...надо делать революцию. Революция всё спишет (Ауренга)
Название: Это уже диагноз
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: Дерек Хейл/Стайлз Стилински и еще парочка в «приемные часы» заглядывает
Рейтинг: PG-13 (для этой части)
Жанр: ангст, hurt/comfort, юмор (что правда мой, специфический)
Размер: не знаю пока
Статус: закончен
Саммари: Дереку Хейлу нужно поставить диагноз Стайлзу Стилински. Думаете, это легко?
читать дальшеИногда Дерек спрашивает себя: почему дядя? Почему в том до обидного – до смерти обидного – дурацком пожаре не спасся кто-то другой? Ведь такой же огромный был выбор. И даже если не мама с папой… Даже если не тетя Джоди… Господи, ну ведь были же еще малыш Марк и крошка Сейди. И дедушка Томас. И мамин младший кузен Джейк, приехавший представить клану свою молодую жену. Дерек так и не запомнил, как ее звали… Подсознательно он и не хочет этого помнить. Если груз вины итак не подъемен, к чему добавлять еще одну сизифову гирю на эту чашу весов?
Да, Дерек чувствует вину. Отец ведь именно его просил заехать в жилищную контору по пути со школы и вызвать электрика. А он торопился на свидание, ему было не по пути. Он решил: подождет. Он решил: ерунда. Он решил, что это неважно. Когда тебе семнадцать лет и джинсы распирает от гормонов – для тебя на этом свете есть дела поважней дурацких правил противопожарной безопасности. Какое вообще отношение имеют правила с выцветших плакатов в школе к реальной современной – твоей – жизни? Да они ж еще для твоего деда писались! Сто лет назад. А свидание у тебя сегодня. Эти плакаты здесь который год висят и еще столько же трещины в штукатурке прикрывать собой будут. Значит, ничего страшного, если электрик заглянет к ним не в пятницу вечером, а в понедельник после обеда. Дерек заглянет в контору перед уроками. Ничего страшного не случится. Если бы дело реально было так серьезно – отец бы заехал сам. Или попросил бы Питера. И, кажись, мама собиралась сегодня в город за какими-то специями для воскресного барбекю… Точно, она наверняка заедет в контору. Вот железобетонно. Просто она забыла сказать об этом отцу, вот тот и попросил Дерека. И Дерек заедет. В понедельник. Если никто не вызовет электрика раньше.
Когда тебе семнадцать лет – безопасность семьи не кажется приоритетом. Потому что в семнадцать чувствуешь себя бессмертным. И всех окружающих, соответственно, тоже считаешь такими же. Ну, кроме разве что докучливой физички, вот ее-то – если во Вселенной есть хоть квантовая частица справедливости – точно переедет дальнобойщик, стоит ей только выйти на проезжую часть.
Когда тебе семнадцать лет – ты больше беспокоишься о том, чтобы не наступить в какую-нибудь дрянь своими новыми «найкс», чем о какой-то гипотетической херне, которая только может – причем совсем не факт – случиться, если ты не будешь «хорошим мальчиком». Быть «хорошим мальчиком» – скучно. Бояться из-за каждого «может быть» – не круто. Отменять свидание, на котором тебе наконец-то обещали «дать», по какой бы ни было причине – это полный отстой.
Терять почти всю семью в семнадцать… Для этого нет слов. Для этого даже ощущений нет. Чувства, эмоции – всё это приходит потом. С осознанием. Когда бредешь по кладбищенской грязи, наплевательски загребая прелую листву новыми «найкс», последним подарком отца. И мысли, что «уже не девственник» – почему-то не греют как раньше. И ты готов быть «хорошим мальчиком»… черт, да ты даже готов быть «хорошей девочкой» – если бы это вернуло… хоть что-то. Хоть что-то из того, что уже никогда не вернется.
Тебе семнадцать. Еще вчера ты был бессмертным крутым «уже мужиком». А сегодня ты смертный сирота в размокших ботах. В дурацком черном костюме, который одолжил кто-то из школьных друзей. И, наверно, его надо вернуть… Только ты не помнишь кому.
И больше нет ни папы. Ни мамы. Нет тети Джоди. И малыша Марка с крошкой Сейди. И старого ворчуна деда Томаса. Нет больше маминого младшего кузена Джейка, приехавшего представить клану свою молодую жену. Господи, ну как же всё-таки ее звали?
Остались только Лора и Питер. «Жадина-говядина» Лора. И «занудный выпендрежник» Питер. И больше никого. Даже тебя самого на самом деле больше не осталось…
И иногда ты спрашиваешь себя: почему именно они?
Почему Лора, которая до сих пор после каждого неудачного свидания заявляет, что порежет себе вены? Которая после пожара кинулась спасать всех подряд, постоянно рискуя собою? Ни капли не ценя оставленную ей жизнь… Без тени сомнения ложилась под строительные краны, протестуя против сноса старого парка. Без прививок кидалась в Африку спасать шимпанзе. Или бабуинов, Дерек никогда не был силен в зоологии. Потом спасала серпоклювов чуть ли не ценой обоих глаз своего единственного брата. А потом ценой собственных обморожений спасала в Йеллоустоне волков. Помимо обморожений еще были сломанная лодыжка, столбняк, вывихнутое запястье, Пятнистая лихорадка Скалистых гор, семь видов аллергии и еще туева куча всевозможных растяжений и прочих неприятных с точки зрения здоровья «мелочей». То есть мелочами их называла сама Лора, а вот Дерек как врач, узнавая об очередной «случайной неприятности», каждый раз с замиранием сердца высчитывал вероятность летального исхода и думал: чего ради? Зачем рисковать так глупо? Зачем опять и опять подставляться стерве-судьбе под удар? Зачем сестра не ценит оставленную жизнь? И, может, тогда лучше было бы, если б кто-то другой… Но Лора – это всё-таки Лора. Своя, родная. Поэтому гораздо чаще возникал вопрос…
А почему Питер? Ну вот почему? Порою Дереку казалось, что тот и сам не рад. Может, отец и его просил заехать к электрику? А, может, дядя считал, что спасенная жизнь – недостаточная компенсация за необходимость присматривать за «безмозглыми щенками» брата. Он ведь с детьми-то ладить никогда не умел. Не только со Скоттом. И Дерек, и Лора, и Марк с Сейди – никто из них не горел любовью к «доброму дядюшке». Питер был скучный. Играться не умел. Вину за разбитую вазу на себя никогда не брал. Еще и сам мог подзатыльник отвесить, когда уговоры не помогали. А его уговоры никогда не помогали: серо-зеленые бумажки, которые он предлагал поначалу для «самолетиков» были маловаты, разрисовывать изображенных на них дядечек было скучно, а к тому времени, как племянники осознали всю пользу предлагаемых дядей «франклинов» – Питер вдруг вздумал перейти на тупые конфеты. Он всё делал невпопад. Не так. Неловко. Странно и не смешно. Его «коза» была жуткой. Сказки – скучными. Он сам – стоило ему остаться с племянниками наедине хоть на пару минут – испуганным и неуклюжим. За всю свою жизнь он так и не научился этому жизнеутверждающему искусству – влюблять в себя детвору. Пока была жива семья – такого умения от него и не требовали. Ограждали даже, всеми возможными способами. Ведь наш Питер «не может», «у него никогда не будет своих…», «ах, боже мой, каково же ему, бедолаге, даже смотреть на племянников!». Потом «племянники» стали пусть и «приемными», но «детьми» – но учиться уже было поздно. И когда Лора тащила дядюшку к своему гинекологу, потому что ей казалось, что тот «чего-то точно не договаривает», или когда Питера среди ночи вызывали в участок, хоть племянник и «ну совсем не виноват» – в такие моменты Дереку даже казалось, что дядя и сам не прочь махнуться с покойным братом местами.
Поэтому иногда – так часто, как только его совесть ему позволяет – Дерек спрашивает себя: почему дядя?
Но гораздо чаще он спрашивает себя: почему, черт побери, спасся он сам?!
Дерек вертит историю болезни Стилински по пути в ординаторскую, из последних сил борясь с желанием выбросить ее к черту в ближайшую урну. Но одна урна сменяется другой, а он по-прежнему сминает дурацкую папку в руках.
Дерек не любит, когда им манипулируют. Демонстративно показывает это каждым своим поступком. Доказывая свою самостоятельность на деле. И постоянно твердит, что между ним и дядюшкой тоже особой любви нету. Демонстрируя свою нелюбовь на словах. На словах он много чего нелицеприятного говорит о дяде. Взять, к примеру, слух о том, что Питер пошел в медицину только из любви к хорошеньким медсестрам – уже давно перешедший в их больнице из категории «досужих сплетен» в категорию «пикантных баек» – это ведь он его запустил. Питер его тогда заставил вместо «прелюбопытного случая» лечить банальные боли в животе у местного сенатора. Вот Дерек и вспылил малость. Правда, потом оказалось, что у сенатора острая перемежающаяся порфирия, и Дерек малость успокоился, но слух уже вовсю гулял по больнице, и легче было остановить эпидемию ЕСНО-вируса, чем пару слов, сказанных в запале Дженнифер, их главной медсестре (а по совместительству – и главной сплетнице больницы). Впрочем, после этой истории Дженнифер заодно стала и главной поклонницей Питера, преданно стучащей ему на всех и вся (на «шкодливого племянника» в первую очередь), так что Дерек, считай, сам себя наказал.
Так или иначе, Дерек постоянно твердит, что не любит дядю. Питер ему тоже много чего нелестного в ответ наговаривает.
Но это только слова.
На деле – у Дерека никого не осталось, кроме Лоры и Питера. И пусть тот «зануда» и «выпендрежник», и пусть считает Дерека «безмозглым щенком» (за что так и хочется показать дяде зубы), пусть родитель из него, как из младшего Хейла бабник… Но он ведь всегда приезжал за ним в участок. Ездил вместо него к гинекологу Лоры. Выслушивал все истории сестры про ее милых зверушек, когда Дерек был занят со своими медицинскими курсовыми или просто не в настроении с энтузиазмом угукать на каждый сестринский «ох» и «ах» по поводу ее очередного проекта. Выбивал ему финансирование. И даже подарил футболку с радугой после того, как племянник окончательно перешел на парней. Футболка, конечно, была дрянь дрянью, еще и маловата, но если рассматривать ее не как кусок дурацкой ткани за пятнадцать баксов за ярд, а как… попытку поддержать, что ли… продемонстрировать, что принимаешь племянника таким, какой он есть… доказательство, что ты его всё равно… любишь… Способ, конечно, так себе. Неловкий и неуклюжий, как и всё, что Питер пытается сделать от души (может, и хорошо, что он не пытается наладить отношения с мелиссовым щенком, невольно думает Дерек, интриги у дяди и впрямь получаются лучше, естественней что ли). Но таких вот «футболок» в их с Дереком общении было до фига и с хвостиком. А это что-то да значит, ведь правда? Просто обязано что-то да значить.
Питер не умеет говорить прямо, он только показывает.
У Дерека с вербальным общением тоже проблемы. Поэтому он тащится в палату к Стилински молча.
– Ох, блин! Тут что, где-то рядом бегает Фокусник? А ты типа мой Доктор Секси? И я ночью каким-то охрененным способом умудрился переместиться в Сиэтл Мерси Хоспитал? (прим. авт.: аллюзия на 8-ю серию 5-го сезона «Сверхъестественного» – «Переключая каналы»).
Дерек невольно замирает на пороге палаты. Делает вдох – как перед прыжком в бассейн – и только потом подымает глаза.
Так вот ты какой, С. Стилински.
Ну, могло быть и хуже. Например, вместо кусочков пережевываемого в этот момент сэндвича он мог плеваться на Дерека кусочками спаржи, которую так любят подавать на обед пациентам местные повара. А Дерек с детства терпеть не может спаржу.
Впрочем, болтливых ботанов он тоже еще со школы не жалует. А у С. Стилински на лбу написано, что он ботан. Дерек вообще считает, что это на генном уровне у некоторых заложено. Этакий генетический дефект. Который в данном случае идет в комплекте со словесным недержанием. Стилински умудряется болтать прям во время приема пищи. Причем он сейчас не только сэндвич жадно пожирает – но и самого Дерека прям-таки облизывает глазами.
Дерек на секунду прикрывает глаза, напоминая себе, что он же профессионал. Взрослый человек, в конце концов. Времена, когда он засовывал ботанам живых лягушек за пазуху, давно позади. Теперь вместо этого он выписывает им какие-нибудь болезненные уколы. Например, витаминов группы В. Очень для здоровья полезны. И для дерековых нервов заодно.
Не вовремя проснувшаяся совесть укоризненно грозит Дереку пальчиком, мол, ну и чем же ты после этого лучше дядюшки? Один – левый диагноз поставить предлагает (пусть и временно), а другой – так вообще левое лечение назначить норовит. Яблоко и яблоня, иначе не скажешь. Да и чем тебе парень не угодил? Милый мальчик. Сразу видно – отличник. Наверняка влюблен в королеву школы, неприступную и всю из себя такую гордую. Строит планы по ее завоеванию и мечтает, чтоб она с ним хотя бы здоровалась при встрече. Отсюда, кстати, и пунктик на чужой сексуальности, своей-то нет и в помине. А у тебя, Дерек, просто хронический недотрах в запущенной форме: ты уже просто на слово «секс» реагируешь неадекватно.
Неимоверным усилием воли Хейл умудряется подавить тяжкий вздох, так и норовящий вырваться из груди. В итоге наружу вздох вырывается в виде рыкающего хмыканья.
Дерек раздраженно швыряет историю болезни на кушетку для гостей, всё равно все анализы отрицательные, толку с них.
Доктор Хейл ненавидит отсутствие симптомов. Хороших таких симптомов, запутанных и разных. Противоречивых – но в итоге складывающихся в идеальную мозаику. В детстве он больше всего любил калейдоскоп. Всё время меняющийся, как, скажем, течение болезни. Если есть симптомы – значит, есть поле деятельности. Поле, на котором Дерек капитан и чемпион. Симптомы – не просто его работа, хлеб с икрою. Это источник его вдохновения. Постоянный вызов. Который он принимает, чтобы победить. Потому что каждый верно определенный диагноз – это ответ на его собственный вопрос «почему именно он спасся в том пожаре».
Чтобы еще один человек спасся благодаря его лечению.
Поэтому Дерек так любит симптомы.
И терпеть не может их отсутствие. Отсутствие симптомов означает, что придется иметь дело непосредственно с источником заразы. С пациентом. Дерек обожает запутанные симптомы и правильные диагнозы – но он терпеть не может придурков, которые из страха, из лени или по неосторожности умудряются эти симптомы запустить до такой степени, что поставить правильный диагноз становится сложнее, чем пройти лабиринт Минотавра.
Но так уж и быть, он потерпит.
– Сожалею, мистер Стилински, но вы по-прежнему в Бейкон-Хиллс-Хоспитал. И меня зовут доктор Хейл, я диагност. А фокусы, это не ко мне.
Пацан нервно хихикает:
– Это прозвучало как «я очень крут, чувак, и круче только яйца». Но ты, наверно, просто имел в виду, что я в надежных руках и чтоб я не волновался, да?
– Я просто хотел, чтоб ты заткнулся.
– Но я люблю поболтать. Если я долго молчу, я делаюсь больной. То есть я понимаю, что в больнице типа все пациенты должны быть больными, одни чуть больше, другие чуть меньше…
– Стилински, захлопнись.
– Меня зовут Стайлз.
– Я не собираюсь никуда тебя звать. Просто полежи пару минут… молча… пока я тебя осмотрю.
– Эй-ей-ей! Потише, приятель! А, может, я не разрешаю лапать себя незнакомцам. Вот если ты скажешь, как тебя зовут, мы немного поболтаем…
– Или я залеплю тебе рот пластырем…
– Или можешь угостить меня горячим шоколадом. Зеленый чай, который мне принесли на обед, – просто отстой.
Дерек глубоко вдыхает и задерживает дыхание, мысленно повторяя про себя десять раз «ты взрослый врач», «ты взрослый врач», «ты взрослый врач»… Хорошая мантра. И намного короче, чем «ты лучший врач этого штата, настоящий профессионал и просто взрослый человек». Дерек любил короткие мантры. Потому что по своей натуре он нетерпеливый человек и сам это отлично осознает. Пожалуй, из него вышел бы очень, очень… порывистый… альфа стаи. Зато решительный и деятельный.
Так, ладно. Это просто придурковатый мальчишка. И шоколадная взятка – это, кстати, неплохая идея. Все дети любят сладкое. Анализы крови у него уже брали, так что если чуток повысить пацану уровень сахара в крови, хуже ведь никому от этого не будет, правда?
Дерек выходит в коридор, ловит первую попавшуюся пробегающую мимо медсестру и велит принести ему горячего шоколада. После чего, не слушая бесполезных возражений (уже, кажется, давно пора бы привыкнуть выполнять его приказы молча), спокойно возвращается в палату.
Зря он это сделал, надо было подождать в коридоре.
– А ты правда такой крутой доктор, как делаешь вид? Не, ты не подумай, вид у тебя классный. Во всех отношениях. Просто я не очень доверяю докторам. И акциям у Блотиша, старик явно чевой-то мудрит с ценами накануне. И с докторами тоже никогда ни фига не поймешь. Они говорят тебе, что всё будет в порядке, а потом – раз! И в морг. У вас в морге как, не слишком тесно?
– Не пустует. Хочешь, свожу на экскурсию? Сам убедишься, – вкрадчиво интересуется Дерек.
Пацан реально начинает его бесить. Жаль, что нельзя хорошенько приложить его об стену. Или носом об спинку кровати.
– Приглашаешь меня на свидание в морг? Это круто, чувак! Готичненько так. Свежо. Из живых только ты и я. Приглушенный свет. Много горизонтальных поверхностей. Напряженные от холода соски, вставшие дыбом волоски на яйцах…
– Чудный запах формалина и разлагающихся трупов. За стеночкой рыдают родственники. Под ногами хрустят крошки из обеда практикантов. Сами интерны с любопытством подглядывают в замочную скважину, с азартом делая ставки, на кой ляд нас с тобой в морг принесло. – Дерек мрачно усмехается. – Знаешь, Стайлз, пожалуй, в такой ситуации у меня не встанет.
– Ну, ты же врач, ты должен знать, чем лечить проблемы с потенцией.
– В этом деле я предпочитаю естественные стимуляторы химическим препаратам.
– О, – у Стайлза забавно округляются губы. И прикольно краснеют скулы и почему-то лоб. – Знаешь… гм… один приятель в школе… мы не встречаемся, ничего такого, просто в одной команде по лакроссу… Я говорил, что я в команде по лакроссу? Так вот, этот парень… он сам гей, между прочим… со стажем… и он как-то сказал, что мой рот… что у меня очень симпатичный рот… который идеально подошел бы для минета… – Стилински нервно облизывает губы, невольно привлекая к ним внимание.
И Дерек – тоже невольно, он совсем не хотел, чесслово – вынужден признать, что рот и впрямь… неплох. К тому же это отличный способ заткнуть мальчишку…
– Форма рта тут не главное, здесь важнее практика.
Голос Дерека хрипит. И судя по расширившимся зрачкам пацана, тот успел это подметить.
– Черт, чувак, от твоих слов меня в жар бросает. Знаешь, ты первый парень… я имею в виду красивый… ты правда красивый… и успешный… И ты заигрываешь со мной. Ну, может, мне так просто кажется. Я иногда выдаю желаемое за действительное. Но… кхм-кхм-кхм… Обычно такие парни, как ты, даже не заговаривают с такими придурками, как я… Черт, мне правда жарко!
Дерек, нахмурившись, шагает к кровати. Градусника под рукой нет, и он по старинке прижимается ко лбу пациента губами.
– Вау! Первый поцелуй в моей жизни! И знаешь, пожалуй, я был не прав на счет обжиманий с незнакомцами…
Стайлз почти пополам складывается от нового приступа кашля.
– У тебя температура под 40. – Дерек хватает с прикроватной тумбочки оставленный кем-то из «волчат» стетоскоп. – И в легких полно жидкости. Надо дренировать. – К счастью, именно в этот момент в палату с чашкой «несквика» в руках наконец-то царственно вплывает молоденькая медсестра. – Выбрось эту дрянь, – Дерек невольно срывается на крик, – и бегом тащи 200 мг фуросемида и 2 мг морфина!
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: Дерек Хейл/Стайлз Стилински и еще парочка в «приемные часы» заглядывает
Рейтинг: PG-13 (для этой части)
Жанр: ангст, hurt/comfort, юмор (что правда мой, специфический)
Размер: не знаю пока
Статус: закончен
Саммари: Дереку Хейлу нужно поставить диагноз Стайлзу Стилински. Думаете, это легко?
читать дальшеИногда Дерек спрашивает себя: почему дядя? Почему в том до обидного – до смерти обидного – дурацком пожаре не спасся кто-то другой? Ведь такой же огромный был выбор. И даже если не мама с папой… Даже если не тетя Джоди… Господи, ну ведь были же еще малыш Марк и крошка Сейди. И дедушка Томас. И мамин младший кузен Джейк, приехавший представить клану свою молодую жену. Дерек так и не запомнил, как ее звали… Подсознательно он и не хочет этого помнить. Если груз вины итак не подъемен, к чему добавлять еще одну сизифову гирю на эту чашу весов?
Да, Дерек чувствует вину. Отец ведь именно его просил заехать в жилищную контору по пути со школы и вызвать электрика. А он торопился на свидание, ему было не по пути. Он решил: подождет. Он решил: ерунда. Он решил, что это неважно. Когда тебе семнадцать лет и джинсы распирает от гормонов – для тебя на этом свете есть дела поважней дурацких правил противопожарной безопасности. Какое вообще отношение имеют правила с выцветших плакатов в школе к реальной современной – твоей – жизни? Да они ж еще для твоего деда писались! Сто лет назад. А свидание у тебя сегодня. Эти плакаты здесь который год висят и еще столько же трещины в штукатурке прикрывать собой будут. Значит, ничего страшного, если электрик заглянет к ним не в пятницу вечером, а в понедельник после обеда. Дерек заглянет в контору перед уроками. Ничего страшного не случится. Если бы дело реально было так серьезно – отец бы заехал сам. Или попросил бы Питера. И, кажись, мама собиралась сегодня в город за какими-то специями для воскресного барбекю… Точно, она наверняка заедет в контору. Вот железобетонно. Просто она забыла сказать об этом отцу, вот тот и попросил Дерека. И Дерек заедет. В понедельник. Если никто не вызовет электрика раньше.
Когда тебе семнадцать лет – безопасность семьи не кажется приоритетом. Потому что в семнадцать чувствуешь себя бессмертным. И всех окружающих, соответственно, тоже считаешь такими же. Ну, кроме разве что докучливой физички, вот ее-то – если во Вселенной есть хоть квантовая частица справедливости – точно переедет дальнобойщик, стоит ей только выйти на проезжую часть.
Когда тебе семнадцать лет – ты больше беспокоишься о том, чтобы не наступить в какую-нибудь дрянь своими новыми «найкс», чем о какой-то гипотетической херне, которая только может – причем совсем не факт – случиться, если ты не будешь «хорошим мальчиком». Быть «хорошим мальчиком» – скучно. Бояться из-за каждого «может быть» – не круто. Отменять свидание, на котором тебе наконец-то обещали «дать», по какой бы ни было причине – это полный отстой.
Терять почти всю семью в семнадцать… Для этого нет слов. Для этого даже ощущений нет. Чувства, эмоции – всё это приходит потом. С осознанием. Когда бредешь по кладбищенской грязи, наплевательски загребая прелую листву новыми «найкс», последним подарком отца. И мысли, что «уже не девственник» – почему-то не греют как раньше. И ты готов быть «хорошим мальчиком»… черт, да ты даже готов быть «хорошей девочкой» – если бы это вернуло… хоть что-то. Хоть что-то из того, что уже никогда не вернется.
Тебе семнадцать. Еще вчера ты был бессмертным крутым «уже мужиком». А сегодня ты смертный сирота в размокших ботах. В дурацком черном костюме, который одолжил кто-то из школьных друзей. И, наверно, его надо вернуть… Только ты не помнишь кому.
И больше нет ни папы. Ни мамы. Нет тети Джоди. И малыша Марка с крошкой Сейди. И старого ворчуна деда Томаса. Нет больше маминого младшего кузена Джейка, приехавшего представить клану свою молодую жену. Господи, ну как же всё-таки ее звали?
Остались только Лора и Питер. «Жадина-говядина» Лора. И «занудный выпендрежник» Питер. И больше никого. Даже тебя самого на самом деле больше не осталось…
И иногда ты спрашиваешь себя: почему именно они?
Почему Лора, которая до сих пор после каждого неудачного свидания заявляет, что порежет себе вены? Которая после пожара кинулась спасать всех подряд, постоянно рискуя собою? Ни капли не ценя оставленную ей жизнь… Без тени сомнения ложилась под строительные краны, протестуя против сноса старого парка. Без прививок кидалась в Африку спасать шимпанзе. Или бабуинов, Дерек никогда не был силен в зоологии. Потом спасала серпоклювов чуть ли не ценой обоих глаз своего единственного брата. А потом ценой собственных обморожений спасала в Йеллоустоне волков. Помимо обморожений еще были сломанная лодыжка, столбняк, вывихнутое запястье, Пятнистая лихорадка Скалистых гор, семь видов аллергии и еще туева куча всевозможных растяжений и прочих неприятных с точки зрения здоровья «мелочей». То есть мелочами их называла сама Лора, а вот Дерек как врач, узнавая об очередной «случайной неприятности», каждый раз с замиранием сердца высчитывал вероятность летального исхода и думал: чего ради? Зачем рисковать так глупо? Зачем опять и опять подставляться стерве-судьбе под удар? Зачем сестра не ценит оставленную жизнь? И, может, тогда лучше было бы, если б кто-то другой… Но Лора – это всё-таки Лора. Своя, родная. Поэтому гораздо чаще возникал вопрос…
А почему Питер? Ну вот почему? Порою Дереку казалось, что тот и сам не рад. Может, отец и его просил заехать к электрику? А, может, дядя считал, что спасенная жизнь – недостаточная компенсация за необходимость присматривать за «безмозглыми щенками» брата. Он ведь с детьми-то ладить никогда не умел. Не только со Скоттом. И Дерек, и Лора, и Марк с Сейди – никто из них не горел любовью к «доброму дядюшке». Питер был скучный. Играться не умел. Вину за разбитую вазу на себя никогда не брал. Еще и сам мог подзатыльник отвесить, когда уговоры не помогали. А его уговоры никогда не помогали: серо-зеленые бумажки, которые он предлагал поначалу для «самолетиков» были маловаты, разрисовывать изображенных на них дядечек было скучно, а к тому времени, как племянники осознали всю пользу предлагаемых дядей «франклинов» – Питер вдруг вздумал перейти на тупые конфеты. Он всё делал невпопад. Не так. Неловко. Странно и не смешно. Его «коза» была жуткой. Сказки – скучными. Он сам – стоило ему остаться с племянниками наедине хоть на пару минут – испуганным и неуклюжим. За всю свою жизнь он так и не научился этому жизнеутверждающему искусству – влюблять в себя детвору. Пока была жива семья – такого умения от него и не требовали. Ограждали даже, всеми возможными способами. Ведь наш Питер «не может», «у него никогда не будет своих…», «ах, боже мой, каково же ему, бедолаге, даже смотреть на племянников!». Потом «племянники» стали пусть и «приемными», но «детьми» – но учиться уже было поздно. И когда Лора тащила дядюшку к своему гинекологу, потому что ей казалось, что тот «чего-то точно не договаривает», или когда Питера среди ночи вызывали в участок, хоть племянник и «ну совсем не виноват» – в такие моменты Дереку даже казалось, что дядя и сам не прочь махнуться с покойным братом местами.
Поэтому иногда – так часто, как только его совесть ему позволяет – Дерек спрашивает себя: почему дядя?
Но гораздо чаще он спрашивает себя: почему, черт побери, спасся он сам?!
Дерек вертит историю болезни Стилински по пути в ординаторскую, из последних сил борясь с желанием выбросить ее к черту в ближайшую урну. Но одна урна сменяется другой, а он по-прежнему сминает дурацкую папку в руках.
Дерек не любит, когда им манипулируют. Демонстративно показывает это каждым своим поступком. Доказывая свою самостоятельность на деле. И постоянно твердит, что между ним и дядюшкой тоже особой любви нету. Демонстрируя свою нелюбовь на словах. На словах он много чего нелицеприятного говорит о дяде. Взять, к примеру, слух о том, что Питер пошел в медицину только из любви к хорошеньким медсестрам – уже давно перешедший в их больнице из категории «досужих сплетен» в категорию «пикантных баек» – это ведь он его запустил. Питер его тогда заставил вместо «прелюбопытного случая» лечить банальные боли в животе у местного сенатора. Вот Дерек и вспылил малость. Правда, потом оказалось, что у сенатора острая перемежающаяся порфирия, и Дерек малость успокоился, но слух уже вовсю гулял по больнице, и легче было остановить эпидемию ЕСНО-вируса, чем пару слов, сказанных в запале Дженнифер, их главной медсестре (а по совместительству – и главной сплетнице больницы). Впрочем, после этой истории Дженнифер заодно стала и главной поклонницей Питера, преданно стучащей ему на всех и вся (на «шкодливого племянника» в первую очередь), так что Дерек, считай, сам себя наказал.
Так или иначе, Дерек постоянно твердит, что не любит дядю. Питер ему тоже много чего нелестного в ответ наговаривает.
Но это только слова.
На деле – у Дерека никого не осталось, кроме Лоры и Питера. И пусть тот «зануда» и «выпендрежник», и пусть считает Дерека «безмозглым щенком» (за что так и хочется показать дяде зубы), пусть родитель из него, как из младшего Хейла бабник… Но он ведь всегда приезжал за ним в участок. Ездил вместо него к гинекологу Лоры. Выслушивал все истории сестры про ее милых зверушек, когда Дерек был занят со своими медицинскими курсовыми или просто не в настроении с энтузиазмом угукать на каждый сестринский «ох» и «ах» по поводу ее очередного проекта. Выбивал ему финансирование. И даже подарил футболку с радугой после того, как племянник окончательно перешел на парней. Футболка, конечно, была дрянь дрянью, еще и маловата, но если рассматривать ее не как кусок дурацкой ткани за пятнадцать баксов за ярд, а как… попытку поддержать, что ли… продемонстрировать, что принимаешь племянника таким, какой он есть… доказательство, что ты его всё равно… любишь… Способ, конечно, так себе. Неловкий и неуклюжий, как и всё, что Питер пытается сделать от души (может, и хорошо, что он не пытается наладить отношения с мелиссовым щенком, невольно думает Дерек, интриги у дяди и впрямь получаются лучше, естественней что ли). Но таких вот «футболок» в их с Дереком общении было до фига и с хвостиком. А это что-то да значит, ведь правда? Просто обязано что-то да значить.
Питер не умеет говорить прямо, он только показывает.
У Дерека с вербальным общением тоже проблемы. Поэтому он тащится в палату к Стилински молча.
– Ох, блин! Тут что, где-то рядом бегает Фокусник? А ты типа мой Доктор Секси? И я ночью каким-то охрененным способом умудрился переместиться в Сиэтл Мерси Хоспитал? (прим. авт.: аллюзия на 8-ю серию 5-го сезона «Сверхъестественного» – «Переключая каналы»).
Дерек невольно замирает на пороге палаты. Делает вдох – как перед прыжком в бассейн – и только потом подымает глаза.
Так вот ты какой, С. Стилински.
Ну, могло быть и хуже. Например, вместо кусочков пережевываемого в этот момент сэндвича он мог плеваться на Дерека кусочками спаржи, которую так любят подавать на обед пациентам местные повара. А Дерек с детства терпеть не может спаржу.
Впрочем, болтливых ботанов он тоже еще со школы не жалует. А у С. Стилински на лбу написано, что он ботан. Дерек вообще считает, что это на генном уровне у некоторых заложено. Этакий генетический дефект. Который в данном случае идет в комплекте со словесным недержанием. Стилински умудряется болтать прям во время приема пищи. Причем он сейчас не только сэндвич жадно пожирает – но и самого Дерека прям-таки облизывает глазами.
Дерек на секунду прикрывает глаза, напоминая себе, что он же профессионал. Взрослый человек, в конце концов. Времена, когда он засовывал ботанам живых лягушек за пазуху, давно позади. Теперь вместо этого он выписывает им какие-нибудь болезненные уколы. Например, витаминов группы В. Очень для здоровья полезны. И для дерековых нервов заодно.
Не вовремя проснувшаяся совесть укоризненно грозит Дереку пальчиком, мол, ну и чем же ты после этого лучше дядюшки? Один – левый диагноз поставить предлагает (пусть и временно), а другой – так вообще левое лечение назначить норовит. Яблоко и яблоня, иначе не скажешь. Да и чем тебе парень не угодил? Милый мальчик. Сразу видно – отличник. Наверняка влюблен в королеву школы, неприступную и всю из себя такую гордую. Строит планы по ее завоеванию и мечтает, чтоб она с ним хотя бы здоровалась при встрече. Отсюда, кстати, и пунктик на чужой сексуальности, своей-то нет и в помине. А у тебя, Дерек, просто хронический недотрах в запущенной форме: ты уже просто на слово «секс» реагируешь неадекватно.
Неимоверным усилием воли Хейл умудряется подавить тяжкий вздох, так и норовящий вырваться из груди. В итоге наружу вздох вырывается в виде рыкающего хмыканья.
Дерек раздраженно швыряет историю болезни на кушетку для гостей, всё равно все анализы отрицательные, толку с них.
Доктор Хейл ненавидит отсутствие симптомов. Хороших таких симптомов, запутанных и разных. Противоречивых – но в итоге складывающихся в идеальную мозаику. В детстве он больше всего любил калейдоскоп. Всё время меняющийся, как, скажем, течение болезни. Если есть симптомы – значит, есть поле деятельности. Поле, на котором Дерек капитан и чемпион. Симптомы – не просто его работа, хлеб с икрою. Это источник его вдохновения. Постоянный вызов. Который он принимает, чтобы победить. Потому что каждый верно определенный диагноз – это ответ на его собственный вопрос «почему именно он спасся в том пожаре».
Чтобы еще один человек спасся благодаря его лечению.
Поэтому Дерек так любит симптомы.
И терпеть не может их отсутствие. Отсутствие симптомов означает, что придется иметь дело непосредственно с источником заразы. С пациентом. Дерек обожает запутанные симптомы и правильные диагнозы – но он терпеть не может придурков, которые из страха, из лени или по неосторожности умудряются эти симптомы запустить до такой степени, что поставить правильный диагноз становится сложнее, чем пройти лабиринт Минотавра.
Но так уж и быть, он потерпит.
– Сожалею, мистер Стилински, но вы по-прежнему в Бейкон-Хиллс-Хоспитал. И меня зовут доктор Хейл, я диагност. А фокусы, это не ко мне.
Пацан нервно хихикает:
– Это прозвучало как «я очень крут, чувак, и круче только яйца». Но ты, наверно, просто имел в виду, что я в надежных руках и чтоб я не волновался, да?
– Я просто хотел, чтоб ты заткнулся.
– Но я люблю поболтать. Если я долго молчу, я делаюсь больной. То есть я понимаю, что в больнице типа все пациенты должны быть больными, одни чуть больше, другие чуть меньше…
– Стилински, захлопнись.
– Меня зовут Стайлз.
– Я не собираюсь никуда тебя звать. Просто полежи пару минут… молча… пока я тебя осмотрю.
– Эй-ей-ей! Потише, приятель! А, может, я не разрешаю лапать себя незнакомцам. Вот если ты скажешь, как тебя зовут, мы немного поболтаем…
– Или я залеплю тебе рот пластырем…
– Или можешь угостить меня горячим шоколадом. Зеленый чай, который мне принесли на обед, – просто отстой.
Дерек глубоко вдыхает и задерживает дыхание, мысленно повторяя про себя десять раз «ты взрослый врач», «ты взрослый врач», «ты взрослый врач»… Хорошая мантра. И намного короче, чем «ты лучший врач этого штата, настоящий профессионал и просто взрослый человек». Дерек любил короткие мантры. Потому что по своей натуре он нетерпеливый человек и сам это отлично осознает. Пожалуй, из него вышел бы очень, очень… порывистый… альфа стаи. Зато решительный и деятельный.
Так, ладно. Это просто придурковатый мальчишка. И шоколадная взятка – это, кстати, неплохая идея. Все дети любят сладкое. Анализы крови у него уже брали, так что если чуток повысить пацану уровень сахара в крови, хуже ведь никому от этого не будет, правда?
Дерек выходит в коридор, ловит первую попавшуюся пробегающую мимо медсестру и велит принести ему горячего шоколада. После чего, не слушая бесполезных возражений (уже, кажется, давно пора бы привыкнуть выполнять его приказы молча), спокойно возвращается в палату.
Зря он это сделал, надо было подождать в коридоре.
– А ты правда такой крутой доктор, как делаешь вид? Не, ты не подумай, вид у тебя классный. Во всех отношениях. Просто я не очень доверяю докторам. И акциям у Блотиша, старик явно чевой-то мудрит с ценами накануне. И с докторами тоже никогда ни фига не поймешь. Они говорят тебе, что всё будет в порядке, а потом – раз! И в морг. У вас в морге как, не слишком тесно?
– Не пустует. Хочешь, свожу на экскурсию? Сам убедишься, – вкрадчиво интересуется Дерек.
Пацан реально начинает его бесить. Жаль, что нельзя хорошенько приложить его об стену. Или носом об спинку кровати.
– Приглашаешь меня на свидание в морг? Это круто, чувак! Готичненько так. Свежо. Из живых только ты и я. Приглушенный свет. Много горизонтальных поверхностей. Напряженные от холода соски, вставшие дыбом волоски на яйцах…
– Чудный запах формалина и разлагающихся трупов. За стеночкой рыдают родственники. Под ногами хрустят крошки из обеда практикантов. Сами интерны с любопытством подглядывают в замочную скважину, с азартом делая ставки, на кой ляд нас с тобой в морг принесло. – Дерек мрачно усмехается. – Знаешь, Стайлз, пожалуй, в такой ситуации у меня не встанет.
– Ну, ты же врач, ты должен знать, чем лечить проблемы с потенцией.
– В этом деле я предпочитаю естественные стимуляторы химическим препаратам.
– О, – у Стайлза забавно округляются губы. И прикольно краснеют скулы и почему-то лоб. – Знаешь… гм… один приятель в школе… мы не встречаемся, ничего такого, просто в одной команде по лакроссу… Я говорил, что я в команде по лакроссу? Так вот, этот парень… он сам гей, между прочим… со стажем… и он как-то сказал, что мой рот… что у меня очень симпатичный рот… который идеально подошел бы для минета… – Стилински нервно облизывает губы, невольно привлекая к ним внимание.
И Дерек – тоже невольно, он совсем не хотел, чесслово – вынужден признать, что рот и впрямь… неплох. К тому же это отличный способ заткнуть мальчишку…
– Форма рта тут не главное, здесь важнее практика.
Голос Дерека хрипит. И судя по расширившимся зрачкам пацана, тот успел это подметить.
– Черт, чувак, от твоих слов меня в жар бросает. Знаешь, ты первый парень… я имею в виду красивый… ты правда красивый… и успешный… И ты заигрываешь со мной. Ну, может, мне так просто кажется. Я иногда выдаю желаемое за действительное. Но… кхм-кхм-кхм… Обычно такие парни, как ты, даже не заговаривают с такими придурками, как я… Черт, мне правда жарко!
Дерек, нахмурившись, шагает к кровати. Градусника под рукой нет, и он по старинке прижимается ко лбу пациента губами.
– Вау! Первый поцелуй в моей жизни! И знаешь, пожалуй, я был не прав на счет обжиманий с незнакомцами…
Стайлз почти пополам складывается от нового приступа кашля.
– У тебя температура под 40. – Дерек хватает с прикроватной тумбочки оставленный кем-то из «волчат» стетоскоп. – И в легких полно жидкости. Надо дренировать. – К счастью, именно в этот момент в палату с чашкой «несквика» в руках наконец-то царственно вплывает молоденькая медсестра. – Выбрось эту дрянь, – Дерек невольно срывается на крик, – и бегом тащи 200 мг фуросемида и 2 мг морфина!
@темы: Teen Wolf, фанфикшен, Это уже диагноз
-
-
01.04.2013 в 16:48Что же ты сделала со Стайлзом, коварная женщина?..
-
-
01.04.2013 в 17:00-
-
02.04.2013 в 11:34-
-
03.04.2013 в 11:43-
-
03.04.2013 в 19:41lisunya, спасибо и жду продолжения.
-
-
04.04.2013 в 20:34С продой постараюсь не затягивать, как только работа позволит - так сразу. Тем более что это подарок - с таким тянуть нельзя
И спасибо за отзыв
-
-
04.04.2013 в 20:56когда прочитала "Любимый пациент" влюбилась в Дерека дока, а тут смотрю фанфик с той же тематикой и у автора с таким прекрасным слогом))
сирца и вдохновения Вам
Поцелуйчики и обнимашки!! Это я люблю
-
-
07.04.2013 в 15:39