ударит – тот сам от нас в бок и схлопочет».
«Святой» обводит помещение еще слегка мутным взглядом, задерживается на пару секунд на опущенной голове Летти, явно не желающей встречаться с ним глазами, быстро «проскакивает» взволнованного Скотта и демонстративно сердитую Лидию, не обращает внимания на ободряющую улыбку Дэйва – и окончательно смиряется, что рядом нет Джейка. И Брэда тоже. Но Брэд – это не так обидно.
– Скорей всего останется шрам, – мрачно констатирует Дитон. – От ран альф такое бывает.
Ему бы пожать плечами: подумаешь, шрам! Первый он у него что ли! Но на него вдруг накатывает какая-то, почти иррациональная, злость. На всех альф разом!
– А Дерек?
– В каком смысле? – нахмурившись, уточняет Дитон.
– У него шрам останется?
Дитон напрягается, подбирается весь, поджимает губы. Его явно задел вопрос. И отвечать он не хочет. По крайней мере, не торопится. Зато Скотт вдруг вспоминает, что они друзья, а от друзей ведь ничего не скрывают, верно?
– Не волнуйся, Стайлз, шрам от тебя у Дерека никогда не пройдет. Такое на всю жизнь, бро.
Голос у этого альфы хриплый, будто простуженный. Будто он тоже болен. Будто ему тоже больно. Что ж они все тут болезные-то такие? И как же они все «Святого» достали. Ему и собственных боли и страха хватает – хватит навязывать ему чужие.
Он с трудом, но решительно сползает с койки, на которой его лечил Дитон, и осторожно, по стеночке ползет к выходу. Никто из присутствующих даже не пытается ему руки подать. Они словно обиделись на него. Словно ждут, что он извинится. И это их непонятное (господи, да за что?!) и такое несправедливое (а меня кто жалеть будет?) осуждение задевают «Святого» сильней, чем когти альфы.
Наверно, ему стоит самому обидеться и уйти молча, с гордо поднятой головой. Но почти у дверей он всё-таки не выдерживает и, обернувшись, злобно бросает:
– Он первый начал! И нечего тут…
Он еще многое хотел бы сказать – высказать им всем тут – но горло противно сдавливает ком, и «Святой» понимает, что еще хоть слово – и он позорно даст «петуха» (а этого ему его волк точно не простит), так что волей-неволей приходится заткнуться и из последних сил молча шкандыбать к выходу с гордо поднятой, чтоб ее, головой.
Вот только уйти в гордом одиночестве не получается: Летти вдруг кидается следом.
– Ох, Стайлз! Горе ты мое!
– И Дереково, – упрямо шмыгает носом «Святой».
– И Дереково, и Джейково, – покорно соглашается волчица. – Общее наше. Идем домой, детка. Чаем тебя напоим. Я тебе бисквит таки испекла.
– Ага-ага, – подхватывает Дэйв, заодно подхватывая «Святого», подныривает ему под руку и дальше практически тащит его на себе. Скотт тоже порывается было – но его с какой-то грустно-обреченной улыбкой останавливает Лидия. – Всю кухню нам изгваздала! – продолжает тем временем Дэвид. – А уж продуктов сколько перевела! И матюка-а-а-алась! Я всё заснял на мобильник, – самодовольно хвалится он. – Приедем – покажу. Только подождем, пока она на очередное свидание с твоим папкой свалит…
– Захлопнись, Дэйв! Не слушай его, Стайлз! Ни на какие свидания мы не ходим. Он просто показывал мне город. А вчера мы ездили за продуктами…
– Ага-ага, того, за «продуктами» с запахом клубники. А еще с запахом банана. И малины. Весь дом своей химией провоняли. От чего вы там предохраняетесь-то хоть? Ты ж сама шерифу говорила, что залететь всё равно не сможешь, а зараза к тебе не липнет…
– Ты вот прилип! Еще как прилип! Хрен от тебя отцепишься…
«Святой» не вслушивается в слова – просто впитывает в себя светлые родные голоса, знакомые, для него такие уютные интонации, позволяет им вымыть из себя черноту альфовой крови.
Черноту, испугавшую его больше, чем любая его боль, любой его страх до той ночи – и когда-нибудь ему всё же придется признаться себе в этом.
Бисквит Летти ему и впрямь испекла. Вот только сахар умудрилась перепутать с солью.
– И этот вариант еще ничё, – шепотом делится с ним Дэвид. – Предыдущие три были еще… грхм… аппетитней.
Они на пару давятся кусками выпечки, не решаясь выплюнуть ни крошки под горящим взглядом Летиции. Буквально, по-оборотничьи, горящим. При этом она нервно натирает столовый нож, которым до этого нарезала пирог. И явно ждет их оценки. Скорей всего – положительной.
– Во! – одобрительно тычет волчице большой палец Дэйви. – Супер получилось. Ты прирожденный кулинар, Летти. А теперь можно мне водички?
– А тебе как, Стайлз? Не слишком сладкий?
– Не, нисколько, – заверяет ее «Святой». Абсолютно искренне заверяет.
– Давай-давай, наминай, – всё также шепотом подбадривает его Дэйв и, пользуясь тем, что Летти отвлеклась на чайник, начинает частить: – Она знаешь, как из-за тебя расстроилась в полнолуние? Не уберегла, мол! Не уследила! Я вообще испугался: а ну как… Не, плачущей я ее всё-таки представить не могу. Но прибить кого-нибудь точно могла. Так что давай, заглаживай вину – жри! – И совсем уж на ультразвуке: – И делай вид, что вкусно, дубина!
«Святой» и без лишних напоминаний как раз тянется за следующим куском, когда на кухню заваливается Брэд.
– Вот вы где! А я к Дитону зашел, а там нет никого. Даже поволновался немного. Мало ли что. Вдруг враги и тактическое отступление. А у вас, оказывается, кухня и пироги. Кстати, – ловким движением Брэдли быстренько хватает кусок и запихивает в рот, не обращая внимания на страшные взгляды, которыми его пытается предупредить Дэвид. – Тьфу! Ну и гадость! Опять, что ли, ты пекла, Летс? Я-то надеялся, вы его купили. Слушай, ну кончай уже продукты переводить, а?
– А что это тебе в нем не нравится? – воинственно упирается руками в бока Летиция. – А вот Стайлз сказал… Ему понравилось, между прочим! И даже Дэвиду!
– Да ты хоть пробовала… «это»? – На последнем слове Брэда аж перекашивает всего.
– Я… Я… – Летти, стараясь за возмущением скрыть смущение и какую-то глупую надежду, что Брэд таки не прав, мечется между собратом и кухонным столом, то пытаясь стукнуть Брэдли полотенцем, то принимаясь кромсать злосчастный бисквит. Наконец, она решается и хватает кусок. – Вот, – она победно вскидывает руку, будто это добыча, доставшаяся ей после жестокой охоты. Ну, в какой-то мере так оно и есть. – Вот, – повторяет она и решительно кладет кусок в рот. – Я ж тебе говорила, отли… Иииии… – Лицо ее кривится в жуткой гримасе. – Воды! – На глазах невольно выступают слезы. – Кто-нибудь! Ну будьте ж вы людьми, нелюди!
– Вот! – «Святой» испуганно тычет ей в руки кружку воды. – Ты чего?
– Как вы ели эту гадость? Еще и ели ведь, вруны несчастные.
– Конечно, несчастные: такое жрать, – бормочет Дэйв, яростно зажёвывая бисквит колбасою. Ему жутко обидно, почти до слез обидно, что Брэд (не в первый раз, между прочим!) всё испортил, всю его «кампанию психологической поддержки». Теперь получается, что он зазря жрал эту гадость. Одно только и утешает, что не в одиночку. А еще обидней – что Летти его благородный порыв так и не оценила. А ведь должна была! Кстати, о долге. – Ты мне теперь как минимум четыре маффина должна.
– Вот еще! Тебя никто не заставлял. Мог бы сразу сказать, что не нравится. Мол, так и так, Летти, эту дрянь есть невозможно. Еще и Стайлза… Стайлз, ты чё это делаешь?
– Даэаю, – с набитым ртом сообщает «Святой», запихивая в себя последний кусок.
– Зачем? – искренне недоумевает Летти.
«Святой» проглатывает, запивает водой и только потом поясняет:
– Еду надо есть. Мне «свои» на этот счет всё объяснили. Дают еду – ешь.
– А не дают? – хмуро уточняет Брэд.
– Не дают – не ешь. – «Святой» пожимает плечами, не в силах сообразить: что тут непонятного?
– Закрыли тему, Брэд, – резко обрубает дискуссию Летти. – Я не намерена сегодня мучиться кошмарами. Впрочем, мучиться чувством вины я не собираюсь тоже. Так что собирайся, Дэйв: поедем за твоими маффинами. Ну, и за моими заодно. И ты, Стайлз, тоже сходи переоденься. Ты этот десерт больше всех нас заслужил.
Ни Летти, ни Дэйв брать с собой Брэда не планируют. Оба обижены на него одинаковой почти обидой: как-никак, но каждому из них он помешал почувствовать себя героем.
Вот только тот их даже не спрашивает. Когда Летиция, наконец, выпихивает Дэвида за порог и запирает двери – Брэд уже расслабленно развалился на переднем пассажирском сидении и весело травит «Святому» какие-то байки.
Летти презрительно поджимает губы. Дэйв насуплено хмурит брови, злобно щуря глаза. Но Брэд и ухом не ведет.
– Второй поворот направо, а дальше я покажу, – преспокойно командует он, и снова оборачивается к «Святому», дорассказывать прерванную шутку.
Летти пренебрежительно фыркает, но всё же заводит машину и на втором повороте сворачивает вправо.
Впрочем, стоит признать: местечко Брэдли и впрямь подбирает отличное. Не зря он целыми днями пропадает где-то, исследуя территорию, во время этих поисков заодно удается подметить массу всего интересного. Вот как эту кофейню, к примеру. Она скорей молодежная, оттого и очень уж демократичная обстановка, и обслуживание не ахти (бариста еще неопытный, видать, только-только устроился, скорей всего, на каникулах подработать, а официантка так и норовит перевернуть на кого-нибудь поднос, один раз ей это даже удается – к вящему удовольствию компании местных школьных «звезд» в углу).
«Святой» не привык к таким местам. Слишком яркий искусственный свет. Слишком много разных звуков. Слишком много запахов, а от кофейного духа у него вообще в носу свербит. И, конечно, слишком много чужаков, причем совсем-совсем чужаков.
«Святой» невольно втягивает голову в плечи, жалея, что у его куртки нет капюшона. Ему хочется залезть куда-нибудь под стол. А еще лучше – назад, в машину. Но Брэд решительно прет вперед, рассекая человеческую толпу, и Летти, похоже, тоже никуда отсюда не собирается, а главное, что в спину «Святого» подталкивает Дэйв, так что приотстать и потихоньку смыться никак не получится.
Но, в конце концов, всё оказывается не так уж и страшно. Не страшнее, чем игры во дворе с часами. Брэд с Летицией делают заказ на всех, переговариваясь с Дэвидом чрез весь зал – большое спасибо за оборотничий слух – пока тот вместе со «Святым» подыскивает подходящий столик. Не совсем в углу, но почти в стороне от прохода к выходу или туалету, так что рядом мало кто ходит.
«Святому» берут зеленый чай. Он такой… не помнит. И, в принципе, ничего от этого не потерял. Слишком горький, как по нему. А его волку вообще кажется, что его человек сейчас травку жует. И эти замашки барашка зверя бесят. Но «Святой» всё равно допивает напиток. И даже не жалеет, что попробовал. Пусть ему и не понравилось – но это было прикольно. И эта кафешка – когда бока прикрывает стая, и удается немного отвлечься (аб-стра-ги-ро-вать-ся, во!) от посторонних звуков, а кофе вообще начинает напоминать об альфе, стоило только вспомнить об этом, и запах сразу стал таким приятным, ласкающим – теперь это местечко, в принципе, «милое».
Не то чтобы «Святой» вдруг полюбил такие шумные места, где полным-полно всякого-разного, но он готов с этим мириться, выискивать в этом «положительные стороны» – раз уж это нравится его стае. А им нравится. И это в свою очередь нравится «Святому».
Медленно пережевывая сладкую выпечку, он чувствует, как внутри отпускает, расходится, как сахар в чае, напряжение, сковывавшее его перед полнолунием.
Всё кончилось. Ну, не совсем. Но ведь полнолуние-то он пережил, так? И теперь можно снова считать это слово словом с маленькой буквы. Ну, хотя бы на ближайшие недели три… И надеяться, что и в следующий раз всё обойдется. Только теперь у этой надежды есть законные основания.
«Святой» почти расслабился, почти успокоился – когда по внутреннему уху вдруг бьет звериным инстинктом. Словно резко сдернули в воду, на самое дно, и теперь толща воды давит на уши.
Свой чужак.
Волк внутри подбирается. Переступает лапами, прихрамывая. Стычка с альфой не прошла для него даром. Но он зверь, а не какой-то там слабый человечек. Поэтому если надо – он будет драться даже раненым и уже один раз побежденным. Он будет драться – даже если не надо. Он же волк. И в какой-то мере ему даже надо – убедиться, что он всё-таки способен побеждать в драках.
Но Летти успокаивающе кладет ладонь поверх руки его человека. Тепло кожи – почти как альфа-одеяло. Почти… И этого «почти» хватает, чтоб его человек снова взял верх.
И волк отступает.
«Святой» оборачивается, практически не таясь. Даже не так – просто не догадываясь, что надо там таиться или делать вид, будто тебе всё равно.
Это блондинка. Этакая вся. Эрика, точно! С которой у них что-то там было в школе. Судя по всему, что-то хорошее.
И судя по тому, как начинают вдруг улыбаться почти все местные парни – Эрика вообще очень хорошая. Какой-то особой хорошестью. Она как-то странно хорошо улыбается (Летти никогда не улыбается так, но как-то похоже, кажется, улыбались «телки» «своих»). И от того, как она подмигивает какому-то пареньку в углу – тому тоже явно становится хорошо (во всяком случае, это выражение у него на лице – в кино так демонстрируют счастье). И от ее руки, скользнувшей по шее другого парня, как раз добравшегося к кассе, руке, зарывшейся в волосы, заставившей склонить голову почти к ее уху, так что только с оборотничьим слухом и расслышишь – кажется, это тоже хорошо. По крайней мере, пахнет парень не страхом и болью, а как-то, как пахнули «свои», когда им точно было хорошо.
– Угостишь меня фраппучино, Чарли? – шепчет Эрика прямо в ухо своей «добыче» (для «Святого» парень сейчас ощущается именно так – добычей).
– Я… Ааа… Я Эдди, да. То есть ДА! Фраппучино, конечно. Одно фраппучино, – это уже баристе. – Со всем, с чем захочешь! – На прилавок возле кассы судорожно летит почти всё содержимое кошелька.
– Крем-фраппучино, – небрежно кидает Эрика баристе, продолжая небрежно перебирать парнишке волосы. Приблизительно так в передачах о животных хозяева поглаживают своих питомцев, пока всё их внимание отдано камере.
– Вот проститутка! – восхищенно шепчет рядом Дэвид.
«Святой» резко оборачивается, отрываясь от сцены возле стойки. Брэд одобрительно лыбится до ушей. Дэйв вообще беззвучно смеется, тихонько хлопая в ладоши. Летти смотрит снисходительно, но тоже явно без осуждения.
А вот «Святой» хмурится.
Он не дурак. Не такой дурак как раньше. И теперь он понимает: то, что он делал раньше, у «своих», делал для них по ночам – это не то, чем можно похвастаться в компании. Это было не так-то легко понять, но он это всё-таки понял. Хотя его и сбивали, путали, заморачивали в конец полуголые девицы и парни – развалившиеся на рекламных витринах, призывно скалящиеся с высоты билбордов, подмигивающие с экранов и томно дышащие из радиоколонок. Вокруг всё будто пропитано сексом. Его так много, он такой разный, он для всех и для каждого свой. И разобраться в нем практически нереально. Или, может, наоборот, только практически… ну, на практике то есть, в нем и разобраться? Но даже людям, которым в отличие от «Святого» не приходится параллельно разбираться еще и со всем остальным, причем со всем подряд, даже таким людям подчас сложно разобраться с сексом. А «Святой» кое-что смог. Он не такой дурак. Бывают дураки и похуже…
И в отличие от тех дураков «Святой» сумел просечь главную фишку: в сексе «круто», «классно» и «запредельно клево» – когда тебя хотят. Хотят тебя «взять». Хотят тобой «обладать». Но вот «давать» самому… Вот это и есть то – чем в компании хвастаться не стоит.
Потому что люди эгоисты.
Потому что каждый мечтает, чтобы его партнера хотели все – а владел бы им только он один.
Потому что каждый хочет быть единственным у его – откуда-то набравшегося опыта – партнера.
Потому что каждый мечтает об экс-клю-зи-ве.
А подержанный товар не хочет никто.
«Святой» утыкается в стаканчик с чаем, делая вид, что студит горячий напиток. Он не хочет смотреть на Эрику. И слушать про «проституток». Потому что он знает, что такое «проститутка». Это подержанный товар.
Такой же, как он.
И он хмурится еще сильнее, потому что никак не может взять в толк: как можно обзывать «проституткой» и восхищаться-одобрять-принимать при этом? Что хорошего в том, чтобы быть «проституткой»? Чему тут аплодировать и улыбаться?
И как Эрика до сих пор не вцепилась его собратьям в глотку…
А ей даже нравится реакция его стаи. Взгляд, походка, улыбка – всё настолько явно демонстрируют полное довольствие, что даже горький чай «Святого» начинает казаться приторным. А еще ее сердце – оно будто победный марш отстукивает. И, пожалуй, даже пахнет она превосходством, когда проходит мимо них на выход.
Больше «Святой» терпеть уже не может. Слишком много воспоминаний от фразы Дэйва. Слишком много сомнений. Слишком много… Чая, наверно, тоже.
– Мне нужно в туалет, – при этом «Святой» кривится, словно от боли. И вскакивает, словно от страха.
Ну, некоторые воспоминания столь же неприятны, как переполненный мочевой пузырь. Жаль только, что от них не избавишься также легко, как от лишней жидкости в организме. А ведь так хочется еще и положить на них. Но некоторое воспоминания… даже если тебе кажется, что ты в них разобрался…
…от них не избавиться никогда.
Впрочем, об этом «Святой» старается не думать. Он просто выскакивает из-за стола и почти бегом кидается прочь. Он хочет домой. Он сходит в туалет дома. Он не жалеет, что пришел, не жалеет о горьком чае, он даже не о воспоминаниях жалеет сейчас… Он просто хочет домой.
Поэтому он выбегает из кофейни и выпускает волка. Верни нас домой. По запаху, звериной ли чуйкой, оборотничьим вуду… Просто верни нас домой.
Когда тот самый «второй поворот направо» (ну, в его теперешнем случае – налево) уже маячит на горизонте, рядом, словно из клубов тумана и машинных выхлопов, материализуется Эрика. Сначала «Святой» видит ее отражение в проплывающей мимо витрине и только потом слегка оборачивается, чтобы убедиться, что она и вправду вышагивает за его правым плечом.
Уже, наверно, не первую минуту вышагивает – а волк и ухом не повел. Чертов предатель! Или просто так сильно сосредоточился на поиске дома? Лучше бы второй вариант, грустно вздыхает «Святой».
– Эй, грустный маленький мальчик, а ты в курсе, что твоя компашка ползет за тобой на своей тачке от самой кофейни? – ехидно скалится Эрика.
«Святой» на мгновение прислушивается к себе, сосредоточенно сведя брови на переносице – и решительно кивает:
– Ага. – И помедлив немного, всё же уточняет: – Их присутствие… это чувствуется. Даже если тебе плохо. Особенно если тебе плохо.
Эрика рядом хмыкает. Вроде насмешливо, и в то же время у «Святого» не возникает ощущения, что насмехаются над ним. Скорей она смеется над собой.
– Да уж, чувствуется.
– Тебе не нравится это ощущение? – «Святой» даже спотыкается от удивления.
Он не собирался поддерживать разговор. Ему ведь нужно было побыть одному. Он для этого даже от собственной стаи сбежал. Но у него просто не получается смолчать на такое вопиющее заявление – не нравится чувствовать стаю!
– Чувствовать поддержку – это одно, сладкий непонятливый мальчик. А вот чувствовать чужую боль… Разве тебе – чужую боль чувствовать нравится?
«Святой» снова вжимает голову в плечи, невольно ускоряя шаг, и не находя в себе силы оторвать глаза от земли.
– Нет, – глухо бурчит он. – Мне и своей хватает.
– Ага, мы все тоже так думали. Когда в стаю вступали. Что теперь сильный взрослый Дерек о нас позаботится.
– А он разве нет? Он ведь альфа!
– Нет, почему же, он заботился. Пока сильным был. А потом вдруг нам пришлось… Чувствую себя малолетней мамочкой. С ребеночком-калекой. А ведь мама предупреждала меня, что надо предохраняться.
«Святой» бросает на собеседницу быстрый взгляд – ее ярко-красные губы разъедает едкая усмешка – и снова прикипает взглядом к асфальту под ногами.
– Он болен, да? Ваш альфа…
Он успевает пожалеть о заданном вопросе еще до того, как с губ срывается последний звук – но, как говорится, не-воробьев назад не поймаешь.
Эрика кидает на него быстрый взгляд сквозь хитрый прищур:
– Он болен, да. Уже давно болен. И уж даже не знаю теперь, станет ли ему когда-нибудь лучше.
Дальше они идут молча. До того самого поворота. Дольше Эрика не выдерживает.
– Знаешь, раньше я все время смотрела под ноги при ходьбе.
«Святой» аж спотыкается: вот уж чего он не ожидал услышать. Она вообще это всё к чему?
– Просто до укуса я тоже была больна. И доктора говорили, что никогда не вылечусь. Я так привыкла смотреть только под ноги. Так боялась споткнуться… А, может, просто не хотела травить себе душу лишними картинками. Видами нормальной жизни. И от приступа к приступу я ходила с опущенной головой. Не смея поднять глаза. Отгородившись завесой волос. Будто провинившаяся за что-то. Стыдившаяся саму себя. Всю мою жизнь разграничивали тротуарные плиты, делили на четко выверенные отрезки – от дома до школы, от школы к больнице. Я по оттенку асфальта могла определять в какой части города нахожусь. И что перед школьным порогом три трещины – две небольшие и одна длинная, пересекающая нижнюю маленькую – это я тоже заучила на «отлично». И, знаешь, я не одна была такая. Иногда… когда я всё же подымала глаза… то видела, как вокруг, также опустив головы, заткнув уши наушниками плеера или отгородившись от мира очками, ходят другие. Причем, чаще всего как раз взрослые. Так что я не верила в сказочку «вот вырасту – и всё станет лучше». И не ждала, что действительно станет лучше. – И тут ее голос меняется: из него уходят, исчезают вмиг болезненные нотки, зато прорезается сила и мощь. – А потом Дерек дал мне укус. Избавил меня от болезни. – Эрик шумно втягивает носом воздух, гордо вскидывая голову. – И я подняла глаза.
И что-то есть в ее голосе такое, что даже «Святой» невольно вскидывает взгляд. С непривычки робко оглядывается по сторонам.
– У волков отличное зрение, ты ведь в курсе, маленький мальчик, привыкший смотреть только в пол? Так посмотри вокруг. На эти листья. На тот дурацкий мяч, еще пару месяцев назад улетевший в соседские кусты и благополучно забытый там, пока ветки не оголятся зимою. Видишь, как блестит консервная банка? А луну? Тоненькую, как острие согнутого лезвия – ты ее видишь? Ты видишь сколько всего можно видеть – если только оторвать глаза от земли? Ты всё это – видишь?!
«Святой» замирает. Слегка пошатывается. Его ведет, когда он пытается уложить, упорядочить хоть как-то всё это в своей голове: и траву, и листву, и мяч, и банки, и кусок газеты, и ворону на облезлой ветке чуть наискосок от него… И Луну. Она маленькая, тоненькая, такая хрупкая с виду… Но почему-то снова с большой буквы. Наверно, потому что очень красивая. Очень уж нравится его волку. Глядя на нее, хочется уютно свернуться, вписавшись хребтом в лунный ободок – и насладиться заслуженным сном. Полнолуние отняло столько сил. Волки заслужили свой отдых.
Еще один вдох. Еще один взгляд. Еще одна порция листьев-окон-фонарей-облаков. Еще одна попытка осознать… Ну и черт с ним, раз не получается! Некоторые вещи и не должны получаться, решает вдруг «Святой», достаточно, что они просто чувствуются.
– Да. Я вижу. Больше, чем раньше.
– Это хорошо, – шепчет Эрика, склоняясь к самому его уху. И также как там, в кофейне, зарывается ему, словно своей добыче, пальцами в волосы. Только на этот раз слегка выпуская когти. Вот только его волк совсем не против. Его волк довольно урчит. С этой волчицей ему хорошо. – Хорошо, что ты видишь больше, чем раньше. Может, когда-нибудь ты увидишь и свое место в этом мире.
И, резко отодвинувшись, она разворачивается и быстро, почти бегом бросается в обратную сторону, туда, откуда они со «Святым» пришли минуту назад.
– Эй! – непонимающе кричит «Святой», недоумевая, почему она вдруг уходит. Зачем бросает его. И на кой вообще шла в эту сторону, если ей в действительности надо в другую. Но когда она всё-таки оборачивается, то вместо этих вопросов с его губ срывается совсем другой: – Так твой альфа поправится? Ведь поправится же?
Эрика довольно смеется непонятно чему. Заливисто хохочет на всю улицу, сверкая клыками и бесстрашно обнажая шею.
– Конечно, поправится, Стайлз. На то он и альфа!
Перед самим домом «Святой» притормаживает, поджидая машину Летиции, и последние шаги они идут нога в колесо.
«Святой» как может ободряюще улыбается в ответ на обеспокоенный взгляд Летти. Позволяет Брэду потрепать себя по голове, хоть прикосновения всех, кроме альфы, до сих пор и не входят в топ его любимых вещей. Но при этом Дэйва он шутливо пихает плечом сам. Так что в дом они входят одной большой дружной стаей.
И только близость стаи удерживает «Святого» от того, чтобы ощерить зубы: на диване, словно у себя дома, расселся чертов Дерек Хейл. Чужой альфа на его родном диване.
– Стайлз!
«Святой» замечает шерифа только после того, как тот буквально впечатывает его в собственную грудь. Объятие короткое, но практически выбивает дух. Так что приходится делать судорожный вдох… И только после него «Святой» замечает присутствие в комнате кого-то еще. И собственного альфу, в том числе.
«Святой» настолько сбит с толку собственной реакцией – откуда столько агрессии к чертовому Хейлу? И как он умудрился сразу не заместить Джейка?! – что почти безропотно позволяет старшему Стилински себя обнять. Не мешает тому похлопывать себя по спине, рукам и бокам. Наверно, тот пытается так убедиться в отсутствии существенных повреждений на теле сына, но «Святому» кажется, что его перепутали с ковриком и теперь пробуют выбить из него пыль. Когда шериф задевает рану на боку, «Святой» резко отступает назад, уходя от успевших надоесть прикосновений. Не то чтобы «отец» сделал ему слишком больно – бывало и больнее, вот с тем же Дереком, к примеру, и бывало – просто он по-прежнему следует самому главному правилу своей жизни: можешь избежать боли – избегай/убегай/отступай. И он отступает.
– Так как прошло? Полнолуние это. – Шериф пытливо заглядывает сыну в глаза, пытается разглядеть там что-то своим родительским взглядом. – Ты, говорят, держался молодцом, да, ребенок? Не то чтобы я в тебе когда сомневался, ты ж знаешь… Что, не хочешь рассказывать? Ну и ладно. Может, потом как-нибудь.
Старший Стилински хмурится, но при этом пытается улыбаться. Странная выходит гримаса, он и сам это чувствует. Но что поделать, он уже привык, что сын никогда не рассказывает ему ни о чем важном – пока сам не захочет. Впрочем… Самое важное они друг о друге итак знают: они есть друг у друга, они семья, они поддержат один другого, чтобы ни случилось. По крайней мере, раньше его сын знал это точно. Ну ничего, если надо, он ему это снова как-нибудь растолкует. Он сумеет. В конце концов, если его несовершеннолетний сын, его маленький ребенок, его дитя смог выжить, пережить всё, что на него свалилось – значит, и Ланс сможет. Всё что угодно сможет. Когда речь заходит о его ребенке – для него невозможного нету. Пусть он и не оборотень. Но он гораздо больше – он родитель. А, значит, он сможет больше, сможет всё, сможет… Что надо, то и сможет.
А пока он смешит сменить тему, которая явно не нравится Стайлзу, на что-то более безопасное:
– Ты есть-то хочешь? Или вы поели… Вы ж поели, Летти?
– Да так, «заморили червячка». Можно было бы и чё-нить посущественнее. Давай что ли картофельного салатика сварганим, а Ланс? Только меня на кухню одну пускать нельзя. Поможешь?
– Да, это да. Как истинный рыцарь спешу прекрасной даме на помощь. Только погоди… Я тут хотел… – Шериф торопливо вытаскивает из кармана какую-то прямоугольную почти плоскую штуковину, небольшую, с ладонь, то ли из стекла, то из металла. – Вот, сын. Это телефон тебе новый. Ну, не телефон, не совсем, это айфон. У тебя раньше похожий был. И очень тебе нравился. Не помнишь? Не важно, – быстро добавляет он. – Я-то больше с рациями дело иметь привык, а в этих современных моделях плохо разбираюсь. Но ты справишься, я уверен. Раз разобрался, как ноутом пользоваться, то с телефоном… айфоном этим… и подавно справишься. Ты у меня парень смышленый. Там номер мой вбит уже. И GPS есть. Ну, это так, на всякий случай. Ну бери, что робеешь?
«Святой» настороженно смотрит на прямоугольник, потом переводит взгляд на Джейка, и только дождавшись одобрительно-ободряющего кивка альфы, берет непонятную гадость в руки. Ну, вроде ничё так. Током не бьется. Не тяжелая даже.
Дэйв тут же лезет к ай-фо-ну своим любопытным носом:
– Последняя модель? Вот класс! Вот это подфартило! Какое приложение первым скачаем?
– Ты ему не игрушками память засоряй, а лучше номера стаи в телефонную книгу вбей, – тут же привычно обламывает энтузиазм Дэйва Летти.
– Да что их вбивать-то? Минутное дело! Я, кстати, видел приложение, показывающее фазы Луны…
– Во этим людям делать не фиг! В окно выглянул – вот тебе и фаза Луны.
– А если днем? Или, к примеру, планы у тебя через неделю, и надо точно знать…
– А приложения, которое показывает какой дорогой ходить, чтоб тебя за эту неделю кирпичом по голове не шандарахнуло, там, случаем нету? Хотя тебе оно уже ни к чему…
«Святой» привычно отступает, давая Летиции и Дэвиду больше места для «общения». Кажется, они реально переживали за него все эти дни, видно, даже не «пообщались» как следует ни разу: вон сколько энергии нерастраченной прет.
«Святой» невольно усмехается, когда ловит взгляд шерифа, который тут же заговорщицки подмигивает ему: мол, ничего-ничего, это они так шутят, даже я уже понял. Он еще успевает махнуть рукой Брэду, когда тот поворачивается и молча скрывается на кухне: всё ясно, пошел готовить обед, не дожидаясь пока Летти отведет душеньку с Дэйвом – конечно, такое ж попробуй пережди. И поворачивается к Джейку. Он хочет, пользуясь моментом, пока все отвлеклись на шутливую перепалку, забраться альфе под локоть, уткнуться носом в подмышку и отогреться, наконец, за все эти дни, пока Джейка не было рядом… и «Святой» был бы при этом в сознании. Но все его планы летят к черту, когда он замечает с какой странной полуулыбкой – вот вроде половинчатой, но радости в ней на две полных, пожалуй, хватит – следит за перебранкой его друзей чертов Хейл. Так радостно. Так спокойно. Удовлетворенно даже. Будто это его стая устроила тут шутливые разборки. Специально, чтоб его повеселить. Да что он вообще забыл на его диване? Является, как к себе домой… усыпляет бдительность его собратьев… пахнет тут, понимаешь ли! Да еще и улыбается при этом!!!
– А меня Дерек чуть не убил в полнолуние.
А заодно точно убил что-то другое – потому что наступившая в комнате тишина, она мертвая, честное слово.
– Ему сказали держаться от меня подальше, а он приперся, подманил меня и чуть без бока не оставил, – продолжает ябедничать «Святой», чувствуя, как от раны и вверх, к самому сердцу разливается какое-то непонятное тепло, какая-то злая радость, жгучая, как кайенский перец и искренняя… такая искренняя… Злорадная, понимает вдруг он.
Шериф делает осторожный шаг вперед, рука его невольно тянется к левой подмышке, будто он что-то пытается там нащупать… пистолет, быть может… или это сердце его беспокоит?
– Дерек… Это правда?
И тут вдруг Летти заходится смехом. Каким-то отчаянным, почти истеричным.
– Ох, ха-ха! Наш мальчик научился «дергать понравившуюся девочку за косичку»! Га-ха-га! Да не обращай ты внимания, Ланс! Ох… Это наши… звериные дела… инстинкты и всё такое… Ха-ха…
Дэйв, каким-то образом умудрившийся оказаться вдруг у «Святого» за спиной, тем временем яростно шипит ему в ухо:
– Ты что, в конец рехнулся? Ты чего добиваешься, придурок? Хочешь своего отца с местным альфой стравить? Или окончательно Дерека против нас настроить?
А чертов Дерек подымается тем временем как ни в чем ни бывало и, мило улыбаясь шерифу, спокойно, даже как-то лениво, наконец-то идет к дверям.
– Мы все устали, шериф. Пожалуй, я заеду в другой раз. – И наконец выметается ко всем чертям.
И только после того, как за чужим вожаком захлопывается входная дверь, «Святой» чувствует в себе силы перевести дыхание.
А вот выносить осуждающие взгляды стаи он сил в себе уже не чувствует. Почему они смотрят на него так? Почему именно на него?! Они ведь его стая! Значит, всегда должны быть на его стороне. И вообще, они первыми пустили чертова Хейла на его диван. И даже бровью не повели, когда он начал тут… улыбаться… Как он смеет тут улыбаться, пока Стайлз…
Додумать «Святой» не успевает. Будто невидимая сила срывает его с места и, подогреваемая обидой и злостью, почти выталкивает на улицу. Через газон. На дорогу. Практически Хейлу под колеса.
У чужого альфы хорошая реакция. А у его машины отличные тормоза. Зато у «Святого» тормоза снесло напрочь. Остались только обида и глупое, иррациональное желание что-то кому-то доказать. Наверно, всё-таки стае. Вот только всё равно непонятно что.
Вы хотели, чтоб я пообщался с Хейлом? Ну ладно…
«Святой» медленно обходит капот, решительно дергает на себя дверцу и медленно, старательно копируя манеру самого Хейла, неторопливо скользит на пассажирское сиденье.
Чертов Дерек только вскидывает брови. Не вопросительно даже, а как-то издевательски.
«Святой» нервно облизывает губы, и вдруг вспоминает Эрику в кофейне. И Дэйв сказал тогда… ну, имелось в виду… что они с ней… «Святой» и она… одинаковые… Только у Эрики это почему-то было признаком силы. А «Святого» даже воспоминания об этом делают слабым. Но что если попробовать? Хотя бы попытаться…
«Святой» расправляет плечи и щурит глаза. По идее, это должно выглядеть «томно». Лапать чужого альфу он всё-таки не решается, хотя волосы у него, кажется, мягкие… легкие… приятные, наверное…
– Купишь мне фраппучино? – он почти добавляет «Чарли», но вовремя прикусывает язык: Хейла зовут Дерек, он помнит. И ему совсем не хочется, чтоб тот решил, будто он такой дурак, что не может даже имени чужого запомнить. Потому что он, в конце-то концов, не такой уж дурак.
Хейл вскидывает брови еще выше. И молчит.
«Святой» тоже молчит. Он просто не знает, что тут еще сказать. Ему и эти-то три слова выдавить из себя стоило огромных усилий.
– Ты серьезно, Стайлз? – Кажется, Хейл догадался, что собеседник уже на взводе и решил-таки проявить милосердие, первым прерывав тишину. – Ты пытался прибить меня пару дней назад. Только что выставил меня из дома. А теперь я должен покупать тебе какую-то сладкую гадость?!
– Можешь, не сладкое, можешь мяса. Я вообще-то есть хочу, а этими «маффинами» фиг наешься.
– О, значит, бургер! Но опять-таки за мой счет.
– А что, – скалится «Святой», в его голове до сих пор звучит обидный смех Летти, – разве «понравившуюся девочку» не полагается водить на свидания? Ну вот и раскошелься!
Хейл даже отшатывается. То ли от агрессии чужой беты, то ли от заявления «Святого». А потом медленно, настороженно подается вперед:
– Ты зовешь меня на… свидание, Стайлз?
– Если там кормят мясом, то да.
Он вообще-то «свидания» видел только в кино, но, кажется, ничего страшного или болезненного в этом нет. Так почему бы ему и впрямь не сходить? Заодно и стае докажет… Ну, что-нибудь он этим точно докажет. Потом как-нибудь разберется что именно.
– Ну хорошо, – Хейл наконец-то заводит машину. – Поехали на свидание.
Даже если всё пойдет по «волчьему» сценарию… Это лишит его воспоминаний навсегда… Это как крушение поезда, когда жертвы оказываются заперты в сплющенных искореженных вагонах… Если ты его укусишь и регенерация сработает – тело просто заменит старые, поврежденные, клетки новыми. И никаких воспоминаний внутри этих клеток, ясное дело, не будет…
«Святой» помнит предупреждения доктора, отговаривающего Джейка от обращения забитого мальчишки. Но понимать их он начинает только теперь, сидя в полутемном зале ки-но-те-ат-ра и уминая второй Биг Мак. На экране как раз рушится, неотвратимо сминается безжалостной гармошкой железнодорожный состав. Из колонок чересчур наигранно вопят какие-то люди. Зато подростки несколькими рядами ниже хихикают очень даже искренне. А «Святой» смотрит на всё это дело, продолжая механически жевать бутерброд, и до него потихоньку доходит…
Это лишит его воспоминаний навсегда…
Из этих смятых купе никто не выберется. Они так и останутся там навсегда. Как тунец в консервной банке. Сплющенные, замаринованные в собственном соку, в своих страхе и боли.
Навсегда.
Дерек привел его в кино – потому что его Стайлз любил кино. И Дерек, видимо, надеется, что приятная, привычная обстановка всколыхнет что-то такое в пацане, что тот вспомнит… ну хотя бы почувствует… себя не совсем чужим…
Но «Святой» сейчас чувствует – что, похоже, останется чужим навсегда.
Все воспоминания Стайлза Стилински остались глубоко, недосягаемо глубоко, где-то там, в запертых искореженных вагонах. И он даже готов признать, что они там есть. На это ведь рассчитывает его «личная» стая – что внутри «Святого» осталась хоть крупица их Стайлза, да? Ну ладно, окей, уговорили, там что-то осталось. В это полнолуние волк даже слышал эти остатки – останки чего-то – как они вопили при виде чужого вожака. Как они рвались на волю.
Они и сейчас орут. Так сильно, как могут. Как им еще только хватает сил. Вот только вопят они на каком-то непонятном «Святому» языке. И поэтому вместо жалости и сострадания вызывают скорее досаду. Это как отдать последние деньги за курсы испанского, а потом приехать на заработки и понять, что все вокруг говорят на французском. И хочется побиться головой об стенку. Сплюснуть голову еще раз, в надежде, что если смять состав по-новой – где-нибудь вдруг да откроется какая-нибудь лазейка. Брешь. Дыра. Проход или пролаз. Вот только…
Это лишит его воспоминаний навсегда…
Еще пару дней назад его это совсем не волновало. Все эти воспоминания были ему не нужны. Как пятая нога его волку.
А потом Полная Луна выглянула из-за туч. И его волк сделал то, что сам «Святой» делать всё это время боялся – копнул глубже. В самый-самый страх. Наплевав на возможную боль, какой бы она ни была. И волку при этом было плевать – испанский там или французский… Волк сказал: там всё-таки что-то есть. Волк сказал: оно еще живое. Волк сказал: не надо слушать – просто почувствуй.
Как чувствовал сегодня, когда Эрика заставила тебя таки поднять глаза.
Как чувствуешь сейчас, в полутемном зале, где слишком ярко бликует спецэффектами экран, где слишком громкие звуки, где слишком много чужих, посторонних запахов – и один из них, это запах чужого альфы. Но при этом ты всё равно чувствуешь…
Чувствуешь, что его присутствие почему-то совсем не злит сейчас.
И когда его человек кладет свою руку поверх руки твоего человека – волк почему-то совсем не возражает. Как не возражал против Эрики, провожающей до дома. И, пожалуй, если б здесь сейчас появился этот кудлатый, Скотт, волк, может быть… Да не, фыркает волк, со Скоттом ты, друг, уже того, перебрал.
«Святой» вдруг понимает, что улыбается. Тупо лыбится, глядя, как на экране, картинно заламывая руки, воет какая-то блондинка. И совсем у нее не похоже на волка, кстати, выходит. Потренироваться бы тебе, деточка.
– Тебе правда нравится фильм? – недоверчиво интересуется Дерек.
– Неа, – продолжая улыбаться, качает головой «Святой». – Прошли отсюда. Уже уши болят от их бахов и взрывов. Даже у меня. Не говоря уже про волка…
«Я хочу тебе кое-что показать», – говорит Дерек, стоит им только выйти на улицу. И, не слушая никаких возражений, настойчиво тащит за руку сначала в машину, а по приезде на место – куда-то вперед. В гараж, понимает «Святой». Это – гараж. Он видел такие в передачах и фильмах.
– Мы нашли твой джип на опушке. Ты врезался в дерево. Когда убегал от Кали. Верней, когда она уже тебя догоняла. – Дерек частит. Слова накатывают друг на друга, как галька в волне прибоя. Но «Святой» всё равно отлично понимает каждое предложение. Ему почему-то очень легко понимать всё, что говорит ему Дерек. – Мы притащили его сюда и отремонтировали. Долго возились. Но каждый… не только я… мы все хотели… Мы считали, что так – правильно. Так что теперь твой СиДжей в отличной форме. Даже лучше, чем раньше. Вот.
Но «Святой» даже не смотрит на машину. Гораздо больше, чем какая-то груда металла, его интересует другое. И он, пожалуй, даже злится на себя, что это «другое» не интересовало его раньше. Как он мог быть так спокоен всё это время? Как же у него получалось? Или всё-таки не получалось… не потому ли схлопотал в бок «старый друг» Дерек?
– Почему вы меня не искали?
Дерек резко замолкает. Затыкается на полуслове. Наконец-то отпускает его руку и отходит чуть вперед. Замирает – и резко разворачивается. Словно атаковать собрался. Вот только не атакует. И спустя пару секунд у «Святого» даже получается втянуть назад когти.
– Мы искали, Стайлз. Мы из последних сил искали. Буквально из последних. И мы нашли. Кали. Это та сучка… В общем, она из стаи альф. А еще профессиональная медсестра. И когда мы прижали ее… Она клялась, что ты мертв. И было очень трудно ей не верить. Потому что она не врала: я слышал ее сердце.
– А что говорило тебе твое сердце?
Хейл вдруг улыбается. Грустно и немного обреченно. Но от этого его улыбка выглядит только искреннее.
– Когда после заверений Кали мозги реально мне отказали – мое сердце напомнило мне, что это не первая потеря в моей жизни. Что оно уже пару раз захлебывалось собственной кровью, не в силах и дальше гнать ее по венам. Когда сожгли мою семью. Убили сестру. Когда пальцы впились родному дяде в горло… Ты был не первой моей потерей, Стайлз. Вот что сказало мне сердце. И я понадеялся, что раз уже переживал подобное раньше – то и в этот раз уж как-нибудь переживу.
Стайлз стискивает зубы так, что скулы сводит. Или их сводит от горькой слюны, наполнившей рот? И он снова чувствует себя «Святым». Потому что снова не может вспомнить нужного слова. Та мутная взвесь, что подымается сейчас из самого нутра, – это что за чувство? Обида? Злость? Растерянность? Это чувство вообще или он заразился от Хейла какой-то ему неведомой дрянью?
А, может, это ревность? Он что, ревнует Хейла к мертвой родне? Тогда он точно рехнулся. Только псих… псих и садист конченный может хотеть… быть худшей потерей…
Вот только все твердят, как же сильно они любили друг друга. Ну как твердят – намекают прозрачно. А разве влюбленные идиоты не мечтают быть для любимых «самыми-самыми»? Всегда и во всем.
– Ну и как, пережил?
– Сам же видишь. Стою тут перед тобой вполне себе здоровый. Дышу. Треплюсь с тобой о делах сердечных. Наверно, пережил.
– Молодец тогда. Поздравляю.
«Святой» резко разворачивается и чуть ли не бегом припускает к выходу. Ему пора убраться отсюда. Пока не выкинул какой-нибудь идиотский фортель. Он сам не знает, не догадывается даже какой – но точно знает, что тот будет идиотским. Пусть он и не помнит ни хрена, но он уже успел подметить, что когда речь заходит о Хейле – «Святой» на другие фортели, кроме как идиотские, и не способен даже.
– Стайлз! – Дерек успевает окликнуть его, когда до спасительной двери остается лишь пара шагов.
И «Святой» замирает будто по команде. Словно Хейл – его альфа. Волк на такое предложение возмущенно щерит клыки. Но тот другой… тот, кто глубоко внутри… тот Стайлз, которого окликнул Хейл… он даже рад, он, пожалуй, хотел бы…
– Ты был не первой моей потерей. И я не буду даже пытаться эти потери сравнивать. Каждая боль… она была особенной. Разной. Каждая потеря болела по-своему. Понимаешь, Стайлз?
Стайлз не понимает.
А вот «Святой» очень даже. «Святой» знает и помнит – ох, никогда не забудет – много разных болей. И Хейл прав: каждая из них болела по-разному. Каждая была особенной. Поэтому «Святой» понимает.
– Я не буду говорить, что ты был худшей моей потерей. Рассказывать, как я тут по ночам… Черт! Нет, я не буду этого делать! Потому что дело-то не в этом. Всё дело в том, что я только думал, что пережил. Я же «упрямый придурок», ты сам так всегда говорил. И на чистом упрямстве я существовал все эти месяцы. А потом… Я чинил тачку под привычный треп Эрики… В тот вечер была ее очередь присматривать за мною. Потому что даже мои беты не верили мне, когда я клялся и божился, что переживу. Что ты просто очередная потеря, которую я как обычно переживу. Я колупался в твоем стареньком джипе, уже просто от нечего делать, когда Скотт позвонил. Нес в трубку какую-то ахинею. А я понять не мог, отчего вдруг расплакалась Эрика. Она плакала и смеялась. И всё повторяла, что «знала, точно знала». Что уж она-то «никогда не сомневалась»… Я не помню, что говорил Скотт… Я сам себя не помню. Осознал себя только в твоей спальне. И долго не мог сообразить, что я там делаю. Какого черта поперся туда… Я ведь ни разу к твоему дому не ходил… После того, как тебя… не стало с нами. Я помню, что хотел уйти. Жутко хотел выбраться оттуда и рвануть куда-нибудь в лес. Потому что в твоей комнате пахло тобою – но запах был… застарелый такой. Пыльный. Заброшенный. Почти неприятный. Потому что от него какой-то обреченностью несло. Противненький такой душок. Это как любимым парфюмом забрызгать котячью метку. Эта кошачья дрянь обязательно всю прелесть любимого аромата перегадит. В моих воспоминаниях ты пах иначе.
Дерек медленно подходит ближе, осторожно так, будто и впрямь к коту подбирается. И непонятно пока, то ли за шкирку трепать начнет, то ли вылизывать примется. Дерек замирает позади «Святого», проводит носом вдоль шеи, вбирая запах. И «Святой» сам не знает, отчего дрожит… Щекотно, наверно. И страшно. «Святой» боится. Самого себя боится. Сердце испуганно замирает, когда нос Дерека утыкается в висок. И Хейл шепчет прямо ему на ухо:
– А вот сердце… сердце твое стучало также. Совсем-совсем, как раньше. Я услышал его, когда вы еще до порога дойти не успели. И понял вдруг… не вспомнил, нет… просто осознал наконец, что нес мне по телефону Скотт. И отчего истерила Эрика. И какого черта я торчу в твоей спальне, мертвой хваткой вцепившись в твою футболку. И вот в тот момент-то я и понял, что ни хрена… ни хрена я не пережил… Я просто переждал. Как скованная льдом река пережидает зиму. А по весне безжалостным потоком сметает на хрен всё и вся, что попадается на пути.
– Почему ты меня не искал? Ну почему?!! – вся боль, вся-вся, что только «Святой» знает и помнит – выплескивается в этих словах. Вырывается тем самым «безжалостным потоком».
– Прости меня. Прости, детка. Но я даже не успел осознать, что я тебя потерял. Я вцепился зубами в дела стаи, в работу, в твой джип, в какую-то херню… словом, во всё, что только помогало мне не понимать, не осознавать, что я тебя потерял. Потому что если бы я действительно это осознал… – Дерек вздрагивает всем телом, будто после долгого пребывания на морозе он вернулся в тепло – и теперь из него выходит весь холод. – Мне даже сейчас страшно думать об этом… Страшно вспоминать…
– Мне тоже, – перебивает вдруг «Святой». И решительно отстраняется, отходит от Дерека. Им лучше пока побыть на расстоянии. «Святому» лучше побыть на расстоянии от Дерека. Ему так думается лучше. Черт, ему так даже лучше дышится. – Мне тоже страшно вспоминать, Дерек. Вспоминать, что со мной было, пока ты тут осознавал. Можешь заодно и это осознать. А мне домой надо. Скотту и Эрике привет.
И «Святой» наконец-то открывает эту чертову дверь и выскакивает наружу.
На этот раз он не идет домой. Не спускает волка с поводка. Наоборот – загоняет поглубже. Ты сегодня уже нагулялся, мой милый. Я дал тебе волю – и гляди, к чему это всё нас с тобой привело. Сначала в Полнолуние. Теперь вот с этим «свиданием». А дома ведь альфа ждет. Он ждет ведь, ну правда?! Джейк любит нас с тобою. Нас – а не каких-то там Стайлзов Стилински. И мы его любим.
А мы его любим?
Мы вообще кого-нибудь любим? Мы это умеем? Или этому нужно учиться, как чистке зубов или завариванию чая? Мы…
А кто мы?
От незнакомого, непривычного звука он вздрагивает всем телом. Потому что эта дрянь, она еще и дрожит мелкой дрожью. Его айфон. И светится.
«Святой» медленно, настороженно вытаскивает его из кармана, присматривается. И тыкает в «Принять». Как-то так отвечает на телефонные звонки Джейк. У него другой «айфон», который вроде как и не «айфон», но…
– Эй, малыш, тебя хоть этой штукой пользоваться-то научили? Или просто впихнули в руки в надежде, что сам разберешься?
Из айфона слышится густой зычный смех. И кажется, что этот смех сейчас хлынет за края прямоугольника, окатит ноги «Святого», расплещется вокруг.
– Ну что, ребенок, никак не призвал мамашу Меркло? – голос обволакивает, завораживает, словно заставляет поднести айфон ближе. – Ну что, поболтаем? Только ты и я, наконец. Твой альфа сильно мешал нам в прошлый раз. Но мамаша Меркло терпелива. Нетерпеливым мамбо не стать. Я достаточно долго ждала, как думаешь, мальчик? Ты уже готов поболтать со мною?
«Святой» пытается сглотнуть, смочить слюной пересохшее горло – но нечем. Во рту сухо. В голове пусто. Только голос, этот голос – вот уж чего полным-полно.
– Так хочешь поболтать?
– О чем? – наконец-то выдавливает из себя он.
– Ну вот хотя бы о том, как мне тебя называть. Я же должна как-то к тебе обращаться в разговоре. Так как мне тебя называть?
Он всё-таки сглатывает, с трудом, через силу, но у него получается – сглотнуть и ответить:
– «Святым». Меня так зовут… Назвали «свои», и так зовут.
Из айфона снова слышится смех. А затем густой зычный голос – «Святой» его даже вспомнил уже – вкрадчиво спрашивает:
– А хочешь я наконец познакомлю тебя со Стайлзом, а, «Святой»?
И всё, что он может – это просто кивнуть в ответ.