«Святой». ОКОНЧАНИЕ.

[lisunya-2010]

Это было долго и непросто. Но сегодня мой первый макси закончен. Начиная эту историю, я не задумывалась, какого она будет размера и даже в рейтинге путалась, я не представляла насколько она растянется и какие отклики вызовет у вас, мои дорогие читатели. По правде говоря, мне она казалась сквиковой и обреченной на игнор. Но она не отпускала меня, раненый Стайлз стоял перед глазами, герои нашептывали реплики на ухо… И я решила, что должна написать ее хотя бы ради себя и Музы, которая так упрямо надиктовывала мне абзац за абзацем.
В итоге эта история подарила мне немало приятных моментов, неожиданных отзывов и новых друзей. Уже только за это стае Джейка стоит сказать «спасибо»
И, конечно, я говорю спасибо всем вам – кто это читал и дружелюбно тыкал в кнопочку, поддерживая мою самооценку и работоспособность моей Музы. Отдельная благодарность всем, кто это комментировал, помогал вычесывать «блошек», убирать нелогичности, своими комментами подсказывал мне дальнейшее направление сюжета. Особое «спасибки» стоит сказать моей дорогой -=морковка=-: без ее «волшебных пенделей» и постоянных воззваний к моей авторской совести это произведение писалось еще оооочень долго

Приятного всем прочтения!

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: Джейк/«Святой», Дерек/Стайлз
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: макси (≈ 61 тыс. слов или 111 страниц)
Статус: закончен
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: «Да будет вам дано помнить – откуда вы идете. Видеть – куда вы идете. И знать – когда остановиться, дабы не зайти слишком далеко» (ирландская пословица).

Скачать одним файлом: yadi.sk/d/7NJKi63zBav4a

Стайлз смотрит на волосинку, прилипшую к изголовью переднего кресла – крашено-вишневую, засушливо-ломкую даже в уже изломанном виде – и думает, что это, пожалуй, странно. То, что он так отчетливо подмечает детали именно теперь. Проснувшаяся логика подсказывает ему, что это путь к Меркло он должен был бы запомнить в мельчайших нюансах, ведь тогда всё было внове и незнакомо, тогда ему помогал бы адреналин и еще здоровый волк. Сейчас его мутит, волк беснуется так, что впору колоть себе транквилизатор, голову распирает от такого количества мыслей и знаний, что они просто не могут быть ничем иным, кроме как бредом – но глаза подмечают и фиксируют в памяти всё. Оброненную кем-то в проходе зубочистку, крошки от обеда под сиденьем, след от чьей-то ладошки на стекле иллюминатора, дурацкую волосинку…
Может, он просто старается так отвлечься. А, может, сходит с ума. Может, «Святой» окончательно рехнулся и валяется сейчас в какой-нибудь психушке, и всё это – его фантастический бред?
А, может, ему просто страшно.
Страшно, что он лишился такой чудной отговорки принимать решения самостоятельно. Я, мол, ничего не помню, делай как знаешь, Джейк. Я ни хрена не помню, ты разве не в курсе, загребай всё дерьмо снова сам, Дерек. Я ничего не помню, Летти. Я ничего не помню, Лидия. Я ничего не помню, Скотт.
Я ничего не помню, папа…
Теперь отговорки нет. Теперь решения снова нужно принимать самому. Теперь решения необходимо принимать самому.
А он ведь отвык. От инициативы быстро отвыкаешь. Особенно когда есть такие ужасно-прекрасные «якоря», как «свои», за любую попытку проявить свою волю наказывающие страшно и больно.
Стайлз стискивает зубы. Но еще страшней, еще губительней для него оказался «якорь» Джейка. «Якорь» альфы. Именно своей заботой, своей лаской губительный. Если против воли «своих» тогдашний «Святой» еще пытался бунтовать – и те с каждым разом всё туже затягивали удавку на его шее – то против заботы оказался беззащитен. Когда о тебе заботятся, когда тебя оберегают, холят до баловства – очень легко… слишком легко перешагнуть грань между

принятием

принятием [прим. авт.: принять – допустить что-то, согласиться с чем-то] решения вместе и

принятием

принятием [прим. авт.: принятие – это полное внутреннее согласие с тем, что есть] чужого решения.
Почти всю свою сознательную жизнь Стайлз Стилински заботился о других. Об отце. О Скотте. Чуть-чуть, самую малость – больше она просто не позволяла – заботился о Лидии. Потом из всех своих человеческих силенок радел о целой стае. Забота о ком-то другом – это почти необходимость. Оправдание своего существования в этой Вселенной. Цель в жизни. Смысл жизни. Дар и проклятье.
Привычка.
Как чай вместо кофе. Как любовь к умно-заумным словам. Желание знать. И потребность быть сильным. Чтобы снова начать заботиться о ком-то. Он это понял только теперь, хотя «все логические цепочки и связи» были на виду и раньше. Но только теперь он понял…
Вот только принять – сложнее.
Потому что знать – это одно. Знания Стайлза он «вдохнул» в себя легко. Подчинил себе… уже не с той легкостью, но у него всё-таки и это получилось! И теперь он знает, что он – Стайлз Стилински.
Знает.
Но не чувствует этого.
Он слишком отвык им быть. Слишком привык быть «Святым». Его волк… Вот из его волка Стайлз Стилински вышел бы что надо! Потому что его волк – он почти такой же как Стайлз. Также стремится быть сильным. Самостоятельным. Принимать свои решения. Следовать им. Отвечать за них.
Зря Стайлз так боялся стать оборотнем. Боялся уступить волку часть себя. Своей натуры. Боялся, что придется… не столько идти на компромиссы с собой-человеком – сколько жертвовать чем-то – или кем-то – кто был этому человеку дорог. Но это он зря. Волк оказался таким же, как он. Единоутробным братом-близнецом. Клоном практически. Только с клыками и шерстью.
Это «Святой» тут миррор-версия коммандера Спока из параллельной Вселенной. Кстати, жаль, что он этот фильм всё-таки видел уже: Стайлз с удовольствием сходил бы на него снова. И Стайлз уверен, что и «Святому» бы он понравился. Даже ему… Блин, он уже себя самого путает… с самим собою.
У него в голове такая каша. Прожеванная и отрыгнутая чужим сознанием. Сознанием этой сучки Кали, наверно. Причем ему почему-то кажется, что вместе с воспоминаниями она… да и Мэтт Геллер, верно, не лучше… что они передали ему вместе с воспоминаниями кучу охотничьих ловушек. Капканы, самоловы, башмаки, вентеря, давушки, клетушки, кляпцы, ковши, колоды, крючки, обметы, падины, пасти, тенета, ямы… Сколько же новых слов он вспомнил! Сколько новых слов… И сколько новых воспоминаний… воспоминаний-ловушек… в которые так легко угодить… А если всё-таки угодит – получится ли у него «откупиться» отгрызенной ногою?
Стайлз не знает. Он до сих пор еще временами не знает, что он Стайлз. Он еще путает себя – и себя.
Он еще слаб.
Потому что память о том, как приятно, как удобно и легко быть слабым – свежее, чем воспоминания о необходимости быть сильным. Нет, даже не так. Воспоминания не просто свежее – они приятней. Потому что это, как оказалось, очень приятно – когда о тебе заботятся, а не забывают в подвале охотников или не отвечают на твои звонки, пока ты бултыхаешься в бассейне под присмотром недружелюбной канимы. Это очень приятно, когда тебя укладывают спать… укутывают одеялкой… сторожат твой сон… Интересно, Дерек так сможет? Или придется писать ему инструкцию? И вообще, этот брутальный супер-мачо на заботливую нянечку как-то не тянет…
И Джейк может быть против.
Ты хотел принимать решения сам, Стайлз? Ну так вот теперь тебе и придется решать. Решать – кто твоя стая.
А кто твоя стая?
Если Джейк скажет: «Вспомнил? Ну вот и хорошо. Значит, теперь нас тут ничего не держит. Завтра уходим». Что станешь делать ты, Стайлз Стилински? Ведь ты уже не Стайлз Стилински.
Ты – «новый виток спирали».
Ты – это и «Святой» тоже.
И ты никогда не был неблагодарным.
Разве сможешь ты наплевать на всё, что дала тебе стая твоего волка? Разве забота Джейка и бисквит Летти, и поддержка Брэда, и Дэйв со своими тревожно-обеспокоенными – за тебя беспокоящимися – глазенками… Разве всё это не стоит… Что стоит это для тебя?
Для «Святого» это значило всё. Просто всё. Вот то самое ВСЁ. И можно курсивом и жирным. Можно как угодно, смысл будет прежним. Для «Святого» это значило всё.
Разве для тебя это значит меньше?
Если завтра они уйдут с чужой территории – не станет ли эта территория чужой и для тебя?
Как там Летти ему говорила? Если мы хорошие – это ведь не значит, что все остальные плохие. Но ведь и наоборот – тоже верно. Если он вспомнил прежних друзей – разве это повод… разве это дает ему право забывать новых?!
Если они уйдут…
…разве тебе совсем-совсем, ни на миг не захочется уйти вместе с ними?
Какое решение ты примешь, Стайлз Стилински? Решай побыстрей, уже объявляют посадку.


В Бикон Хиллс нет своего аэропорта. Если хотите путешествовать непременно самолетом – придется ехать даже не в соседний город, а через один – в ближайший крупный город. Потому что Бикон Хиллс – маленький городок, и отчасти даже гордится этим. Маленький, чистенький, уютный.
И пусть у него нет своего аэропорта, зато автостанция очень даже приличная: вполне современная, достаточно компьютеризированная, чистая, с мягкими сиденьями (а не с пластиковыми орудиями пыток, что установлены в тех самых крупных городах) и даже с клумбами перед входом. Это еще покойная ныне жена директора автостанции, миссис Дуглас, упокой Господь ее душу, постаралась: рассадила гортензии, вырастила. Без ее заботы вряд ли б прижились среди всех этих машинных выхлопов и приезжих хулиганов. Когда ее не стало, старожилы переживали, что и цветы скоро отойдут в мир иной, но ее дочка, мисс Мэгги, подхватила мамину инициативу. Вот вся бы молодежь так!
У этих самых клумб Стайлза и поджидает первое испытание. Здесь ему надо принять первое свое решение. Потому что именно здесь его поджидают Летти и Лидия. Первая возле левой клумбы, вторая – возле правой. И каждая вертит в руке ключи от своей машины. Видимо, ему надо выбрать – с кем из них он поедет домой.
Вот только у Стайлза есть теперь его воспоминания. А вместе с ними – его опыт. И самый главный его опыт…
– Неа. А вот и фиг вам, девочки. Ни один нормальный парень в здравом уме не ввяжется в женские разборки. Потому что в этих спорах не бывает правильной стороны. Если раньше я так только думал, то теперь я это даже помню. Поэтому лучше я пройдусь домой пешком.
– Стайлз…
– Стайлз!
– Я не буду выбирать между вами! Лучше тащиться пешком. Или даже общественным транспортом со всеми его запахами, толкучкой и медлительностью. Уверен, любой вариант будет лучше, чем участь, которую мне приготовила та, машину которой я проигнорирую.
– Стайлз, – Летти со своей волчицей более проворны и успевают ухватить его за руку, прежде чем он срывается в бег, стараясь убраться от женской ловушки подальше. – Мы с Лидией не хотели… Ну, может, и хотели! Но если тебе так будет лучше, то я согласна поехать в ее машине. Если ты позволишь себя подвезти. Просто ты выглядишь уставшим. Да и дома ведь ждут. Наши волнуются за тебя. И отец твой волнуется.
Стайлз невольно шмыгает носом. Это выходит случайно, он не хотел, ведь шмыгать носом – это так по-детски, но, кажется, воспоминания наконец-то начинают материализоваться. Ощущаться и «примеряться» на себя. А Стайлз как раз вот так шмыгал носом, когда оказывалось, что он умудрился расстроить отца. В очередной раз расстроить.
– Как вы тут? – он, наконец, набирается смелости задать этот вопрос.
– Ну… Все живы-здоровы. Перенервничали малость, ну да оно и понятно. – Летти легонько тянет его в сторону автостоянки. – Я по дороге расскажу, – обещает она. – Поехали, а?
Конечно, она рассказывает. Его Летти всегда держит слово – будь то футболка или сложный разговор, с альфой ли или с сумасбродным мальчишкой. Она рассказывает, пока Лидия молча ведет машину. Стайлз на заднем сиденье шмыгает носом. А рядом сидящая Летти поглаживает его плечо. Поглаживает неумело, неловко, но она учится потихоньку, и с каждым движением у нее получается всё лучше и лучше.
– Мы сначала не знали, что и думать. Джейк ведь сразу почувствовал, что ты выбрался за пределы города. Сначала решили: ты волка размять решил – пробежаться до соседнего штата. Наш Брэд часто так делает. Только телефон у тебя выключен оказался. Ну, думаем, разрядился, может? Или уронил ты его. Ну, не марсиане ж тебя похитили? Хотя Дэйв что-то такое молол про секретные военные организации. Просил Джейка, чтоб тот поднял свои старые военные связи. Но Джейк сказал: с тобой всё в порядке, он не чувствует, чтоб ты был в беде. Ну, он же чует нас всех как альфа. И с тобой, мол, всё в порядке. А потом телефон у тебя включился.
Рука на его плече замирает на миг – и снова возобновляет свой путь. Только на этот раз чуть медленнее. Самую чуть. Для человека, может, даже не заметное «чуть» – но оборотень… оба оборотня в этой машине всё подмечают. Но предпочитают не замечать.
– Первым твой телефон Дэйв засек. Какими-то своими компьютерными заморочками. Но дозвониться первым сумел Маккол. А он тупо поставил твой номер на автодозвон и таскал за собою мобильник даже когда по нужде ходил. Вот так научный прогресс и проиграл подростковому упрямству. Дэйв до сих пор малость в трауре. Так что ты там поосторожнее с ним.
– Скотт тоже переживал, – резко бросает с водительского сиденья Лидия.
– Ты за дорогой следи, не отвлекайся, – с демонстративным презрением кидает ей Летиция и, прежде чем та успевает отреагировать, спешит продолжить: – Ну, разговор у вас с Макколом особо плодотворным не получился, но телефон остался включенным. Тут уж шериф поднял на ноги чуть ли не весь свой участок, пробил GPS, в общем, всё как полагается. И оказалось, что тебя какого-то хрена аж в Луизиану занесло. – И уже с рыком: – Вот какого хрена тебя туда занесло?! – Летти теряет контроль лишь на миг, но из мусорного бака, мимо которого они как раз проезжают, прыскают в стороны все местные бродячие коты.
– Я… Мне надо было, Летти, чесслово.
– Да ты хоть бы записку оставил. Предсмертную, блин! Ты хоть знаешь, кто такие мамбо? Ты вообще в курсе, на что они способны? Что они делают с такими, как мы? Ты представляешь, что тут было?
– А что тут было? – хрипло выдавливает из себя Стайлз.
С минуту в салоне стоит тишина. Только хриплое дыхание Летиции и осуждающее сопение Лидии. И это еще вопрос: кого мисс Мартин тут осуждает – одну сорвавшуюся волчицу или другого, сорвавшегося в бега, придурка.
Наконец Летти успокаивается. Разжимает пальцы, стискивающие плечо Стайлза. И Стайлз торопится регенерировать пробитую когтями кожу, пока кровь из ранок не испортила ему еще одну футболку.
– Мы думали: тебя придется отбивать силой. Дитон даже таскал Джейка с Дереком к какой-то коряге, собирался проводить там какой-то супер-пупер-крученый ритуал. Дэйв мне все уши прожужжал, что они там девственницу резать собираются. Хотя откуда в наших стаях девственницы? А со стороны кого привлекать для такого дела… непорядочно как-то. Но, так или иначе, ритуал они провести не успели – Меркло сама нам позвонила. Первый раз видела, чтоб у нашего Джейка руки тряслись. А они тряслись, Стайлз. Когда он телефонный вызов-то принимал. С четвертого раза только на кнопку попал. Но потом, как Меркло заговорила, успокоился малость, взял себя в руки. Она сказала: всё с тобой в порядке. Живой, мол, с виду здоровый. И с воспоминаниями даже. Назад уже отправился. Она, мол, лично тебя на ближайший рейс посадила. Вся Дерекова стая чуть ли не сразу кинулась к дверям, собирались ехать в аэропорт тебя встречать. Наши-то без Джейкового приказа тихо сидели, а эти враз подорвались, – со скрытым самодовольством ябедничает Летти. – Только Джейк еще трубку не повесил, и Меркло их мышиную возню, видать, услыхала. Гаркнула так, что даже меня проняло. Велела сидеть на месте и ждать тебя дома. Сказала: тебе надо время. В себя прийти. Успокоиться. С воспоминаниями освоиться. Маккол стал выступать. Да и наш Дэйв, правда, тоже на этот счет сомневался. Но тут твой отец, – и в голосе Летти появляются нотки гордости, – вот тут он себя и проявил. Вытащил откуда-то ружье, настоящее, охотничье – и затвором так: щелк! Никто, говорит, никуда, не едет. Стайлз сам домой доберется. А если он вдруг вспомнил чего такое, что возвращаться не захочет…
У Стайлза пересыхает во рту. Бедный папа. Когда ж Стайлз перестанет уже его мучить? Когда ж станет для этого достаточно сильным?!
– Отец сказал, что никто тебя силком назад не потащит. И вообще… Ты – в первую очередь его сын, а уж потом чей-то там друг или бета. И пусть он как твой отец не смог вовремя дать тебе защиту – зато даст тебе время. Мы все дадим тебе время, сказал он. Сказал – как отрезал. И добавил: а если кто иначе считает, так он одолжил у Арджента аконитовую обойму. – И губы Летти кривятся в невольной ухмылке: уж она-то знает, что две стаи оборотней, большинство из которых и людьми в боевом плане были далеко не промах – таких оборотней да такое количество не угомонишь одной несчастной аконитовой обоймой. Если, конечно, они сами не готовы угомониться. И следующие ее слова это как раз подтверждают: – Ну, к тому времени, как он речь закончил, все поостыли уже, поуспокоились. И остались ждать тебя дома. Ну и вот дождались.
Изображение Лидии в зеркале заднего вида вдруг заговорщицки подмигивает Стайлзу:
– Знаешь, вообще-то он и с автостанции тебя встречать запретил. И Дерек с мистером Холландом с ним согласились. Но я ведь не в стае.
– А я хоть и в стае, – усмехается Летти, – но когда речь идет о детеныше – плевать волчица хотела на альфу. А с твоим родителем мы уж как-нибудь… договоримся.
– Правда, мне пришлось соврать, что я иду на «Белоснежку и охотника». На этот фильм даже Джексон со мной идти отказался.
И Летти рядом с ним улыбается тоже:
– А я просто сказала, что надо прокатиться, чтоб успокоиться. А иначе я для успокоения нервов снова готовить начну. Так Джейк мне даже машину одолжил.


Джейк ждет Стайлза в его комнате. Все остальные обступили чуть ли не с порога, а вот Джейк ждет наверху, за плотно закрытыми дверями. В полумраке детских воспоминаний и тишине невысказанных упреков. И Стайлз знает, не хуже «Святого» знает, что они так и останутся невысказанными. Ну, это же альфа.
Это его альфа.
Его Джейк.
Вот только сам он – чей?
– Поговорил с отцом?
В голосе Холланда ни грамма упрека, злобы или обиды – но Стайлз нервно вздрагивает. И как когда-то давно – так давно, что ему кажется, немудрено такое забыть и без всяких амнезий – стоит ему занервничать, и из его рта тут же начинают выстреливать слова, словно гравий из-под колес взбесившейся машины, у которой вконец снесло тормоза.
– Да. Мы поговорили. Отлично поговорили. Мы даже всплакнули. Прям на крыльце. Я еще и Дэйва со Скоттом выслушал. А Брэд только плечо мне стиснул и к дверям подтолкнул. Под насмешливый взгляд Питера. Что Питер-то тут забыл?!
– Наверно, он тоже волнуется.
– Это Питер-то? Ты его просто не знаешь!
– Я и тебя теперешнего толком не знаю.
И все слова в Стайлзе вдруг умирают.
Зато воскресает молчание «Святого».
Стайлз открывает рот. Прикусывает нижнюю губу. Открывает рот снова. Даже выталкивает из себя пару звуков. Вот только сам не может определить, что они могли бы значить. Но он всё равно открывает рот снова и пробует, старается, пытается и силится…
Объяснить.
Стайлз Стилински знает уйму, просто туеву кучу умно-заумных слов. Он может болтать часами. Как-то раз на спор со Скоттом он проговорил без остановки 1 час 47 минут. Пока Скотт не начал молить о пощаде. Потом Стайлзу пришлось выпить за раз полгаллона молока. А затем всю ночь бегать в туалет. Скотт, зараза, не разговаривал с ним после этого неделю: сказал, что за тот вечер наговорился с приятелем на месяц вперед (хотя Стайлз был уверен, что дружбан просто обиделся, что проиграл, и это было не по-товарищески с его стороны).
В общем, Стайлз знает много слов. Но сейчас не может подобрать – выбрать из наваленной в его голове кучи – ни одного мало-мальски подходящего случаю. Подходящего им.
Потому что в глубине души знает уже, что их больше нет.
И, похоже, что Джейк тоже в курсе.
– Я попросил Хейла не приходить сегодня. Ну, то есть Дерека Хейла. Я сказал: нам надо… попрощаться. Я это к тому, чтоб ты не обижался на него, что он тебя не встретил. Он хотел. Конечно, хотел. Но я попросил – и он согласился. Умение проигрывать – это достойное умение. Но, как по мне, еще достойнее – дать сопернику возможность проиграть достойно. Он у тебя славный парень. Молодой еще, зеленый. Но ты ведь тоже у нас далеко не старик. Вы с ним поладите. Может, не сразу… Но, уверен, также долго, как Летти, ты тянуть не станешь.
– Джейк…
– Не надо, – просит тот. И еще крепче сцепляет руки в замок. До белых пятен на коже. До хруста суставов. До слез в глазах собеседника. – Не стоит, Стайлз. Вот правда – не стоит. Ты у меня молодец. И я тобой горжусь. Я всей своей стаей горжусь. А ты… ты всё равно всегда будешь для меня частью моей стаи. Потому что стая – это сердце оборотня. А ты в моем сердце. Ты давно в моем сердце. Еще с того момента, как я впервые увидел тебя у реки. Увидел, как ты пытался дать отпор тем шакалам. Точь-в-точь одинокий волчонок против наглых шавок. И потом на кухне… Я ведь почувствовал, как… насколько тебе было больно. Я ведь тянул эту боль из тебя. И готов был орать. А ты молчал. Белый был до синевы, трясся весь – но молчал. И я уже тогда понял: придется самому решать, как тебе помочь, не дожидаясь пока сам попросишь. Потому что глупо ждать от тебя крика о помощи, ведь когда тебе больно – ты как раз-то молчишь. У сильных всегда так. – Джейк подымает глаза и силится улыбнуться. – Ты и сейчас молчишь. И я знаю, что это значит. Знаю и больше всего на свете хочу вырвать эту боль из тебя, как пучок аконита, подсаженный охотниками под окна. Но я не могу. – Джейк снова опускает лицо. – Ты прости меня за это. А я в благодарность обещаю простить тебя за всё, в чем ты винишь себя передо мною. И мы простим друг друга, я знаю. Вот только со временем. Нам нужно время. Чтоб болеть перестало меньше. И пусть оно никогда не отболит до конца, но когда-нибудь оно всё же станет болеть меньше. Вот только… Пусть это даже эгоистично с моей стороны… Но ты всё же обещай мне, Стайлз… Пообещай, что всегда будешь помнить – что ты в моем сердце. У тебя будет другая стая. И другое сердце, где ты займешь особое место. Въедешь туда, обживешься, разбросаешь свои носки и застелешь диван любимым пледом. Но про мое сердце ты всё равно не забывай. Это ведь ничего не будет тебе стоить. Совсем ничего. Потому что я ничего не прошу взамен. И даже если и предложишь – не приму. Мы, альфы, гордый народ, знаешь ли. Но мое сердце будет меньше болеть, если будет знать, что ты помнишь о нем.
– Дже… эй… эйх, – вместе с именем наружу прорывается всхлип, а последний слог и вовсе похож на досадное «эх» – но Стайлз просто не может удержать это имя в себе.
Джейк тут же срывается с места – и через долю секунды Стайлза знакомо укутывает альфа-«одеяло». Вот только на этот раз оно как тот мамин махровый плед – на утро после ее похорон. Он еще пах мамой тогда. Но этот запах уже не помогал высушивать слезы от разбитых коленок или проигранных споров.
– Прости меня, Стайлз, – горячечно шепчет Джейк, и прижимает его к себе всё сильнее. – Прости меня, мальчик. Я клялся себе когда-то, что никто и ничто больше не сможет выдрать моего бету из моих лап, пока тот хоть на грамм нуждается во мне. Какие бы командиры не велели бы мне отступать. И я вернулся за ним, я тащил его через джунгли… Тащил до последнего… А потом обещал себе, что больше никогда. Никогда больше! А теперь вот сам отталкиваю свою бету. И пытаюсь убедить себя, что это я так тебя отпускаю. Я так тебя отпускаю, слышишь?
– Нне… Не надо, – мотает головой Стайлз.
– Надо, малыш, надо. Волки – не люди, они не умеют «жить на две семьи». Слыхал выражение «две матки в одном улье не водятся»? Оно и к волкам подходит. Не бывает у волка двух альф, ты прости меня за это, малыш. А твой волк итак нестабилен. Так что мне лучше уйти. А тебе будет лучше остаться. С Хейлом тебе будет лучше.
– Не будет.
Стайлз сам себе не верит, но какая-то по-детски глупая, до слез иррациональная обида в нем заставляет его спорить с Джейком сейчас.
– Будет, – твердо повторяет альфа. И волк Стайлза послушно поджимает уши. Потому что это сейчас – как приказ. Последний приказ его альфы.
– Откуда ты знаешь?
Он правда хочет понять. Может, тогда он и сам поймет?
– Знаю, Стайлз. Знаю, потому что ты сам его выбрал.
– Неправда. Никого я не выбирал. Я даже не успел! Ты даже не спросил!
– Зачем же спрашивать об очевидном? – грустно усмехается Джейк. – Есть такая пословица, малыш: от добра добра не ищут.
Стайлз снова вздрагивает, зябко вжимая плечи.
– Она мне никогда не нравилась.
– Но доля правды в ней есть, на то она и пословица.
– Она глупая.
– Мудрая, – качает Джейк головой.
– Злая.
– Жизненная.
– Обреченная.
– Честная. Поступки, они вообще всегда честнее слов, Стайлз. И чтобы ты не говорил мне сейчас на словах – но на деле ты уже оставил меня. Если бы тебе было хорошо со мной… достаточно хорошо и именно со мной… Тебе и в голову бы не пришло ездить к Меркло. Тебе не нужны были бы воспоминания, после которых – ты ведь не мог этого не понимать – пришлось бы принимать решения. А решения – это всегда рассмотрение вариантов. Альтернатив. Кого-то другого. Кого-то, с кем – как ты надеялся, в глубине души знал даже – тебе будет лучше. Со мной тебе было хорошо, я знаю. Но ты хотел, чтобы было лучше. И обязательно с кем-то другим, потому что для того, чтобы лучше было со мной – возвращать воспоминания было ни к чему. Не было там чего возвращать. «Лучше» со мной нужно было делать с нуля, самому. А, может, это мне надо было больше стараться. Может, это я не дотянул до «лучше». И мне жаль, очень жаль. Потому что, видит бог, я старался, Стайлз. Я очень хотел… быть лучшим для тебя. – Джейк отступает, по-прежнему держа руки на плечах мальчишки, и с усталостью, с дикой усталостью, которую он не выказывал, даже когда они искали Меркло, а потом обещанный ею «маяк» – с обреченной усталостью признает: – Но лучше тебе будет с Хейлом.
– С Дереком, мне, может, и будет лучше – но без тебя мне тоже будет плохо.
– Это пройдет. Поболит и перестанет. Волчья регенерация поможет, – пытается пошутить Джейк.
– Не поможет. Потому что волку тоже будет плохо. Мне будет очень плохо без тебя. И без Летти. И Дэйва. И Брэд больше не влезет в окно. Ну как же так, Джейк? Ведь вы – моя стая!
– А Летти с Дэйвом останутся с тобой, – огорошивает его вдруг Джейк.
– Со ммм… Как?
– Ну как же? Летти ведь теперь с твоим отцом. Они вроде как встречаются. Он даже подыскал ей работу в своем участке. Да она и не бросила бы тебя, что ты! Она ведь волчица, а вы с Дэйвом – ее детеныши. К тому же единственные, какие у нее теперь могут быть. А волчица, малыш, никогда не бросит своего детеныша, как бы там не выделывался старый дурной альфа, какая бы блажь не стукнула ему в голову. Конечно, Летти останется с тобой, ну что ты. И Дэйв… Он тоже останется – и с тобой, и с Летти. В конце концов, ему давно уже диплом зарабатывать надо. Он ведь у нас маленький гений. Только в свое время с компанией связался дурной. Да так связался, что ножом «развязываться» пришлось. Ну, сам был дурной. Потому как малой еще. Он и сейчас малой еще. Но пора б ему уже браться за ум. Мы с твоим отцом вчера съездили в вашу школу, поговорили там с директором, обсудили всё. Тебе ведь тоже надо еще год доучиться. Ну и Дэйв с тобой заодно аттестат себе заработает. Сам-то он ни за что не сунется в школу. Знаю я его: такой вой подымет, что местной баньши жутко станет. А с тобой за компанию – это другое дело. Да и Летти поднажмет чуток. – И Джейк хитро подмигивает Стайлзу: – А, знаешь, хорошо всё-таки, что ты воспоминания вернул-то, а то пришлось бы всю школьную программу заново учить. А так – только позанимаетесь с Дэйвом чуток, и, может, даже экстерном выпускные экзамены потом сдадите. С тобой за компанию, особенно если сказать, что это не ради его собственного будущего, а ради тебя и твоего душевного спокойствия, так Дэйв и со школой разберется, и в колледж поступит. Может, даже и закончит еще. Будете с ним в одном кампусе жить, как тебе, а?
Стайлз молчит. Веселье Джейка слишком человеческое – наигранное и банальное – чтобы можно было ему поверить. Чтобы можно было им заразиться. Поэтому Стайлз молчит. И на душе его паскудно-паскудно.
– Что ж я наделал-то, Джейк? Я всё испортил. Я с самого начала приносил тебе одни неприятности. А теперь и вовсе всё развалил и разломал. Я всё испортил, Джейк. Как же так? А как же ты теперь? И как мне быть, зная, что ты теперь…
– Перестань, – рычит альфа, и с силой встряхивает его за плечи. – Прекрати мне это раз и навсегда! Да что ты испортил? Да ты всё исправил! Исправил, понимаешь? Летти от каждого приличного мужика шарахалась, на детей на улице глядеть не могла! Дэйву девятнадцать лет, у него мозги золотые, а он их переводит на то, чтобы мелкими аферами для стаи то машину, то деньжат раздобыть. Ему девятнадцать – а у него аттестата школьного нет. Из Брэда не то что о паре – о погоде слова толкового было не вытащить. И все они свое нежелание, не-состояние двигаться дальше, идти вперед оправдывали своими ранами. И я оправдывал их вместе с ними. И лечил их как мог. Вот только единственный лекарь, который был мне по карману и по мозгам – это время. И я всё давал и давал им это время. Всё ждал. И дождался. Тебя дождался, Стайлз. Ты встряхнул нас всех. Подал пример. Своей выдержкой. Своими стиснутыми зубами. И тем, как полз вперед – когда идти не мог. Спотыкался, отступал, оно не без того. Но когда семнадцатилетний мальчишка карабкается в этой жизни из последних силенок – то тут даже девятнадцатилетние пацаны, не говоря уже о 29-летних женщинах и 44-летних мужиках, подтягивают животы и начинают стараться не уступать. – Джейк с каким-то… благоговением почти… проводит рукой по его щеке… в своей самой последней ласке… И решительно отступает назад. – И теперь у Летти и Дэйва есть дом и семья. У нее будет работа, у него – учеба, а дальше как повезет, но, думаю, ему повезет, он ведь у нас толковый. А у нас с Брэдом будем мы и наша радость за вас. И мы не пропадем, ты не думай. У Брэда уже даже есть планы куда нам податься. И это впервые, когда он кого-то зовет с собою. Обычно он где-то пропадает сам, неделями носится где-то в одиночку. И то, что он наконец-то может терпеть кого-то рядом, это очень большой прогресс для него. Раньше нам с ним и этого не удавалось. Так что я присмотрю за ним, он – присмотрит за мною, и всё у нас будет путем. Ты только обещай мне, Стайлз, – Джейк нервно сглатывает, встряхивает головою, но всё же заканчивает: – пообещай не забывать, что я есть у тебя. У тебя будет другой альфа. Другой любимый человек. Вся твоя жизнь будет другая, чем она была бы со мной. И так будет лучше для тебя. Но пусть я не буду ни твоим альфой, ни твоим… человеком… любимым… Но мне было бы приятно… я б этого очень хотел… чтоб ты хоть иногда думал обо мне. Это эгоистично, быть может, но чем ближе старики к своей могиле – тем эгоистичнее они становятся. Особенно по отношению к молодежи. Я не прошу тебя уступить мне место в автобусе – но кусочек твоей памяти… вместо твоего сердца целиком… ты мне подари. Обещай мне.
Стайлз только кивает. Он хочет сказать… он должен сказать… Он столько всего должен Джейку сказать! Но у него получается только кивнуть. И крепко зажмуриться, чтоб сдержать ненужные, Джейку совсем не нужные слезы…
А когда он открывает глаза – альфы в комнате больше нет. И скулящий внутри волк подсказывает ему, что и в доме его уже больше нету.
Больше нет их.


#Эпилог#
144 дня и 22 килограмма испорченной муки спустя у Летти получается ее первый нормальный бисквит.
144 дня и 4 самостоятельно оплаченных счета за интернет спустя Дэйву приходит электронное письмо с уведомлением о гранте за информационные разработки.
144 дня и 78 неотвеченных вызовов спустя Джейк наконец-то подымает трубку.
144 дня спустя Стайлз наконец-то рассказывает своему альфе всё, что не сумел, не получилось у него сказать ему тогда. Он говорит и говорит. Сыплет словами, словно крупинками муки сковороду присыпает, чтоб бисквит не пригорел ненароком. Рассказывает о Летти и ее «кулинарных пытках». О том, как Дэйв первые недели сутками торчал возле ноута. И последние пару недель тоже возле него торчит. Но на этот раз он просто дорабатывает проект. Ему дали грант, Джейк. Он будет учиться в Гарварде. Ну, а я – в нашей школе. Мне надо доучиться год. Я хотел экстерном, но папа боится, что я перенапрягу мозги и снова двинусь. Ну, или просто не хочет отпускать меня из-под своего крыла. Хотя теперь у нас есть Летти. И Дэйв. Они здорово отвлекают отца, когда он начинает чрезмерно меня опекать. И, представляешь, мы завели кошку. Это всё Дэйв. Говорит: ему надоело быть всегда крайним. Но в спорах с Летти он всё равно по-прежнему крайний. А мы с папой ни с ним, ни с нею и не спорим никогда. Я с Дэйвом не спорю, даже когда он говорит, что я тоже должен поступать всенепременно в Гарвард. Предлагает мне идти на медицинский. Хотя я подумываю о кулинарии. После четырех месяцев ассистирования Летти мне уже ни один рецепт не страшен. И Скотт тоже мне говорит…
Хотя, знаешь, Джейк, всё это неважно. Кто что говорит. Я просто тебе хотел сказать… Я скучаю, Джейк. Я по тебе скучаю. Даже если люблю тебя как-то не так. Моя неправильная любовь не мешает мне скучать по тебе, Джейк Холланд.
– Знаю, Стайлз. Я тоже.
144 дня спустя Джейк обещает Стайлзу, что они с Брэдли обязательно приедут их навестить – день этак на 168-ой.


145 дней и два просмотренных гей-порно-видео спустя Стайлз решает, что может попробовать. Что он достаточно хочет – чтобы попробовать.
Поэтому 145 дней и два просмотренных гей-порно-видео спустя Стайлз идет к Дереку. Потому что если он с кем и согласен попробовать, то только с ним.
Сегодня у Дерека выходной. Не в том плане, что он не работает (хотя и не работает тоже), а в том, что у дядюшки Питера сегодня йога. Питер ходит на йогу. Еще и Мелиссе абонемент подарил. Он говорит, что с такими родственниками, как Дерек и Скотт, им просто необходимо время от времени восстанавливать душевное равновесие в позе «планки». После этого дурацкого абонемента душевное равновесие Скотта упало ниже самой нижней планки. Даже Эллисон на второй план отошла. И за Стайлзом он теперь «присматривает» не настолько маниакально.
А вот Дерек дядюшкино увлечение – оба дядюшкиных увлечения – воспринял абсолютно спокойно. И официально объявил себе два выходных в неделю, и один из них даже совпал с выходным на работе.
И теперь они в лофте одни. Даже некому Стайлзу чай заварить. Дерек это тонкое искусство так и не постиг. А вот Питер, зараза, стоит отдать ему должное – а остальное он и сам возьмет: не мытьем, так катанием – чай заваривает виртуозно.
Но Стайлз сюда сегодня не чай пить пришел.
– Может, фильм?
– Нет, – Стайлз отрицательно мотает головой, – я нужное кино уже дома посмотрел. – И просит: – Давай присядем.
– Так садись.
– А давай сядем у тебя в спальне, – стараясь чтобы голос звучал нейтрально, предлагает Стайлз.
– Да там и сидеть-то особо негде. Там только кровать.
– Вот на кровать мы и сядем, – сам себе кивает Стилински.
Дерек замирает и сразу подбирается весь. Хоть Стайлз в пылу периодических стычек и орет, что Хейл дурак и идиот, но даже Скотт в их стае знает, что Дерек отнюдь не такой дурак, как большинству его соперников хотелось бы. И кое-что он, похоже, начинает подозревать.
– Ты предлагаешь нам с тобой пойти в спальню? Ты хочешь…
Правильное слово, чего на самом деле хочет Стайлз, у Дерека подобрать не получается. Наверно, он просто сглазить боится.
– Ты…
– Я подумал, мы могли бы попробовать. Ну, ты и я.
Стайлз шарит глазами по полу, по стенам, любуется шнурками на своих кроссовках. По всему, кроме Дерека. Он почему-то не решается встретиться с ним сейчас глазами. Хватит и того, что его волк чует возбуждение альфы. Это в его запахе, понимаете? И тихое, человеческому уху неслышное, утробное порыкивание – при каждом вздохе. У альфы слишком тяжелое дыхание, слишком взбудораженное. Возбужденное. И бета чует это.
И откликается.
Его волк пытливо ведет ушами, заинтересованно вслушивается и, похоже, не прочь… попробовать. Причем Стайлз уверен, что это собственное желание волка – альфа сейчас не пытается его продавить, подмять своей силой. Ему есть с чем сравнивать. И всё совсем не так, как было когда-то с Джейком. Стайлз не обижается за тот случай на Джейка, он знает, что тот не со зла, бета всегда чувствует отношение своего альфы к себе, его расположение или, наоборот, недовольство, и в тот раз Джейк точно не хотел ему зла. Стайлз почти точно знает, что у Джейка тогда всё вышло случайно.
А вот у Дерека сейчас всё очень даже преднамеренно. Его волк демонстрирует свои намерения вполне откровенно. Очевидно. В открытую. Его волк предлагает волку Стайлза то, что сам Стайлз готов пока только попробовать. И волк Стайлз как раз не против. А вот сам Стайлз…
Ну вот сейчас и узнаем, решает он.
– Я не уверен, что смогу дойти до конца, – честно предупреждает он. – Но не начав – не узнаем, правда? Поэтому мы могли бы… – И испуганно вскидывается, пытливо заглядывая Дереку в глаза: – Мы ведь могли бы, да? Ты ведь не против?
– Стайлз, я… – хрипит Дерек. – Если ты действительно этого хочешь…
– Ты ведь слушал мое сердцебиение, я говорил правду.
– Точней, ты думал, что говоришь правду.
– Ну так вот: я правда думаю, что мы могли бы попробовать.
Дерек с трудом сглатывает. Стискивает зубы – и решительно кивает.
В спальню они поднимаются молча. И Стайлз принимается спокойно раздеваться. С этим у него как раз нет проблем: чего-чего, а наготы от него «свои» никогда не требовали, так что никаких проблемных ассоциаций. К тому же ему жарко. С тех пор как Дерек согласно кивнул ему там, внизу, Стайлза будто кипятком окатили, и стереть с себя горячие капли никак не получается.
Стайлз раздевается и садится на кровать. Немного с краю, оставляя Дереку предостаточно места, чтоб расположиться самому. И запоздало интересуется:
– Ты ведь знаешь, что делать, да? У тебя же кто-то был? Уже…
У Дерека, который как раз, стоя спиной, следом за уже стянутой футболкой расстегивает пояс на джинсах, не получается сдержать нервного смешка.
– Да, Стайлз, у меня уже кто-то был. Определенно.
– О, так значит, я в надежных руках? – Стайлз пытается скрыть нервозность за широкой ухмылкой.
Дерек, на секунду обернувшись, бросает на него быстрый взгляд и, видимо, что-то окончательно решив для себя, уверенно кивает головой:
– Точно, Стайлз, ты в самых надежных руках, какие только могут быть. – И, стянув джинсы вместе с нижним бельем, так быстро, что Стайлз даже не успевает рассмотреть, какие же труселя носит крутой альфа Дерек Хейл, тот залазит в постель с ногами.
Стилински немного испуганно сглатывает.
– Мне лечь?
– Как тебе удобней. Можешь лечь. – Дерек подлезает ближе, свешивает ноги с постели по обе стороны от ног Стайлза, и тихим спокойным голосом предлагает: – А можешь опереться об меня спиною. Просто откинься немного назад, Стайлз.
Стайлз откидывается. Но спина его при этом будто каменеет. И чтобы отвлечься, он задает вопрос, который давно лезет ему в голову в самые неподходящие моменты, сбивая с толку в самый нужный момент (на контрольной по химии, к примеру):
– Почему ты никогда не зовешь меня как-нибудь ласково? Почему только по имени?
Дерек насмешливо фыркает ему прямо в ухо. И кожа Стайлза вмиг покрывается дикими мурашками. Дико приятными мурашками. Непонятными, но приятными.
– А ты хочешь ласковых прозвищ? Я думал, ты «слишком взрослый» для этого, – хмыкает Хейл.
– Я и взрослый! – тут же взвивается Стайлз. – Я уже достаточно взрослый…
– Тише, детка, – шепотом просит Дерек прямо на ухо. И у Стайлза будто язык отнимается. – Прибереги свой пыл для другого, мой волко-ёрш.
– Какой я тебе…
– Ну ладно, уговорил: лютоволк.
– Ты что, смеешься? – обиженно спрашивает Стайлз, сам не замечая, что со спины как-то незаметно сняли стальной панцирь, и теперь он очень даже удобно устроился в объятиях Хейла.
– Ну что ты, лапа. Смеяться над тобой? Ты ж моя главная прелесть! Я тобой могу только восхищаться!
– Ну Дерек! – обиженно тянет Стайлз.
– Тише, – снова просить тот, и на этот раз тон его вполне серьезен. – Мы собирались попробовать, так? И я обещал, что ты в надежных руках.
Руки альфы скользят по плечам человека любимой беты. Чуть задерживаются на локтях. Поглаживают запястья. Переплетают пальцы. Затем правая рука Дерека накрывает сверху руку Стайлза и, словно «зачерпнув» ее в свою ладонь, подносит к его члену.
– Что?.. – не понимает Стилински. – Ты предлагаешь мне… Самому что ли?
– Это самые надежные руки, Стайлз. Потому что никто не знает твое тело лучше тебя. – И тут же хмыкает, немного самодовольно: – Впрочем, со временем я надеюсь изучить его не хуже тебя. Но пока что… Сегодня мы попробуем изучить его вместе. Помоги нам обоим изучить твое тело вместе.
Стайлз сглатывает. Прикрывает глаза. И, наконец, прикасается к себе. Он никогда не трогал свой член вот так. Ну, в туалете, в душе там… Но чтобы ради… удовольствия… Такого он… не помнит. Стайлз нервно хмыкает, сжимая себя сильнее. Ну что поделать, не страдал он эксгибиционизмом, так что в воспоминаниях, которые вернула ему Меркло, ничего подобного нет. Эти «логические цепочки и связи» ему придется восстанавливать самому.
– Я… Не совсем помню…
Совсем не помню, будет точнее, но в этом он не готов признаться.
– Не важно. Тут помнить не надо. Тут главное – чувствовать. – И Дерек, накрыв его руку своей, плавно подталкивает ее вверх, а затем вниз. – Просто чувствуй. Вот так. Умница… Прелесть моя… Детка… Солнышко… Отпусти себя. Ни о чем не думай. Просто чувствуй, Стайлз! Как чувствовал, когда выбирал меня. Просто чувствуй…
Стайлз потихоньку перехватывает инициативу. Теперь он сам задает темп. Теперь уже рука Дерека торопиться поспеть за его движениями, время от времени соскальзывая и даря дополнительные ощущения. Стайлз не знает для них слов. Он просто чувствует. Отпускает себя. Вдыхает запах Дерека. Запрокидывает голову. Трется об его шею макушкой. Слушает его прерывистое дыхание. И свои собственные стоны. Чем-то похожие на мычание… Но это как-то неромантично звучит, так что лучше он не будет об этом думать. Тем более что думать сейчас у него не очень-то и выходит.
Он просто движет рукой. По члену, да. Дрочит себе. Ласкает себя. Самоудовлетворяется. Впрочем, нет, не совсем сам… Рука Дерека по-прежнему лежит поверх его руки… И, кажется, в Стайлзе есть всё-таки что-то от Спока – миррор-версии или канонной – потому что его рука сейчас, она тоже одна сплошная эрогенная зона. Во всяком случае, временами ощущения от ладони Дерека чувствуются и воспринимаются даже ярче, чем ласки ствола… Но всё-таки не так приятно, как ласки головки…
А потом вторая рука Дерека ложится на яйца Стайлза. Слегка сжимает их и мнет. Пока Дерек целует запрокинутую шею. Пока Стайлз проводит рукой по члену последний раз…
Пока мир перед глазами взрывается яркой мозаикой с детства любимого калейдоскопа.
И Стайлз уверен, что вот это он уже никогда не забудет. Потому что такое ведь невозможно забыть…


Вот так 145 дней и один оргазм спустя у Стайлза, наконец, появляется «якорь».