Прощенное воскресенье

[lisunya-2010]

Сегодня, верней уже вчера, было Прощенное воскресенье. Простите меня, дорогие мои читатели, и я всех, кому должен, прощаю
А в честь праздника - вот:

Название: Моя вина
Автор: lisunya
Бета: нету, не успела отправить
Пейринг: Дерек/Стайлз (основной)
Рейтинг: а фиг его знает, R, видимо (в основном, за лексику)
Жанр: слэш, AU, агнст, hurt/comfort
Статус: закончен
Размер: мини (9 страниц без "шапки")
Предупреждения: АУ, из которого плавно вытекает определенный ООС, упоминание смерти второстепенных персонажей, ненормативная лексика
Саммари: каждый из нас в чем-то да виноват.

Стайлз, конечно, сам виноват. Он, если уж на то пошло, до фига в чем сам виноват. И перед отцом. И перед стаей. И перед Дереком. Особенно перед Дереком. И, наверно, сейчас – когда он валяется тут, на Дитоновском столе, с раскуроченным пузом – самое время ему покаяться.
Вот только не такой он дурак.
Это с отцом тогда… Когда он психанул, нагрубил ему… расстроил… И отпустил на дежурство. А тот с него не вернулся. Нарвался на отморозка с заточкой. Тогда да, та его вина от собственного идиотизма была. От дебилизма полного. «Юношеской глупости», ага.
Вот только после нее он быстренько поумнел. Приюты, в которых, в основном, детишки «преступных элементов» воспитываются (из неблагополучных семей то есть, и с такой же «неблагополучной» наследственностью), они детей мертвых копов уму-разуму учат быстро. И поэффективней большинства университетов. Так что следующая его вина, она была уже «по уму». Из чистого и тонкого расчета.
И, может, то, что он лежит сейчас с кишками наружу – это ему кара такая. Расплата за грехи. Потому как он вроде как и заслужил. Ведь если подумать – так он виноват. Он сам виноват. И очень во многом. Особенно перед Дереком, да.
И сейчас, может быть, его последний шанс. Последняя возможность. Покаяться, да. Попросить прощения. За грехи… извиниться, что ли?
И, может, Дерек даже простит. Вот именно сейчас. Пока он весь в Стайлзовой крови. Пока держит за руку. Рычит на Дитона, чтоб делал уже что-нибудь. Рычит на волчат, чтоб тоже делали хоть что-нибудь полезное. Пока чувствует себя виноватым: за то, что втянул, что, считай что подставил, за то, что отвлекся и не усмотрел, за то, что не уберег – за разную фигню в общем и целом. Вот именно сейчас. Сейчас Хейл, пожалуй, может… Обменять Стайлзову вину на свою.
Вот только не такой Стилински дурак.
Неравноценный это обмен. Невыгодный. Не потому что Стайлзова вина меньше (о, она-то как раз больше, во стократ больше!), а потому что признаваться он и на смертном одре – буквально, ага – не собирается. Только не Дереку, нет.
В конце концов, он столько сделал, столько грехов на себя взвалил, столько дерьма наглотался – чтобы Дерек был его. Был именно его. Вот так держал его за руку. Вот так переживал. Вот так срывался из-за него.
Он столько сделал. Он так нагрешил. Он так виноват.
Но оно того стоило.
Даже развороченного в конечном итоге пуза стоило. Всех его жертв стоило. Даже если сейчас у Дитона ничего не выйдет…
– Если у Дитона не получится – я тебя укушу. Полнолуние завтра. И ты сильный. Это хорошие шансы… – хрипит Дерек.
Но Стайлз лишь качает головой. Он хотел бы качать решительно. Уверенно. С достаточной убежденностью – чтобы убедить своего альфу. Но получается как получается: слабо, с сипами и больше смахивает на растяжку шейных позвонков из курса Эрикиной йоги, чем на решительный жест. Поэтому приходится добавлять аргументов на словах. Со словами у Стайлза всегда выходило лучше.
– Не… Нет, Дерек… Не взду… май… Я… кха-кха, ааа! Не хочу я. Ты знаешь.
– Какого черта, Стайлз?! Ты тут подыхаешь, между прочим! Я предлагаю тебе выход – а ты «не хочу»? Вот просто «не хочу» и всё?! Какого. Черта. Стайлз.
– Рик.
Ага, этот гондон, перепортивший Стайлзу до фига сколько крови при жизни. Мешающий ему даже после смерти.
– Я не потеряю тебя, как его.
– Но если… укусишь… Если… можешь потерять… мммменя… как Питер… Не хочу. Не хочу другой пары. Никого, кроме тебя… не хочу себе, Дерек. Не кусай. Не надо.
Хейл стискивает прорезавшиеся клыки. Хейл хочет возразить. До чертиков хочет. Но в комнату входит Дитон с наконец-то доваренной чудо-мазью – и Хейлу приходится отступить. От стола тоже. От Стайлза.
– Лучше тебе вообще выйти, Дерек, – качает головой Алан. – Ты плохо контролируешь себя. А мне сейчас нельзя будет отвлекаться.
И Дерек выходит. И замирает под дверью. Он сейчас плохо контролирует себя, это да. Но это просто потому, что он не готов потерять Стайлза.
Не готов потерять Стайлза, как Рика.


Питер сказал тогда, что это Дерек во всем виноват. Ну, Питер – альфа. Был. Но когда речь заходит об альфах – такие мелочи как «был» особой роли не играют. Главное – что альфы всегда правы. Так что, верно, и в тот раз Питер был прав.
Это Дерек во всем виноват.
Он всегда во всем виноват. В масштабах собственной жизни, по крайней мере. Виноват в пожаре. Виноват перед Стайлзом. Виноват перед Питером. А больше всего виноват перед парой. Своей единственной парой. Виноват, что пришлось делить его с Питером.
Делить Рика с Питером.
Пара Питера погибла в том злополучном пожаре. И вот в этом-то он племянника как раз никогда и не упрекал.
А за Рика – винил.
Рик у Питера появился спустя почти семь лет после пожара. Когда даже терзаемого виной Дерека уже почти успело отпустить. Болело еще, конечно, но с каждым полнолунием всё ж отпускало по чуть-чуть.
И тут их альфа-добрый-дядя-Питер на какой-то выставке то ли скульптур, то ли инсталляций (фиг в этом современном искусстве разберешься) познакомился с миленьким студентиком. Вообще-то Питер ехал на выставку, чтобы прощупать потенциального клиента – а вернулся с любовником. И какой-то фигней типа «произведение футуризма» за 200 штук.
Впрочем, дядин любовник им всем обошелся намного дороже.
А дороже всего он обошелся Дереку. С этим даже Питер вряд ли поспорил бы. Ну, если б выжил.
Рик оказался его парой. Парой Дерека. Его единственной парой: волки ж моногамны.
И последней любовью Питера.
Стареющего Питера, потерявшего жену в том гадском пожаре. Но так ни разу и не упрекнувшего Дерека за это. Это Лора в последующее за трагедией полнолуние чуть не перегрызла брату горло. Это Кора потом еще два года прокалывала ему все презервативы, чтоб на свидания ходить не вздумал. Это сам Дерек до сих пор не смеет смотреть маме с папой в глаза даже на семейных фото. А Питер… Просто положил ему руку на плечо, сжал легонько и твердо заявил, как отрезал:
– Ты сильный, ты справишься. Мы все с этим справимся, Дерек.
А потом также молча помогал ему закапывать расчлененное тело Кейт в их саду. Джерарда с сыном и невесткой они прикопали в овраге. А вот племянницу Кейт всё ж таки похоронили на кладбище, на святой земле. Ребенок еще ж как-никак. Вроде как безвинный, ага. Без вины виноватый. Там на следующий день как раз собирались хоронить какую-то милую старушку – вот в ее могилке, чуть углубив яму, они с Питером и устроили последнее пристанище последней из рода Арджент. А наутро священник, сам того не ведая, отпел сразу два тела.
Тогда Дерек не чувствовал вины. И даже сейчас особо не чувствует. Хоть и носит цветы на могилку той бабушке – доброй миссис Уоррен, упокой Господь ее душу – всякий раз, как навещает своих на кладбище Бикон Хиллс.
Просто тогда еще его совесть, словно железные латы – стальные оковы

Железной Девы

Железной Девы — орудие смертной казни или пыток, представлявшее собой сделанный из железа шкаф в виде женщины, одетой в костюм горожанки XVI века. Предполагается, что поставив туда осуждённого, шкаф закрывали, причём острые длинные гвозди, которыми была усажена внутренняя поверхность груди и рук «железной девы», вонзались в его тело; затем, после смерти жертвы, подвижное дно шкафа опускалось, тело казнённого сбрасывалось в воду и уносилось течением реки – защищали воспоминания об одиннадцати гробах под общим семейным надгробием Хейлов. Одиннадцать. Из которых пятеро были моложе Кейтовой племянницы. А еще одна – парой Питера.
А вот его парой оказался Рик.
Только вот сказать об этом у Дерека язык не повернулся. Питер ведь с ними так носился все эти годы. Так пытался сделать из каждого из них по отдельности – снова одну единую семью. Стаю. Столько сделал для сестер, а для него, Дерека, так и еще больше…
И никогда ничего не просил взамен.
Лора как-то рыкнула в сердцах, что он, мол, ничего не просит – потому как просто-напросто всего добивается манипулированием: с Дереком играет на его чувстве вины, с Корой – на ее подростковых амбициях, с самой Лорой… В этом она уже не призналась. Но, в целом, Дерек был с ней согласен. Питер был манипулятором.
А еще он был их альфой. Их дядей. Их связующим звеном.
Он просто был.
Не бросил, не спровадил по другим стаям, не упрекнул. Ну, может, мягко напомнил пару раз, когда нужно было подтолкнуть к правильному – с его, альфы, точки зрения – решению. Но в открытую ни упрекнул ни разу. Лора в своих скуляще-рыдающих обвинениях, конечно, была честнее. Но и болезненнее заодно. Уступить манипулятору-дяде Дереку было легче, чем слушать справедливые обвинения сестры. Так что и слушался его он намного чаще. С Питером вообще было проще.
До самого появления Рика.
До самого понимания – кто Рик для него такой.
И кто он такой для Питера.
Последняя любовь. Последнее утешение. Молоденькое лекарство для самолюбия стареющего самца. Стимул держать себя в тонусе. Подтверждение статуса в их деловой среде. Отдушина в среде домашней. Любовник. Развлечение. Игрушка. Планка, до которой нужной дотягиваться раз за разом. Добыча, охота на которую никак не надоест. Подушка ночью. Сопровождающий днем. Быстрый набор в телефоне. Фото на рабочем столе. Запонки на день рождения. Путевка-сюрприз на Рождество… Много кем был он для Питера.
А для Дерека был только одним – парой.
И не лучшей ведь парой, если подумать. Эгоистичной, себялюбивой, слишком заумной, слишком… продвинутой. Рик был помешан на современном искусстве. И если Питеру все его увлечения и хобби как бы полагались по статусу и в соответствии с репутацией современного бизнесмена, имеющего дело с инновациями и модернизацией – то Дерек от всех этих инсталляций, сноубордов и философских сентенций выть был готов. У них практически не было точек соприкосновения. И если говорить бабушкиными поговорками, то смотрели они как раз не в одну сторону, а друг на друга. Ну, точнее, Дерек смотрел на него. А Рик… Рик, в основном, смотрел на себя. Ну, еще иногда с усмешкой поглядывал на Питера, проверяя достаточно ли крепко тот висит на его крючке.
А на Дерека Рик взглянул только раз, когда Питер представлял любовника стае.
Представлял стае.
И Дереку это сказало больше, чем все дядюшкины нарочито развязные шутки в тот вечер, Лорины многозначительные ухмылки и ревнующие взгляды Коры. Сказало Дереку, что Рик для Питера – это серьезно. Впервые с тех пор, как не стало тети Энн, у Питера с кем-то что-то серьезно. Впервые с тех пор, как Питер потерял свою Энн, дядя боится потерять кого-то другого.
И у Дерека не хватило духу отнять этого «кого-то» у своего дяди. Он мог бы отнять свою пару у альфы (он выгрыз бы свою единственную любовь клыками, порвав сопернику к черту его наглую глотку!) – но не смог отнять последнюю любовь у собственного дяди.
Может, у него было мало духу. А, может, слишком много вины. И, видимо, он был не прав. Скорей всего…
Но он промолчал в тот вечер.
А потом что-либо говорить стало поздно.


Дерек и сейчас не может сказать точно, сколько в его поступке было вины – зато точно знает, сколько в нем было идиотизма.
До фигища.
Переть против своей натуры. Своей природы. Подставлять себя и своего волка. Альфу своего заодно. И всё это… Для чего собственно? Что он этим исправил? Что искупил? По сути, он просто растянул собственную агонию. И отстрочил – Питерову. И нечего тут уже не исправишь, не искупишь.
А потом появился Стайлз.
И всё стало еще хреновей.


Стайлз был копией Рика. Ну, не то чтобы полной… Скорее – любительской репродукцией. Не слишком талантливой даже. Но, определенно, сделанной с душой.
Они были похожи. Как братья, вот только, пожалуй, сводные. И ночью в темном переулке их вполне можно было б принять один за другого. Ну, в принципе, так Дерек и сделал: перепутал Стайлза в темном переулке с Риком, который по таким переулкам с роду не ходил.
А вот Стайлз шлялся регулярно. У них была какая-то приютская банда (как впоследствии выяснилось), и ребятки потихоньку «собирали себе на жизнь». Преимущественно обнося чужие тачки – не слишком крутые (там «сигналка» чаще всего дорогая, навороченная, фиг справишься по-быстрому), но и не слишком потрепанные (оттуда фиг чё нормальное стащишь, скорее самому захочется оставить чё-нить владельцу «на бедность»).
На одной такой тачке компашка Стайлза в тот вечер и погорела. Пацан, оставленный «на стрёме», пропустил появление хозяина. А вот тот как раз своего не упустил. В смысле Стайлза. Прихватил его за загривок крепко, фиг бы пацан тогда вырвался.
Но тут подвернулся Дерек.
И перепутал Стайлза с Риком.
В темноте, на расстоянии, плюс запах крови из разбитой щеки пацана взбудоражил волка…
И Дерек ошибся. А когда понял, что ошибся – отступать уже было поздно: тот мужик пёр на него с битой и явным желанием сломать ему пару конечностей. Пришлось и Дереку в свою очередь сломать мудаку кое-что. И валить поскорее.
Вот только Стайлз увязался следом. До самого лофта. А Дерек еще с дуру – по доброте душевной, ага – пустил его в дом. Ссадину ему обработал. Остатки пиццы скормил. Пригрел, в общем, как потом оказалось. Хотя поначалу Дерек был уверен, что вполне доходчиво под утро объяснил пацану, что лимит добрых дел исчерпан и чтоб тот больше не попадался ему на глаза. Ага, счаз!
Стайлз вернулся уже к вечеру.
А потом на следующий вечер.
А потом еще.
И еще.
И снова.
А потом Дерек устал бороться с собою и позволил себе – представить. Вообразить, что это Рик приходит к нему. И хочет остаться.
И однажды вечером Дерек не стал прогонять пацана.


Нет, он, конечно, отваживал от себя этого бродяжку как мог. Но что он мог-то по сути?
От Стайлза первой юношеской любовью несло сильней, чем от их Дитона – псиной. Дерек в его глазах был рыцарем в сияющих доспехах. А то, что аналогичные доспехи были у него на сердце – это только заводило пацана еще сильней.
И в конечном итоге завело их обоих в койку.
Справедливости ради стоит отметить, что не особо-то долго Дерек и сопротивлялся. Он взрослый мужик, в конце концов. У него есть потребности. Есть желания. А совесть вся на семью ушла. А лишка её сгорела, выгорела дотла – и только небольшой НЗ для стаи и остался. На Стайлза, такого шумного, случайного, постороннего совсем – и так похожего на Рика, но без душераздирающей прибавки в виде Питера – совести Дерека уже не хватило. А если и было что-то… сомнения какие… или жалость вдруг… Так всегда было верное средство. Рябиново-пепельный аргумент.
«Он сам хотел».
О, еще как хотел.
И Дерек хотел. Что правда, не совсем того, что Стайлз. Но общий знаменатель у их желаний был. Общий знаменатель, помноженный на презервативы и смазку и разделенный любой подвернувшейся горизонтальной «дробью»-поверхностью. Впрочем, иногда они трахались и стоя. Но всегда в темноте. Или хотя бы в полумраке. Так Дереку легче было «перепутать». Поверить, что рядом Рик. Представить…
Нет, представлять он не любил. Слишком больно. Слишком… по-человечески для его волка. Чем закрывать глаза и представлять – лучше задернуть шторы и заставить Стайлза кричать. И твердить себе, что это Рик кричит. От удовольствия. От счастья. От любви.
От чего кричал Стайлз – Дерек не задумывался никогда.
Дереку было по фиг.


А вот Стайлзу не было. Дерек для Стайлза был всем. Воплощением того самого счастья и любви. Красивый, сильный, на крутой тачке и с дипломом.
О, высшее образование для Стайлза было больной мозолью. Он ведь очень умный, наш Стайлз. Но сиротам из приюта не светит Принстон или Гарвард. Ему даже Бостонский колледж не по карману. Это, конечно, если о приличных заведениях говорить.
И на Дереков диплом Стайлз смотрел… Дерек и слов-то подходящих подобрать не мог. Но Стилински даже на Хейла голого так не смотрел никогда.
И на день рождения Дерек подарил ему стипендию. Ну, денег дал, короче. На обучение в Школе архитектуры и городского планирования Колумбийского университета как раз хватило. По крайней мере, на первый курс. Но Дерек был уверен, что дальше Стайлз уж и сам как-нибудь…
Стайлз с ним полностью согласился.
И они решили отпраздновать.
Дерек не знал тогда, что празднует пресловутое «начало конца».


Сколько Дерек помнит, Стайлз всегда стеснялся своего тела. Это только в самый первый раз он раздевался перед ним с робкой надеждой – а потом всегда с виноватой обреченностью. И жгучей какой-то решимостью: мол, даже если это в последний раз… особенно, если это – в последний раз… Ничто не станет между нами. Тем более, какие-то дешевые шмотки.
И это всё не от того, что Стайлз был некрасивым. Для Дерека Стайлз был копией Рика и с этой точки зрения он был идеален.
Но Стайлз был копией. Которая лучше смотрелась в полумраке. Поэтому Дерек задергивал шторы, гасил свет, затаскивал в кладовку… Стайлз всё это подмечал и делал собственные выводы. Неверные, но для несуразного подростка вполне логичные: Стайлз был уверен, что Дерек считает его некрасивым и не хочет лишний раз мучить себя видом его бледных костлявых мощей.
На самом деле Стайлз был очень даже красивый. Даже как для Стайлза – а не как копия Рика. Но Дерек не рисковал ему об этом говорить. Ведь тогда пацан, чего доброго, мог бы попросить и не задергивать шторы… А при свете было… Было не так.
Было не с тем.
Конечно, дело было не только в зрении. Волчий нюх, к примеру, доставлял куда больше проблем. Запах… У Стайлза был совсем другой запах. Совсем чужой запах.
Но в ту ночь… в ту ночь, когда они праздновали поступление Стайлза… прямо в Дерековом «камаро»… на какой-то опушке за городом… в маленьком тесном салоне…
У Дерека был заложен нос. Дитон перестарался с какой-то защитной пыльцой, на которую у младшего Хейла оказалась аллергия. И у волка на пару дней отшибло нюх.
Это было идеально.
Это, мать вашу, было грандиозно!
Всё было так… так… именно так как надо!
Стайлз был выпивший и по-риковски раскованный и нагловатый. Нос не мешал. Тени в салоне ложились на мальчишечьи губы под нужным углом. И губы Дерека ложились сверху. Пытались их слизать. Распробовать счастье на вкус.
О да, Дерек был счастлив.
А Стайлз… Стайлз был сонным. Пьяный, затраханный Хейлом и вступительными экзаменами, окончательно вырвавшийся из собственного прошлого.
Уверенный, что будущее его связано с Хейлом.
Стайлз сказал: «Я люблю тебя, Дерек». И попросил: «Давай завтра проснемся вместе».
И Дерек в своем благостном счастье не решился ему отказать. Так и привез его, пьяного, сонного, любящего – в свою «конуру». Втащил по лестнице на руках… И чуть не выронил пацана к черту.
Потому что под дверью у него сидел Рик.
Кем-то укушенный, полуобратившийся Рик.
Накануне полнолуния приползший к своей паре.


Это была самая длинная ночь в жизни Дерека. Самая длинная. Самая жуткая. Самая хреновая ночь, которую он даже сучке Арджент бы не пожелал. По крайней мере, теперь, после того, как вырвал ей глотку.
Рика укусил пришлый альфа. Который что-то не поделили с их Питером. И посчитал, что сучка местного альфы в качестве беты будет достаточно хорошим аргументом в их споре (за территорию, кажется, Дерек уже не помнит, эту часть он не слушал толком).
Вот только под зовом Луны новообращенная бета пришла не к альфе.
Зов Луны привел волка к паре.
И Дерек был бы, наверно, счастлив.
Да он просто обязан был быть счастлив, мать вашу!
Вот только…
Рик на собственное отражение в стекле – поросшее шерстью, сверкающее желтыми глазами – смотрел с ненавистью.
– Так это что, какая-то шавка, подсаженная мне в кровь, будет решать за меня? Будет решать, с кем я трахаться должен?!
А все остальные с ненавистью смотрели на Дерека. Ну, может, не все… Может, это просто от взгляда Питера ему так казалось. Может, просто взгляд Питера заслонил тогда всё…
– Ты знал. И молчал. Молчал всё это время.
Дерек и тогда смолчал.
Он просто не знал, что ответить.
И когда Кора пыталась его оправдать перед дядей. И когда Лора орала, что не позволит разрушать стаю из-за какого-то там придурка (Дерек так и не понял, кого именно – его, Рика или самого Питера – старшая сестра имела в виду). И когда Питер выпустил когти…
И когда Рик истерично завизжал:
– Так ты на меня, что ли, всё это время хуй точил?! Ты даже шалаву себе, как я погляжу, один в один со мной подобрал! Ты… ты… Да ты!!!
– Ну, меня он, по крайней мере, трахал добровольно. Без понуканий «какой-то там шавки, подсаженной в кровь».
Вот тут уже замолчали все. А Дерек впервые с прихода Рика посмотрел на Стайлза.
Это было не в первый раз, когда пацан его поразил. Своими мозгами. Эрудицией. Смекалкой. Реакцией на прикосновение. Умением готовить яйца Бенедикт. И стирать цветное отдельно от белого. Стайлз поражал его постоянно, но в тот раз…
До этого Дерек был уверен, что только альфа может его так поразить.
Такой силой. Выдержкой. И спокойствием.
Стайлз усмехался. И от него буквально веяло… не покоем даже – нирваной.
Уверенный в себе, хладнокровный альфа в человеческой шкуре.
Уверенный в своих правах.
Не дрогнувший, даже когда Рик кинулся на него с явным намерением перегрызть ему глотку.
Уверенный в Дереке.
Настолько – что Дерек просто не смог его подвести.
И Дерек встал между ним и Риком. Отшвырнул Рика прочь. Откинул одной левой.
Собственную пару.
Которая вдруг взвыла так, словно ее кипятком окатили. И Дерек в тот миг чуть не взвыл за ним следом. Он даже шагнул к нему, чтобы утешить… Даже почти опередил тогда Питера… Даже почти сказал…
Он до сих пор не знает, что хотел ему тогда сказать. И уже не узнает никогда. Потому что Рик не стал никого слушать. Подорвался и выскочил вон. Питер кинулся следом. Лора бросилась вдогонку. Кора помялась и тоже вышла за ними. А Дерек просто лег, где стоял и обессилено закрыл глаза.
На следующее утро он не проснулся. Так и провалялся в коматозе трое суток, пока его Дитон своим шаманским вуду в сознание не привел.
А пока Дерек спал – было полнолуние.
Первое полнолуние Рика.
Зов Луны, которому нельзя не подчиниться.
Но Рик никогда не любил подчиняться.
Он и в тот раз не прогнулся. Не позволил кому-то – пусть даже части себя самого, новой части себя самого – решать за себя.
И просто всадил себе нож в сердце.


Потом были похороны. И пьяный Питер, оравший, что это Дерек во всем виноват. И скользкое шоссе, на котором перебравший Дитоновской настойки дядя не справился с управлением. И новая сила альфы, кислотой обжегшая изнутри. Выжегшая там на хрен всё, что еще оставалось хорошего. И долгие месяцы ада.
И Стайлз.
Забивший на такую долгожданную учебу. Сумевший договориться с Дитоном. Построить каким-то макаром Лору с Корой. Кормивший Дерека с ложечки яйцами Бенедикт вперемежку с транквилизаторами. Раз за разом пылесосящий щепки с осколками, чтоб Дерек не поранил себе лапы. Переживший с ним каждый приступ. Гладящий его по голове. Твердящий, что тут нет его вины.
Впервые со времен пожара кто-то говорил Дереку, что в чем-то – «да ни в чем, чувак, ни в чем!» – нет его вины.
А Дерек так устал быть виноватым.
И однажды Дерек просто позволил себе поверить.
И обнял Стайлза в ответ. Притянул к себе, сжал и поклялся не выпускать его больше.
До этого самого дня он держал обещание. А сегодня он снова… опять виноват… Сегодня он может… Вдруг это случится… И Дерек просто не знает… Он даже не знает, где у них в доме сода стоит, чтоб кровь с рубашки отмыть. И фирмой занимается Стайлз. И новые беты слушаются его лучше, чем собственного альфу. И Дерек просто не может, нет… Только не снова.
Дерек так виноват. И это его расплата. Но, Господи, только не снова! Только не Стайлз. Он к этому не готов. Он к этому никогда и не будет готов.
Поэтому пожалуйста, Господи, я ведь никогда не задалбливал тебя своими молитвами… ничего-то я не никогда не просил у тебя… я даже на отпевании своей стаи в церкви тогда не просил ничего… Один только раз… Сегодня, сейчас, вот в эту минуту…
Только не Стайлз, Господи.


***
За окном серое небо. И не поймешь так сразу: то ли ранее утро это, то ли вечер уже. Может, даже и не следующего дня, а этак-то через недельку. Стайлз не знает. Прилетело ему в той драке знатно: вполне мог и на неделю впасть в коматоз.
Но он выжил. Пронесло, значит, на этот раз. Подфартило.
Стайлз пробует пошевелить руками. Потом каждой ногой по очереди. Оглядывается вокруг. Они дома. Он и Дерек. Только вот Дерек спит сейчас в кресле. Ага, значит, рана достаточно серьезная и Хейл боится ее во сне потревожить. Но Хейл спокойно себе спит – значит, опасности для Стайлза нет. Выживет. Выкарабкается. И снова будет живее всех живых.
Всех живых.
Стайлз нервно хихикает. Или даже истерично. Наверно, это его от наркоза так отпускает. Болезнь выходит из него… Воспоминаниями о Рике. Об этом гаденыше, попортившем ему столько крови. Чуть не ставшим тогда между ним и Дереком. Чуть всё ему не сломавшим.
Но Стайлз дураком никогда не был. Да, глупил, бывало дело. Но исправлялся быстро.
И с Риком он разобрался быстро. С Риком тянуть было просто нельзя. Рик мог забрать у него Дерека.
Стайлз в жизни своей много чего терял.
Много кого терял.
Но Дерека – нет. Дерека он потерять не готов. Ни тогда, ни сейчас. Он отца родного так сильно не любил, как чертова Хейла. Может, от того, что сыновья любовь – это… ну, это словно привычка. Ты с ней живешь, сколько себя помнишь.
А эта любовь, она не то чтоб осознанная… но – взрослая, что ли. Такая твоя. Ты без нее – уже просто не ты. А он без тебя… Без тебя бы он смог, ты это знал тогда. С самого начала. Но ты просто не позволил этому произойти. Не дал этому случиться.
Стайлз слишком умный, чтоб позволять таким дуракам, как Рик…
Господи, он ведь и вправду такой был дурак. Поверил каждому Стайлзову слову, когда тот явился к нему домой с дурацкими распечатками из интернета про чудо-ритуал, с помощью которого можно убить своего волка. «Подсаженную в кровь шавку».
Самое прикольное, что ритуал-то был правильный. Настоящий. Ну, волк, определенно ведь сдох.
Вместе с Риком, ага.
Эту часть ритуала Стайлза тогда опустил. Забыл перевести с латыни. Просто заверил, что ритуал сработает. Хороший, веками проверенный охотничий ритуал. Охотники пользовались им, если на охоте их всё же умудрялся укусить главный враг – альфа. Это даже было частью их Кодекса. И Стайлз сумел откопать эту часть в интернете. И убедил Рика попробовать. Пока Дерек валялся дома в отключке и не мог никому помешать. Ни ему, ни Рику.
– Ты получишь свободу от этих хреновых животных инстинктов. А я получу Дерека. И все будут счастливы, точно тебе говорю. Нам с Дереком было неплохо до тебя. И вам с Питером было классно. Нужно только исправить это… дурацкое недоразумение. А потом, я уверен, Питер свозит тебя на какой-нибудь курорт восстановить твои бедные нервы. Может, даже заграницу. А что? По-моему, ты заслужил. Ты честно своё заработал. – «Когда позарился на моё». – Нужно только исправить всё.
И Рик всё исправил.
Какой молодец. Стайлз им просто гордится. А что? Лично он загнать себе нож в сердце не сумел бы, пожалуй. Рука б, верно, дрогнула. Свести счеты с жизнью не так-то и просто. Он знает, он пробовал – когда отец не вернулся с дежурства. Он подносил нож к своим венам. Но это очень страшно, ребята. Ну просто смертельно. И Стайлз не смог.
А Рик вот сумел.
Рик всё сделал как надо.
Еще и Питера ненароком прихватил за собою. На альфа-силу Стайлзу было плевать, не за силу он Дерека любил (тогда и сейчас), а вот мести от дядюшки всерьез опасался. Не за себя – за Дерека опять-таки опасался. Боялся, что Питер устроит какую-нибудь подлянку. Или тупо своим нытьем и упреками доведет Дерека до ручки. Но Питер вместо подлянки устроил им всем подарок – помер тихонько, и даже завещание перед смертью переписать на Лору не успел, так и досталось всё Дереку. И сила, и фирма.
И нервный срыв.
Они здорово намучались тогда оба. И Дерек со своим горем. И Стайлз с Дереком. С его горем, да. Мама в детстве часто ему говорила: «Горе ты мое». А Стайлза иногда тянуло так Дерека назвать.
Горе моё.
А еще – моё счастье, покой, сила, стимул, желание жить, повод дышать, стремленье быть лучше, бессонные ночи, сон до полудня, нелюбимая уборка и любимая готовка, нега моя и мой каждый оргазм, желанье прибить за упрямство и зацеловать нахмуренные брови, мое отчаянье, что ты такой наивный – до сих пор такой наивный! – и надежда, что рядом с тобой, хотя бы рядом с тобой я перестаю быть тем циничным гадом, которым порой себе кажусь…
Ты… Это не то, чтобы всё, что у меня есть. Но ты, Дерек Хейл, определенно лучшая часть всего того, что есть у меня.
И это у меня никто. Никогда. Не отнимет.
Я во многом виноват перед тобой, Дерек Хейл. И знаю, что ты никогда не простишь меня. Потому что никогда не узнаешь. Я не позволю. Но я всё исправлю. В конце концов, разве не для этого существует вина, чтобы ее искупать?

Про мини-фест я помню. Только добраться до него никак не могу