...надо делать революцию. Революция всё спишет (Ауренга)
Я по-прежнему без стационарного компа, так что иллюстрации старые 
Название: Взятьживым или мертвым
Автор: lisunya
Бета: GinGin Lolli — спасибо за правки, солнце!
Пейринг: Дерек/Стайлз (основной)
Рейтинг: NC-17 (ну, я надеюсь
)
Жанр: слэш, AU, агнст, hurt/comfort
Статус: в процессе
Размер: не знаю пока (см. предыдущий пункт)
Предупреждения: АУ, упоминание смерти второстепенных персонажей
Саммари: на Диком Западе конокрадов очень не любят. Но, похоже, сын шерифа любит в одного из них…
Не везет их Финстоку с бабами. Старик Лейхи, как напьется, склоняет это невезение на все лады. Может, ревнует к какой из бабенок, с которой Бобби всё же «повезло». А, может, и к сыну. Ревнует, ага. Когда чужой мужик учит твоего сынка лассо крутить – тут, всякий вам скажет, приятного мало. Потому как отцовский это долг – на коня пацана посадить да к делу пристроить. Ну, и чтоб ружье в руках держать мог. Хоть чуток. Ну, хотя б как Стайлз ихний. Не Бог весть какой стрелок, но затвор от спусковой скобы отличить всё же может.
А вот старик Лейхи вовремя заткнуться – нет. Уж и прилетало ему от Бобби, и даже не раз – а всё нарывается. На пулю, что ли, надеется? Так Финсток, чай, не нервная барышня, да и вообще мужик не таковский, чтоб за одно только подковыристое слово на тот свет человека отправить. Тем более такого, как старик Лейхи.
Несчастного и больного.
Вот даже доктор Дитон говорит, что пьянство – это болезнь.
И разбитое сердце, вздыхают местные кумушки, это тоже болезнь.
Когда старшего сына убивают, считай на твоих глазах, а младший от тебя куда подальше смывается, у чужого мужика жизни учиться, – тут, поневоле будешь лечить разбитое сердце самогоном покрепче.
И все это понимают. И Бобби Финсток в том числе. Потому и терпит стариковские подковырки. Потому и улыбается на все его издевки беззлобно.
– Да от одного твоего вида без штанов, Финсток, любая нормальная баба в истерику впадет!
– А я ее поцелуем успокою, – подмигивает в ответ Бобби. – Верное это средство, старик. Хорошо, что подсказал, как до истерики довести…
Вот уж, где Стайлз точно не ожидал проснуться, так это в теткином доме. Не то чтобы они не ладили. Но ведь и не дружили особо. Явно недостаточно для того, чтобы укрывать у себя не только их с отцом, но и «ту пропащую девицу Рейес» и «бандита Дерека». Укрывать, рискуя попасть под горячую руку Джерарда Арджента. А то и под шальную пулю. Или тетка просто не знает?.. Нет-нет, Дитон должен был ее предупредить, иначе вся округа давно была бы в курсе.
И кто-нибудь да непременно донес бы на ранчо.
В их краю жизни честных людей стоят дешево. Табак и лошадь выходят дороже.
И у Джерарда на ранчо маленькая армия.
А в их городишке – только кучка «джентльменов» вроде мистера Мартина, которые скорее спрячутся в подвале, чем рискнут пойти разбираться, отчего загорелся шерифский дом. И куда делся его сын. И почему девицы Рейес нигде не видать. Они могли бы еще, сбившись в кучу, прикрываясь друг дружкой, выступить «единым фронтом» – под чьим-нибудь предводительством. Того же шерифа, к примеру. Может, оттого старик Арджент и навестил их вчера?
Это было только вчера?
Ну да, лишь вчера. А кажется, что пару лет прошло, не меньше. А город – та его часть, что видна из окна гостевой спальни теткиного дома – выглядит так же, как и обычно. Мирно и лениво. Вот посеменила куда-то старуха Гочкинс. А вон миссис Уиттмор куда-то плывет неторопливо, а за нею тащится нагруженная покупками девчонка-служанка. Странно разве что, что к тетке не зашла. Видно, тетка сегодня не принимает.
Но их ведь отчего-то приняла?
Особой любви между тетей Дженнифер и их семьей не было, даже когда была жива мама (хоть и приходились они друг другу родными сестрами). Но так уж сложилось, что доходы у семьи шерифа были невысокие (а уж когда мистер Стилински начинал в минуты тоски по жене заглядывать в салун Джеба, дабы, да простит его Господь, выпить пару скляночек виски… а потом еще пару бутылок), в такие дни помощь богатой вдовы Блейк-Кали была очень и очень кстати. К тому же, Стайлз про себя надеялся, что тетка в свое время одолжит ему деньжат и на учебу в медицинском колледже. Может, это, конечно, было слишком самонадеянно с его стороны и в какой-то мере даже грешно… Вот только надежда отправиться в путь хотя бы с пятьюдесятью долларами в кармане вместо жалкой десятки (единственная помощь от отца, на которую он мог рассчитывать – и которую, отлично зная доходы родителя, мог бы принять с чистой совестью), не покидала его ни на день. Так что с теткой он предпочитал не ссориться и периодически наведывался в гости.
Молодая вдова, оставшаяся без мужа почти неприлично рано, да еще и со средствами, – Дженнифер была постоянным объектом пристального внимания всех местных кумушек (хотя и сама добровольно входила в их ряды). И способов оградить свою добродетель от досужих сплетен у нее было не так уж и много. Самый действенный – снова выйти замуж за какого-нибудь порядочного мистера средних лет и надеяться, что новый супруг не покинет ее столь же скоро, как первый (а то ведь так и «черной вдовой» прослыть недолго). Однако этот вариант категорически не устраивал миссис Блейк-Кали, только-только вкусившей сладкий вкус свободы от мужского самодурства (потому как, известное дело, для женщин все мужчины – в той или иной мере самодуры).
И вдовица выбрала другой вариант: свое честное имя она прикрывала заботой о своем шестнадцатилетнем излишне простодушном племяннике, направо и налево рассказывая, что считает сына любимой покойной сестры Клаудии «почти собственным ребенком», из чего подспудно следовало, что новая семья Дженни и не к чему. К тому же Стайлза в их городке любили (паренек он был добрый, неглупый – дурной еще, но не глупый, со временем ума наберется, говаривали старики, да еще и будущий врач, а доктора в их диких краях ценились весьма и весьма). Так что симпатии горожан к Стайлзу Дженнифер, словно общее одеяло в холодную ночку, потихоньку тянула и на себя – в обмен подкидывая время от времени племяннику пару долларов, когда у его отца случались «времена тоски». И грустно вздыхала, прекрасно догадываясь, что на учебу в Лонгвуд, что в Бостоне, раскошеливаться тоже придется ей, пусть даже и в долг.
То есть помощь от тетки всё же была, это Стайлз всегда признавал. Но чтобы вот так, с риском для жизни? Он был уверен, что проснется в каком-нибудь заброшенном сарае, первом же, который подвернется Моррелл – точно, ее зовут Моррелл – что их выгрузят там и в лучшем случае тайком пошлют кого-нибудь в соседский городок за рейнджером. А в худшем – предложат бежать дальше своим ходом, куда глаза глядят.
Но он по-прежнему в городе. Выспался на перине. В доме пахнет сдобой и кофе. И тетка играет на фортепиано. Инструмент, старый уже, но бережно лелеемый и оттого прекрасно сохранившийся – единственное теткино приданое. Всё, что она принесла с собою в дом мужа, старикашки Кали.
На звук фортепиано Стайлз и пошел, замотавшись в простынку. Те вещи, что одолжил ему Дитон вчера… Стайлз не помнил, чтоб он их снимал, но факт остается фактом: проснулся он голым. Будто они с Дереком махнулись местами. Вот только Стилински, слава Богу, не раненый. Зато ранен его отец. Да и о состоянии Дерека узнать не помешало бы. Так что Стайлз пошёл на звуки фортепиано, как Тесей по нити Ариадны (и прямо к логову Минотавра, ага), чтобы поинтересоваться у тетушки… ее самочувствием, для начала. Мама всегда учила его, что беседу стоит начинать вежливо: поинтересоваться, как дела и всё такое…
– Как твое самочувствие, Стайлз?
От неожиданного вопроса он чуть о порог не споткнулся.
– Я? А-а-а… Ну… Что сказать? У меня тут… Или у нас… – Стайлз неимоверным усилием воли заставил себя заткнуться и прервать тот поток панического бреда, что лился из его рта. – Это вы мне скажите, тетя, – решительно потребовал он.
В конце концов, сейчас он главный в семье. Он должен позаботиться об отце, мисс Эрике и Дереке, да. О Дереке он должен позаботиться особо. Потому что одно дело – помогать раненному мужу покойной сестры и подруге племянника-почти-сына. И совсем другое – подписаться на укрывательство «бандита Дерека». Стайлз должен быть решительным. Должен вести себя как мужчина. Должен защитить. Должен убедить. Должен…
Для начала – узнать теткины планы.
– Как мы тут очутились?
– Какая-то девица… кажется, это сестра Дитона… Впрочем, мне нет дела до его родни… В общем, какая-то черномазая привезла вас сюда нынче ночью. А потом кузнечиком прискакал мистер Мартин, а вслед за ним, почти сразу же, старик Арджент. Я-то думала: они за этим Дереком явились. Который как раз затаскивал в дом твоего отца через черный вход. Ан нет! Джентльмены принесли мне скорбную весть о пожаре в вашем доме. И о предполагаемой гибели моих последних родственников. И хоть твой отец в это время как раз пачкал своей кровью мой любимый диван в гостиной, наглядно доказывая, что вполне себе живой, я не стала переубеждать мистера Мартина и мистера Арджента в их досадном заблуждении. И даже сделала вид, что немного расстроилась. – Дженнифер пожала плечиками и продолжила всё тем же легкомысленным тоном: – Как раз достаточно расстроилась, чтобы вызвать Дитона. Ну да! Я ведь только что узнала о смерти двух самых близких мне людей. Конечно, мне понадобилась помощь врача! Кстати, мне показалось, Арджент очень обрадовался нашему лекарю. Глаз с него не спускал. Разве что не обнюхал. Чуть ли не в рот заглядывал. Но тут у меня началась истерика, и Арджент с Мартином сбежали быстрее, чем ребята генерала Хилла при виде нашей доблестной техасской бригадытехасской бригады [прим. авт.: кому интересно – подробней здесь ru.wikipedia.org/wiki/%D2%E5%F5%E0%F1%F1%EA%E0%...]. Еще бы! – хмыкнула она. – Редкий мужчина выдержит женские слезы. К тому же, я и вправду была расстроена. Говорила ведь Джону: «Подари мне мамин ковер в память о Клаудии». А он уперся: «Кло его так любила! Это память и для меня!» И вот результат – этот чудный ковер ручной работы сгорел живьем ни за что ни про что. Из-за парочки идиотов, если верить Дитону. После ухода Арджента он рассказал мне краткую версию событий. Так что я в курсе, что ты, мой дорогой, укрыватель преступников. Злостный укрыватель!
– Эээ… Тетя Дженни… Я могу объяснить…
– Даже не пытайся!
Тетка наконец прекратила мучить инструмент вкупе с бедными Стайлзовыми ушами и соизволила обернуться к нему лицом. И голос ее вдруг стал глухим и усталым. Все легкомысленные надменные нотки, с которыми она обсуждала с миссис Мартин новое платье вдовы Уолш или очередную выходку «выжившего из ума Джеба», – всё вдруг исчезло куда-то. Словно и сама она вдруг исчезла куда-то. Не стало привычной тетки Дженнифер. Самовлюбленной, эгоистичной тетки Дженнифер.
Осталась только уставшая женщина. Но гордая и решительная, словно вдова конфедерата. Не то чтобы старик Блейк-Кали имел какое-либо отношение к делу Конфедерации, он обычным барыгой был, но… Вот сейчас Стайлз действительно заволновался: с такой теткой ему дел иметь еще не приходилось.
– Не говори мне ничего, Стайлз. Не стоит. Потому что это пустое. Лишнее даже. Чтобы ты сейчас не сказал, это не изменит главного: ты – мой племянник. Ты – а не Джерард Арджент или кто-то из его сыновей. Ты – моя семья. Та самая, которую не выбирают. И которой у меня не так уж и много осталось. И поэтому всё остальное не важно. Именно поэтому я не сдала вчера этого Дерека. Пустила вас под свою крышу. И что самое ужасное – одолжила этой Рейес свое платье. Свое чудное лавандовое платье для пикников. – Тетка досадливо поджала губы, на пару секунд вновь став старой доброй тетушкой Дженнифер. Но когда она снова подняла глаза, встречаясь со Стайлзом взглядом, от той досады на ее лице уже не было и следа. – Если этот Дерек не виновен – что ж, хорошо. Виновен – я все равно помогу вам, ведь ты – моя семья. Только грех мой будет уже осознанным. Так что не усугубляй его, не надо. Я и так помогу вам. Из-за тебя. – На какое-то мгновение она снова опустила глаза, сжала в волнении юбку, а потом решительно закончила: – И из-за того, что я видела, как ты смотришь на него.
– Ох.
Стайлз так и сел, где стоял. Прямо на пол. Потому что… Ну ох ведь! Что еще здесь скажешь?!
– Тетя Дженнифер… – медленно протянул он. И снова заткнулся, не зная, что еще тут добавить.
Может, стоило бы всё отрицать? Может, попытаться убедить ее, что у них роман с мисс Эрикой? Старик Арджент ведь, сдается, поверил. Или лучше давить на жалость? Каяться?.. Поклясться, что больше не будет?.. Пообещать подарить ей новую шаль на Рождество? Где б только взять на нее денег…
– Не стоит, – усмехнулась та. Будто мысли его прочитала. – Не стоит врать без причины, мой милый. Лишняя ложь… это всё лишнее, понимаешь? Ненужное, то есть. И вредное оттого.
– Но, тетя…
– Довольно. Я вовсе не дура, мой милый, – Дженнифер хмыкнула. Передернула плечиком. Уставилась куда-то в пол. – Но еще больше, чем когда от меня требуют выставлять себя дурой, я не люблю, когда мне указывают, какой вообще я должна быть. – И резко сменила тему: – Ты помнишь своего дядю Блейк-Кали?
Стайлз удивленно нахмурился. Теткин муж никогда не всплывал в их беседах. Он вообще был в их семье… ну, если можно так выразиться, просто источником теткиных денег. Мама никогда его не упоминала. Отцу не было до него дела. Да и Стайлзу тоже… С чего вдруг тетка решила поведать ему о любви всей своей жизни?
– Я его не любила, – резко выдала Дженнифер. И Стайлз уверился, что она, словно какая-нибудь древняя жрица, и впрямь читает его мысли. – Да и он любил… не меня. Он любил совсем не меня, Стайлз. Он любил свое представление обо мне. Ты знаешь, как я вышла за него? Знаешь? Клаудия рассказывала когда-нибудь? Впрочем, о чем это я? Чтоб моя милая сестренка перемывала кому-нибудь косточки? Тем более – родной сестрице! Конечно, нет. Она хоть о бабушке с дедушкой тебе рассказывала, Стайлз?
– О бабушке Агнесс и дедуле Абнере?
– Да-да, о дедуле! Вот только ты в курсе, что у твоей бабушки сейчас совсем другой «дедуля»?
– Она… Да… Кажется, мама как-то обмолвилась, что бабушка… Так она что, второй раз вышла замуж? Это мама и имела в виду, говоря, что «совсем не обязательно вдове оставаться одной, у бабушки спроси»?
– О, узнаю любимую сестрицу! На честное осуждение никогда духу не хватало! В этом плане сплетница Шерли мне и то больше по нутру. Так вот, мой милый мальчик, пора тебе узнать парочку семейных тайн. Для начала хотя бы, что твоя бабушка Агнесс вышла за твоего деда Абнера отнюдь не по любви. Это был крепкий брак, – как бы в подтверждение своих слов Дженнифер выставила вперед правую ладонь, словно припечатывая воздух перед собою, – крепкий, но не по любви. Обычный сговор. По хорошему расчету. Но без любви. Точней, отец-то мать любил. Пылинки с нее сдувал. А вот мама… Та – нет. Та отца не любила. И самое обидное… для нас с Кло, по крайней мере, было то, что оба они при этом были хорошими людьми. Если б мать была какой-нибудь стервой, нам всем, включая нашего отца, было бы легче обвинять ее в нелюбви. Но они оба были хорошими людьми. Отец, правда, помягче, поласковее. Таких обычно жальче. Им как-то легче сочувствуешь. И Кло, и ты – вы оба в него пошли. Добродушные простофили. Одна надежда, что и от меня тебе что-нибудь в плане натуры своей перепало. Не просто пресловутый стержень – а настоящий железный прут в самих кишках! Чтоб любую боль, любую ненависть вытерпел! Вынес. Сплюнул кровь и дальше пошел с несгибаемою спиною. У моего отца и сестры не было такого. А тебе… раз уж ты не мисс Мартин себе присмотрел… тебе без такого не обойтись.
– Тетя…
– Не перебивай! Тем более что я не всё еще сказала. Это была только присказка. Про нелюбовь. Настоящая сказка, с испытаниями и наградами по заслугам, она после началась. Когда отца не стало. А мать возьми, и влюбились. А мать возьми, и женись. Ну, замуж выйди, не суть. За отца-то она выходила еще молодой. И ко второму браку мама была еще красавицей. Но взрослые дочки… Ничто так не добавляет женщине лет, как дети, Стайлз. Что хмуришься? Думаешь, она выгнала нас за порог паршивой метлой? Да ладно тебе! Я же сказала: они с отцом были хорошими людьми. Ясное дело, она терпела. И даже муж ее терпел. У него и у самого был сын. Так тот вообще был незаконнорожденным. От него мы, кстати, больше пакостей получали, чем от отчима. Мы ведь, как ни крути, всё равно законные – и дочери, и падчерицы. Случись что с Эдвардом, наследство пришлось бы делить и на нас. Так этот выродок Джонас, он сначала сделал мне предложение, чтоб, значит, денежки из семьи не уплывали, а после отказа решил взять измором. Стал отваживать от меня всех женихов да слухи распускать… В какой-то момент я психанула, высказала матери, что новым браком она предала память отца, и с одним только своим фортепиано да парой чемоданов, абсолютно, как потом выяснилось, ненужных тут тряпок, отправилась к черту на рога. Сюда на Запад, то есть. А дурочка Клаудия увязалась вдруг следом.
Дженнифер замолчала, переводя дух. Вцепилась руками в юбку. Пальцы ее по-паучьи принялись «прясть» оборку, словно сучить ткань, сминая и разглаживая снова и снова. И с каждым новым шевелением пальцев-«лапок» внутри у Стайлза словно скручивало невидимую пружину. Сжимало всё плотнее и плотнее. И Стайлзу вдруг стало страшно… страшно за тот момент, когда ее, эту дурацкую пружину, наконец-то разожмет.
«Хотя, – подумалось ему вдруг, – это ведь, пожалуй, не моя пружина. Это тетку зажимает всё сильнее. Зажимало все эти годы. Еще с того… как бабушка вышла замуж… и этот Джонас… он точно был не джентльменом. И все эти годы ее крутило внутри. А вот сейчас разожмет. И мне отчего-то страшно на это смотреть…»
В попытке отсрочить, отложить этот неприятный, царапающий своей непонятностью момент, он попытался отвлечь тетку чем-то хорошим, смягчить ее комплиментом:
– Мама говорила, вы всегда о ней заботились, очень ей помогли…
– А вот она мне нет!
Стайлз вмиг заткнулся, поняв, что сделал только хуже.
– Она была мне только помехой! Ярмом на моей шее! – Тетка даже вскочила, не в силах и дальше сидеть на месте.
«Пружина» стремительно разжималась – и весь гнев, боль и недомолвки прошлых лет разлетались вокруг нее клочьями. Жадно ломая всё на своем пути. И кости, и плоть, и семейные узы.
– Это из-за нее я вынуждена была выйти за эту сволочь! За этого гада Феллиша Блейка-Кали! Потому что твоя мать, она была как ты. Такая же простодушная дура, прости меня Господи! Так и норовила на какого-нибудь «Бешенного Билла» Карри нарваться! А я не умела стрелять. И работать толком тоже не умела. Ничего мы с нею, благородные и цивилизованные, не умели. Всё наше «образование» на Диком Западе было только помехой. Я пристроила ее подавальщицей в салун – она умудрилась перевернуть полный поднос посуды, когда какому-то придурку вздумалось ущипнуть ее за задок. Хорошо хоть, не на голову того «шутника». Но и без него… Знаешь, сколько стоила эта посуда? И так было везде! Всё время. И в салуне, и в магазине, и даже в гостинице. Все наши украшения – не то чтобы их было так уж и много – все ушли на уплату долгов. Потому что твоя мама… она была слишком невинной. Слишком чистой. Слишком… Слишком большим вызовом для всех местных стервятников. Один даже к нам в окно ночью лез. На второй этаж. Без лестницы. Я еле отбилась от него подушкой. А местная шваль продолжала заключать пари. Они ставили деньги, Стайлз, на то, когда же кому-нибудь из них «повезет». А твоя мать, вместо того, чтобы обзавестись револьвером или выйти замуж за какого-нибудь порядочного парня на худой конец, всё продолжала надеяться на лучшее, – Дженнифер разразилась обидным смехом. – Надеяться на лучшее, Стайлз! И верить, что в этих людях, во всех этих людях, всё еще осталось что-нибудь доброе! Что они на самом деле «неплохие, Джен». Они просто «несчастные». И после очередного «Карри» (которому, слава Богу, так и не «повезло» с твоей мамой), я поняла, что если я не хочу раньше срока увидеть сестру на кладбище… с этой дуры ведь сталось бы и руки на себя наложить, если б вдруг что таки и случилось… И я поняла, что это мне придется обзавестись револьвером или выйти замуж… Хоть за кого-нибудь. Вот только попался мне Феллиш Блейк-Кали. Старина Блейк-Кали. Он женился на мне, потому что я была с Востока. Родом из «цивилизованных» мест. Вот только…
Тетка снова уселась на стул. Выпрямила спину. Сложила на коленях руки. Ни дать ни взять – учительница воскресной школы. И продолжила она тоже по-учительски спокойным тоном, словно ведя урок:
– После свадьбы оказалось, что я была для него недостаточно хороша. И он принялся меня… усовершенствовать. Он ломал меня всю нашу совместную супружескую жизнь. Перекраивал под себя. И при этом кроил по живому. Срезал с меня мою кожу – и подменял ее маской. Нужной ему маской. Чинной и благопристойной дамы. Ему не нужна была я настоящая. Я-настоящая была слишком… уродлива для него. Я-настоящая была «неподходящей». И он раз за разом драл мою душу своими грязными лапами. Рвал мою натуру когтями. Если б это было в его силах – он бы и кровь во мне поменял. На какую-нибудь «голубую». Он бил и бил по живому. Нет-нет, он не тронул меня и пальцем. Но он умел очень больно делать словами. У него так хорошо получалось… унижать. Принижать. Уничтожать. Всё, что раньше я считала хорошим в себе. Уже через полгода меня не узнавала родная сестра. Она говорила: «Джен, что с тобою? Это не ты!» И знаешь, Стайлз, она была права: это уже была не я. Это уже была истерзанная уродливая кукла под кичливо-красивой, хозяином придуманной, маской.
Дженнифер отвернулась к окну. Наверно, хотела рассмотреть в отражении свое лицо. Чтобы проверить, что маска по-прежнему на месте. Или в надежде, что спустя столько лет после смерти мужа Джен удалось… хотя бы надломить ее.
Стайлзу очень хотелось верить в последнее.
– А знаешь, что самое обидное, Стайлз? Ее реакция. Реакция моей родной сестры. На все мои жертвы. Когда я сорвалась однажды и сказала, что всё это ради нее. Ради моей малышки Кло. Чтобы она не досталась ни одному чурбану! Ни одному мужику с его потными ручонками! – Она вдруг уткнулась лицом в ладони, и Стайлзу даже показалось, что тетка вот-вот заплачет. Когда она продолжила, голос ее и впрямь был глух, но всхлипов в нем не было. – А она мне ответила: «Не стоило, Джен». Для нее это всё ничего не стоило, Стайлз! Ни-че-го-шень-ки не стоило, Стайлз. А только в городке объявился твой отец, так она и вовсе выскочила за него замуж. – Дженнифер подняла на племянника глаза, обожгла полубезумным взглядом. – Никогда ни под кого не подстраивайся, Стайлз. Не позволяй ломать себя. Никогда! Не женись ни на одной мисс – раз уж нравятся яйца. Не отдавай никому своего любовника, даже если кто-то считает, что так поступить надо «по закону». Не назначай себе целибата лишь в угоду местным святошам. Не ломай собственной натуры, мой милый. Если надо – стреляй. Если надо – сожги. Спрячь любовника в погребе. Заявись к родне с голым задом. Но никогда не ломай себя. Потому что никто – запомни! – никто не ценит изломанных вещей. Они никому не нужны – твои жертвы. И ты такой, весь изломанный, самим собой изломанный, тоже никому ни к черту не сдался! Это ты считаешь, что они, жертвы твои, чего-то да стоят – а окружающим плевать на них. И пока ты ломаешь себя, они просто пьют себе чай и болтают друг с дружкой о погоде. Твои жертвы – они ценны лишь для тебя. Но любая «жертва», она всегда обходится тебе дороже, чем ты надеялся изначально, но при этом твоего «счастья» она не стоит никогда. Запомни это, мой милый. Я говорю всё это тебе, потому что ты – мой племянник. Всё, что осталось у меня от Клаудии. Всё, что вообще у меня осталось. Поэтому я хочу, чтобы ты засунул себе в кишки прут, железный прут – чтобы он не позволял тебе прогнуться под других, даже когда тебе самому захочется. Когда ты устанешь от чужих пересудов. От одиночества. Несбывшихся надежд. От отцовских просьб о внуках. От улыбок премиленьких мисс. И тебе захочется… поплыть по течению… побыть таким как все. Не ломай себя, Стайлз. Выйти замуж – не напасть, лишь бы замужем не пропасть. Жениться ты можешь. Только вот твоя жена может оказаться поживучее моего муженька. И что ты тогда станешь делать, мой милый? Нет уж! Лучше заведи себе пару лошадок, а приглядывать за ними найми какого-нибудь ковбоя с задком покрепче. Дерека своего, например. Если, конечно, у него хватит духу пристрелить Джерарда первым, обеспечив тем самым вам всем долгую счастливую жизнь. Эх, я пристрелила бы Арджента и сама! Но я по-прежнему ужасно управляюсь с револьвером.
Вода в чайнике закипала медленно. Но мысли в голове Стайлза ворочались еще медленнее.
Он зябко закутался в вычищенный за ночь сюртук. Судя по тому, как нежно Дженнифер проводила по ткани рукою, когда возвращала ему вещь – Стайлзу отчего-то показалось, что тетя чистила его сама. Странно, конечно, представлять холеную благородно-изнеженную миссис Блейк-Кали за чисткой грязного дешевого сюртука… Странно вообще представлять ее за какой-либо работой. Но (после теткиной исповеди он вспомнил все мамины рассказы о сестре) раньше, до замужества, Дженнифер ведь и вправду работала. Много и упорно работала. Достаточно, чтобы содержать не только себя, но и сестру. Мама сама ему рассказывала. Только Стайлз, как и все дети, предпочитала пропускать скучные «взрослые» истории мимо ушей. А потом начал считать, что мама так пыталась оправдать сестру в их с отцом глазах. А тетка на самом деле – белоручка, лентяйка и иждивенка на мужниной шее. Удачно выскочившая замуж расчетливая… Дальше лучше не стоит. Он и раньше-то полагал, что называть так родную тетку – пусть даже мысленно – не по-джентельменски. А теперь и подавно…
Стайлз зябко потер холодные пальцы. Когда он волновался, у него всё время мерзли руки. Словно инеем покрывались. И мысли с ними заодно. Сейчас вот и вовсе – хоть чай руками остужай. Впрочем, сначала чай надо бы вскипятить, а вода всё никак… Хм, вода, да.
Он осторожно, прикрывшись шторой, стараясь, чтоб ни одна глазастая кумушка при всем желании не смогла его углядеть, выглянул в окно. Кумушек на улице не наблюдалось. Просто улица. Просто день. Просто солнце. Милый такой день в премиленьком городке. Не хватает разве что улыбок премиленьких мисс… Нет, не надо об этом. Не сейчас. Когда еще даже чай не выпит. Когда откровения тетки еще не улеглись «заваркою» на дно черепушки. Стайлз как-то читал про дикое племя, которое делало из черепов поверженных врагов чаши… А чай вообще, говорят, из век завариваютиз век заваривают [прим. авт.: по одной из легенд о возникновении чая, «Две недели Бодхидхарма медитировал в пещере на горе Та. Тяжелые веки слипались, а голова падала на плечи. Он возвращал тело в прежнее положение, но предатели-глаза все не хотели открываться. Тогда, разгневавшись на самого себя, Бодхидхарма схватил нож, отрезал непослушные веки и бросил их на землю. После этого он просидел в пещере девять лет и стал первым патриархом дзэн, а его ресницы проросли кустами чая»], или там были ресницы?..
Или у Стайлза бред.
Он очень устал. Вот мысли и скачут. С ним такое бывает. Когда переволнуется. Или устанет.
Но он отдохнет, и всё у них наладится. Даже у тетки. Даже у мисс Эрики. У которой, похоже, истерика.
– …и вот только не надо! Не снова! Я не буду спокойной, не буду! Я хочу к маме, слышите? К маме! Я лишь на полдня отпросилась… А этому всему конца нету! И края! И я… Мне не нравится тут. И платье мне жмет. И мама… Они будут волноваться. Я… Я просто хочу. Чтоб всё кончилось! Уже как-нибудь. Просто закончилось. Просто вернуться к маме…
Стайлз отставил чашку с заваркой, так и не успев залить ее кипятком, и заспешил на голос. На пороге остановился. Метнулся назад. Схватил другую чашку, зачерпнул из ведра простой воды. Валерьянки бы! Или мелиссы с ромашкой. Но лучше уж с простою водою, чем с пустыми руками на женскую истерику идти.
Впрочем, некоторым и пустых рук хватает, догадался Стайлз, услыхав звонкий звук затрещины: когда она от души да с охоткой, такое ни с чем не спутаешь. Такое собственной шкурой прям инстинктивно чувствуешь. Ощущаешь почти.
«А у тетки-то тяжелая рука», – констатировал он, разглядывая красное пятно на Эрикиной щеке. С другой стороны коридора застыл Дерек. Наконец-то одетый, но всё еще болезненно бледный. А посреди коридора античная скульптура, прям целый монумент – замолкшая мисс Эрика, словно снова в отрочество свое испуганно-тишайшее вернувшаяся, и злобно сверкающая глазами миссис Блейк-Кали, довольно потирающая ладонь.
– А-а-а-а-а, – заголосила мисс Эрика, уже без прежней потерянности и отчаянья, а словно с обидой и даже как-то назло. – Ах, вы тут какие! А-а-а…
И тут тетка огорошила Стайлза второй раз за день.
Она резко вскинула руки…
…схватила мисс Эрику за грудки, прям за дурацкие лавандовые рюши лифа…
…дернула на себя…
И это стало первым разом, когда Стайлз так близко увидел, чтоб люди вживую перед ним целовались. До этого только раз… на свадьбе Джейка Хоторна с мисс Лайзой… Но то было в церкви, за семь проходов от него. А тут сейчас и семи шагов не наберется.
Сколько это продлилось, Стайлз судить не решился. Просто в какой-то момент, так же резко, как она всё это и начала, тетка отстранилась, развернулась, качнув дерзко юбками, и вышла спокойно прочь. Мисс Эрика постояла еще пару секунд, ошарашено хлопая ресницами да хватая ртом воздух – и бросилась следом. А Стайлз с Дереком так и остались стоять посреди коридора, дураки-дураками. М-да, правду Финсток говорил, что никто не может так запросто, но верно сделать из мужика настоящего дурня, как самая обычная баба. Причем и делать-то ей для этого ничего особенного не приходится.
Так, поцеловаться разве что.
Стайлз попытался сглотнуть, но пересохшее горло не дало, и махом вылакал всю принесенную мисс Эрике кружку. Ну вот, пригодилась-таки.
– Хм. Да. – Дерек сцепил руки на груди, стараясь за вроде как уверенным жестом скрыть нервное передергивание плеч. – Слыхал я, конечно, что ба… женщин то есть… что женскую истерику лучше всего затыкать поцелуем. Что это успокаивает, да… Но на деле с таким способом столкнулся впервые, – и нервно усмехнулся себе в кулак. – Ну, зато работает ведь! Теперь-то мы с тобой точно знаем.
– Ага, – только и смог выдавить Стайлз. Смущенно почесал затылок. И вдруг вспомнил об оставленном на кухне без присмотра чайнике. Чтоб этих баб! Так ведь и до второго пожара недалеко! И бросился со всех ног на кухню.
Вода, наконец, закипела. Вот только ухватка нашлась не сразу. Стайлз заполошенным зайцем запрыгал вокруг плиты, пытаясь натянуть на руку рукав сюртука, чтоб снять-таки окаянную посудину, но тут из-за спины вынырнула чужая рука с ухваткой и спокойно сняла чайник с тепла.
Нахмуренный Дерек отставил чайник на деревянную подставку и тихо попросил:
– Не делай так больше. Ну, в смысле – не срывайся так резко. Я думал, опять случилось чего. Еле за тобой угнался. А тут просто чайник.
Стайлз виновато шмыгнул носом. Вот черт! Правдивый черт. Самый правдивый, ага. С круговертью последних дней даже «просто чайник» и впрямь уже пугает до чертиков. Да и в зарницах долго еще пожары мерещиться будут.
– Прости. По-дурацки как-то вышло…
– Да нет, это ты извини, сорвался я… Цепляюсь вот… Лора б мне за такое уже по шее дала. Эй, ты чего?
Стайлз только головой махнул, мол, погоди, дай секунду. Затем оттолкнулся от стола, в который умудрился вцепиться так, что костяшки заболели. И заставил себя, наконец, встретиться с Дереком взглядом.
– Сядь, Дерек. Ты лучше присядь. Нам надо… Мне нужно тебе рассказать… Всё.
Обычно Стайлз за словом-то в карман не лезет. Но здесь… Он не знал, с какой нитки начать, чтоб распутать этот клубок так, чтобы Дерека не придушило эдакой правдой.
А Дерек молчит и ничего не спрашивает. Стайлз уже сталкивался с подобным. Когда пациенты доктора Дитона не спрашивают ничего. Это когда надежды нет. И все об этом знают. Потому и не спрашивают. Просто молча надеются.
Дерек, верно, тоже надеется. И видит Бог, Стайлз хотел бы, Боже, как бы он хотел эти надежды оправдать! Почти также сильно, как хочет, чтоб выздоровел отец. Даже сильней, чем увидеть Джерарда за решеткой.
Но вместо этого ему приходится сказать:
– Кое-что случилось, пока ты болел.
После этого слова опять исчезают. Вместе с силой духа. Стайлзу просто духу не хватает сделать Дереку настолько больно. Наверно, легче было бы и впрямь ампутировать ему руку. Это ведь легче, чем вырвать сердце, правда?
Может, попробовать с другой стороны? Может, если немного подсластить – потом пойдет легче?
– Мисс Кора сейчас на ранчо Рейесов. С ней всё хорошо. Там за нею присмотрят, ты не волнуйся.
Сдержать тяжелый вздох у Стайлза не выходит. И это настолько не вяжется с тем, что он говорит, что парень сам себе сейчас не верит. А ведь ему еще как-то Дерека убеждать.
– Что с моей матерью, мистер Стилински?
– На «вы», Дерек? А мы разве на «вы»? Да мы ж друг другу жизнь спасали. Ты за отцом моим присматривал! А я за тобою. Мне казалось, мы могли бы уже…
– Что. С. Моей. Матерью. Стайлз.
Голос у Дерека глухой, глаза прищурены. Со стороны кажется, будто он зол. Но Стайлз был на его месте: восемь лет назад, когда его собственная мать не справилась с болезнью. Так что этот вид «злости» Стайлзу знаком. Злость на смерть, на судьбу, даже на маму, что посмела бросить его одного – это особая злость. Потому что в ней слишком много страха. Перед одиночеством, болью, неумением жарить блинчики, как мама, перед той же смертью… Слишком много страха. И много вины. Что не спас, не помог, что когда-то разбил любимую вазу. Что просто жив – когда она мертва. В этой «злости» так много всего намешано, что в ингредиентах этого «рагу» уже и не разобраться толком. А злость? А злость просто плавает сверху. Заодно помогая и сознанию держаться на плаву.
Но Стайлзу сейчас придется его утопить. В вине и боли. В понимании, что тот жив – в какой-то мере потому, что она мертва.
Рано или поздно, но Стайлзу придется открыть свой чертов рот и наконец сказать:
– Они мертвы, Дерек. Мне очень жаль.
Стайлз помнит, что чувствовал, думал и говорил, когда мамина рука вдруг выскользнула из его ладошки и даже не вздрогнула от его крика, когда он осознал, что греть бульон уже ни к чему… Такое не забывается.
Стайлз видел, и даже не раз, как реагировали родственники, когда доктор Дитон сообщал им… То, что должен был сообщить. Такое тоже откладывается в памяти. Даже если не хочешь.
Но Стайлз отказывается помнить, какими стали глаза Дерека в тот момент, когда… надежды не оправдались.
Стайлз поклялся себе, что он это забудет. Как только сделает всё – чтобы Дерек забыл. Он еще не знает как, но он вырвет это из их голов. Затрет. Замажет. Заклеит чем-нибудь новым.
Отвлечет.
Да, он его отвлечет. Как это слово похоже на «влечет». И, ох черт, как же его и впрямь влечет к этому парню! Он только сейчас это полною мерою осознал. Он только сейчас понял. Что на всё готов. Он знает, что говорит. Потому что уже и вправду всё пережито вместе, понимаете? Они даже вместе видели, как его тетка целовала его лучшую подругу.
Целовала.
Стайлз делает шаг. Накрывает рукою стиснутый кулак. Легонько дергает на себя. У Дерека опущена голова. Стайлз может только догадываться, насколько жуткие думы тянут сейчас ее вниз – но он не хочет. Он просто утыкается лбом в лоб. Просто кладет вторую руку Дереку на затылок. Просто беспомощно повторяет:
– Мне жаль. Мне так жаль, Дерек.
И целует его. Он в первый раз целует кого-то. Того, в кого давно и безнадежно влюблен. Просто накрывает его губы своими, стараясь отвлечь. Стремясь отпить чужой боли. Стараясь разбавить плохие «ингредиенты» хоть чем-то хорошим. Он не уверен, что целуется настолько хорошо… он сейчас ни в чем не уверен… Но Стайлз не станет думать об этом сейчас. И Дереку не позволит. Он просто прижмет его покрепче.
И отвлечет поцелуем.
Название: Взять
Автор: lisunya
Бета: GinGin Lolli — спасибо за правки, солнце!
Пейринг: Дерек/Стайлз (основной)
Рейтинг: NC-17 (ну, я надеюсь
)Жанр: слэш, AU, агнст, hurt/comfort
Статус: в процессе
Размер: не знаю пока (см. предыдущий пункт)
Предупреждения: АУ, упоминание смерти второстепенных персонажей
Саммари: на Диком Западе конокрадов очень не любят. Но, похоже, сын шерифа любит в одного из них…
Не везет их Финстоку с бабами. Старик Лейхи, как напьется, склоняет это невезение на все лады. Может, ревнует к какой из бабенок, с которой Бобби всё же «повезло». А, может, и к сыну. Ревнует, ага. Когда чужой мужик учит твоего сынка лассо крутить – тут, всякий вам скажет, приятного мало. Потому как отцовский это долг – на коня пацана посадить да к делу пристроить. Ну, и чтоб ружье в руках держать мог. Хоть чуток. Ну, хотя б как Стайлз ихний. Не Бог весть какой стрелок, но затвор от спусковой скобы отличить всё же может.
А вот старик Лейхи вовремя заткнуться – нет. Уж и прилетало ему от Бобби, и даже не раз – а всё нарывается. На пулю, что ли, надеется? Так Финсток, чай, не нервная барышня, да и вообще мужик не таковский, чтоб за одно только подковыристое слово на тот свет человека отправить. Тем более такого, как старик Лейхи.
Несчастного и больного.
Вот даже доктор Дитон говорит, что пьянство – это болезнь.
И разбитое сердце, вздыхают местные кумушки, это тоже болезнь.
Когда старшего сына убивают, считай на твоих глазах, а младший от тебя куда подальше смывается, у чужого мужика жизни учиться, – тут, поневоле будешь лечить разбитое сердце самогоном покрепче.
И все это понимают. И Бобби Финсток в том числе. Потому и терпит стариковские подковырки. Потому и улыбается на все его издевки беззлобно.
– Да от одного твоего вида без штанов, Финсток, любая нормальная баба в истерику впадет!
– А я ее поцелуем успокою, – подмигивает в ответ Бобби. – Верное это средство, старик. Хорошо, что подсказал, как до истерики довести…
Вот уж, где Стайлз точно не ожидал проснуться, так это в теткином доме. Не то чтобы они не ладили. Но ведь и не дружили особо. Явно недостаточно для того, чтобы укрывать у себя не только их с отцом, но и «ту пропащую девицу Рейес» и «бандита Дерека». Укрывать, рискуя попасть под горячую руку Джерарда Арджента. А то и под шальную пулю. Или тетка просто не знает?.. Нет-нет, Дитон должен был ее предупредить, иначе вся округа давно была бы в курсе.
И кто-нибудь да непременно донес бы на ранчо.
В их краю жизни честных людей стоят дешево. Табак и лошадь выходят дороже.
И у Джерарда на ранчо маленькая армия.
А в их городишке – только кучка «джентльменов» вроде мистера Мартина, которые скорее спрячутся в подвале, чем рискнут пойти разбираться, отчего загорелся шерифский дом. И куда делся его сын. И почему девицы Рейес нигде не видать. Они могли бы еще, сбившись в кучу, прикрываясь друг дружкой, выступить «единым фронтом» – под чьим-нибудь предводительством. Того же шерифа, к примеру. Может, оттого старик Арджент и навестил их вчера?
Это было только вчера?
Ну да, лишь вчера. А кажется, что пару лет прошло, не меньше. А город – та его часть, что видна из окна гостевой спальни теткиного дома – выглядит так же, как и обычно. Мирно и лениво. Вот посеменила куда-то старуха Гочкинс. А вон миссис Уиттмор куда-то плывет неторопливо, а за нею тащится нагруженная покупками девчонка-служанка. Странно разве что, что к тетке не зашла. Видно, тетка сегодня не принимает.
Но их ведь отчего-то приняла?
Особой любви между тетей Дженнифер и их семьей не было, даже когда была жива мама (хоть и приходились они друг другу родными сестрами). Но так уж сложилось, что доходы у семьи шерифа были невысокие (а уж когда мистер Стилински начинал в минуты тоски по жене заглядывать в салун Джеба, дабы, да простит его Господь, выпить пару скляночек виски… а потом еще пару бутылок), в такие дни помощь богатой вдовы Блейк-Кали была очень и очень кстати. К тому же, Стайлз про себя надеялся, что тетка в свое время одолжит ему деньжат и на учебу в медицинском колледже. Может, это, конечно, было слишком самонадеянно с его стороны и в какой-то мере даже грешно… Вот только надежда отправиться в путь хотя бы с пятьюдесятью долларами в кармане вместо жалкой десятки (единственная помощь от отца, на которую он мог рассчитывать – и которую, отлично зная доходы родителя, мог бы принять с чистой совестью), не покидала его ни на день. Так что с теткой он предпочитал не ссориться и периодически наведывался в гости.
Молодая вдова, оставшаяся без мужа почти неприлично рано, да еще и со средствами, – Дженнифер была постоянным объектом пристального внимания всех местных кумушек (хотя и сама добровольно входила в их ряды). И способов оградить свою добродетель от досужих сплетен у нее было не так уж и много. Самый действенный – снова выйти замуж за какого-нибудь порядочного мистера средних лет и надеяться, что новый супруг не покинет ее столь же скоро, как первый (а то ведь так и «черной вдовой» прослыть недолго). Однако этот вариант категорически не устраивал миссис Блейк-Кали, только-только вкусившей сладкий вкус свободы от мужского самодурства (потому как, известное дело, для женщин все мужчины – в той или иной мере самодуры).
И вдовица выбрала другой вариант: свое честное имя она прикрывала заботой о своем шестнадцатилетнем излишне простодушном племяннике, направо и налево рассказывая, что считает сына любимой покойной сестры Клаудии «почти собственным ребенком», из чего подспудно следовало, что новая семья Дженни и не к чему. К тому же Стайлза в их городке любили (паренек он был добрый, неглупый – дурной еще, но не глупый, со временем ума наберется, говаривали старики, да еще и будущий врач, а доктора в их диких краях ценились весьма и весьма). Так что симпатии горожан к Стайлзу Дженнифер, словно общее одеяло в холодную ночку, потихоньку тянула и на себя – в обмен подкидывая время от времени племяннику пару долларов, когда у его отца случались «времена тоски». И грустно вздыхала, прекрасно догадываясь, что на учебу в Лонгвуд, что в Бостоне, раскошеливаться тоже придется ей, пусть даже и в долг.
То есть помощь от тетки всё же была, это Стайлз всегда признавал. Но чтобы вот так, с риском для жизни? Он был уверен, что проснется в каком-нибудь заброшенном сарае, первом же, который подвернется Моррелл – точно, ее зовут Моррелл – что их выгрузят там и в лучшем случае тайком пошлют кого-нибудь в соседский городок за рейнджером. А в худшем – предложат бежать дальше своим ходом, куда глаза глядят.
Но он по-прежнему в городе. Выспался на перине. В доме пахнет сдобой и кофе. И тетка играет на фортепиано. Инструмент, старый уже, но бережно лелеемый и оттого прекрасно сохранившийся – единственное теткино приданое. Всё, что она принесла с собою в дом мужа, старикашки Кали.
На звук фортепиано Стайлз и пошел, замотавшись в простынку. Те вещи, что одолжил ему Дитон вчера… Стайлз не помнил, чтоб он их снимал, но факт остается фактом: проснулся он голым. Будто они с Дереком махнулись местами. Вот только Стилински, слава Богу, не раненый. Зато ранен его отец. Да и о состоянии Дерека узнать не помешало бы. Так что Стайлз пошёл на звуки фортепиано, как Тесей по нити Ариадны (и прямо к логову Минотавра, ага), чтобы поинтересоваться у тетушки… ее самочувствием, для начала. Мама всегда учила его, что беседу стоит начинать вежливо: поинтересоваться, как дела и всё такое…
– Как твое самочувствие, Стайлз?
От неожиданного вопроса он чуть о порог не споткнулся.
– Я? А-а-а… Ну… Что сказать? У меня тут… Или у нас… – Стайлз неимоверным усилием воли заставил себя заткнуться и прервать тот поток панического бреда, что лился из его рта. – Это вы мне скажите, тетя, – решительно потребовал он.
В конце концов, сейчас он главный в семье. Он должен позаботиться об отце, мисс Эрике и Дереке, да. О Дереке он должен позаботиться особо. Потому что одно дело – помогать раненному мужу покойной сестры и подруге племянника-почти-сына. И совсем другое – подписаться на укрывательство «бандита Дерека». Стайлз должен быть решительным. Должен вести себя как мужчина. Должен защитить. Должен убедить. Должен…
Для начала – узнать теткины планы.
– Как мы тут очутились?
– Какая-то девица… кажется, это сестра Дитона… Впрочем, мне нет дела до его родни… В общем, какая-то черномазая привезла вас сюда нынче ночью. А потом кузнечиком прискакал мистер Мартин, а вслед за ним, почти сразу же, старик Арджент. Я-то думала: они за этим Дереком явились. Который как раз затаскивал в дом твоего отца через черный вход. Ан нет! Джентльмены принесли мне скорбную весть о пожаре в вашем доме. И о предполагаемой гибели моих последних родственников. И хоть твой отец в это время как раз пачкал своей кровью мой любимый диван в гостиной, наглядно доказывая, что вполне себе живой, я не стала переубеждать мистера Мартина и мистера Арджента в их досадном заблуждении. И даже сделала вид, что немного расстроилась. – Дженнифер пожала плечиками и продолжила всё тем же легкомысленным тоном: – Как раз достаточно расстроилась, чтобы вызвать Дитона. Ну да! Я ведь только что узнала о смерти двух самых близких мне людей. Конечно, мне понадобилась помощь врача! Кстати, мне показалось, Арджент очень обрадовался нашему лекарю. Глаз с него не спускал. Разве что не обнюхал. Чуть ли не в рот заглядывал. Но тут у меня началась истерика, и Арджент с Мартином сбежали быстрее, чем ребята генерала Хилла при виде нашей доблестной техасской бригадытехасской бригады [прим. авт.: кому интересно – подробней здесь ru.wikipedia.org/wiki/%D2%E5%F5%E0%F1%F1%EA%E0%...]. Еще бы! – хмыкнула она. – Редкий мужчина выдержит женские слезы. К тому же, я и вправду была расстроена. Говорила ведь Джону: «Подари мне мамин ковер в память о Клаудии». А он уперся: «Кло его так любила! Это память и для меня!» И вот результат – этот чудный ковер ручной работы сгорел живьем ни за что ни про что. Из-за парочки идиотов, если верить Дитону. После ухода Арджента он рассказал мне краткую версию событий. Так что я в курсе, что ты, мой дорогой, укрыватель преступников. Злостный укрыватель!
– Эээ… Тетя Дженни… Я могу объяснить…
– Даже не пытайся!
Тетка наконец прекратила мучить инструмент вкупе с бедными Стайлзовыми ушами и соизволила обернуться к нему лицом. И голос ее вдруг стал глухим и усталым. Все легкомысленные надменные нотки, с которыми она обсуждала с миссис Мартин новое платье вдовы Уолш или очередную выходку «выжившего из ума Джеба», – всё вдруг исчезло куда-то. Словно и сама она вдруг исчезла куда-то. Не стало привычной тетки Дженнифер. Самовлюбленной, эгоистичной тетки Дженнифер.
Осталась только уставшая женщина. Но гордая и решительная, словно вдова конфедерата. Не то чтобы старик Блейк-Кали имел какое-либо отношение к делу Конфедерации, он обычным барыгой был, но… Вот сейчас Стайлз действительно заволновался: с такой теткой ему дел иметь еще не приходилось.
– Не говори мне ничего, Стайлз. Не стоит. Потому что это пустое. Лишнее даже. Чтобы ты сейчас не сказал, это не изменит главного: ты – мой племянник. Ты – а не Джерард Арджент или кто-то из его сыновей. Ты – моя семья. Та самая, которую не выбирают. И которой у меня не так уж и много осталось. И поэтому всё остальное не важно. Именно поэтому я не сдала вчера этого Дерека. Пустила вас под свою крышу. И что самое ужасное – одолжила этой Рейес свое платье. Свое чудное лавандовое платье для пикников. – Тетка досадливо поджала губы, на пару секунд вновь став старой доброй тетушкой Дженнифер. Но когда она снова подняла глаза, встречаясь со Стайлзом взглядом, от той досады на ее лице уже не было и следа. – Если этот Дерек не виновен – что ж, хорошо. Виновен – я все равно помогу вам, ведь ты – моя семья. Только грех мой будет уже осознанным. Так что не усугубляй его, не надо. Я и так помогу вам. Из-за тебя. – На какое-то мгновение она снова опустила глаза, сжала в волнении юбку, а потом решительно закончила: – И из-за того, что я видела, как ты смотришь на него.
– Ох.
Стайлз так и сел, где стоял. Прямо на пол. Потому что… Ну ох ведь! Что еще здесь скажешь?!
– Тетя Дженнифер… – медленно протянул он. И снова заткнулся, не зная, что еще тут добавить.
Может, стоило бы всё отрицать? Может, попытаться убедить ее, что у них роман с мисс Эрикой? Старик Арджент ведь, сдается, поверил. Или лучше давить на жалость? Каяться?.. Поклясться, что больше не будет?.. Пообещать подарить ей новую шаль на Рождество? Где б только взять на нее денег…
– Не стоит, – усмехнулась та. Будто мысли его прочитала. – Не стоит врать без причины, мой милый. Лишняя ложь… это всё лишнее, понимаешь? Ненужное, то есть. И вредное оттого.
– Но, тетя…
– Довольно. Я вовсе не дура, мой милый, – Дженнифер хмыкнула. Передернула плечиком. Уставилась куда-то в пол. – Но еще больше, чем когда от меня требуют выставлять себя дурой, я не люблю, когда мне указывают, какой вообще я должна быть. – И резко сменила тему: – Ты помнишь своего дядю Блейк-Кали?
Стайлз удивленно нахмурился. Теткин муж никогда не всплывал в их беседах. Он вообще был в их семье… ну, если можно так выразиться, просто источником теткиных денег. Мама никогда его не упоминала. Отцу не было до него дела. Да и Стайлзу тоже… С чего вдруг тетка решила поведать ему о любви всей своей жизни?
– Я его не любила, – резко выдала Дженнифер. И Стайлз уверился, что она, словно какая-нибудь древняя жрица, и впрямь читает его мысли. – Да и он любил… не меня. Он любил совсем не меня, Стайлз. Он любил свое представление обо мне. Ты знаешь, как я вышла за него? Знаешь? Клаудия рассказывала когда-нибудь? Впрочем, о чем это я? Чтоб моя милая сестренка перемывала кому-нибудь косточки? Тем более – родной сестрице! Конечно, нет. Она хоть о бабушке с дедушкой тебе рассказывала, Стайлз?
– О бабушке Агнесс и дедуле Абнере?
– Да-да, о дедуле! Вот только ты в курсе, что у твоей бабушки сейчас совсем другой «дедуля»?
– Она… Да… Кажется, мама как-то обмолвилась, что бабушка… Так она что, второй раз вышла замуж? Это мама и имела в виду, говоря, что «совсем не обязательно вдове оставаться одной, у бабушки спроси»?
– О, узнаю любимую сестрицу! На честное осуждение никогда духу не хватало! В этом плане сплетница Шерли мне и то больше по нутру. Так вот, мой милый мальчик, пора тебе узнать парочку семейных тайн. Для начала хотя бы, что твоя бабушка Агнесс вышла за твоего деда Абнера отнюдь не по любви. Это был крепкий брак, – как бы в подтверждение своих слов Дженнифер выставила вперед правую ладонь, словно припечатывая воздух перед собою, – крепкий, но не по любви. Обычный сговор. По хорошему расчету. Но без любви. Точней, отец-то мать любил. Пылинки с нее сдувал. А вот мама… Та – нет. Та отца не любила. И самое обидное… для нас с Кло, по крайней мере, было то, что оба они при этом были хорошими людьми. Если б мать была какой-нибудь стервой, нам всем, включая нашего отца, было бы легче обвинять ее в нелюбви. Но они оба были хорошими людьми. Отец, правда, помягче, поласковее. Таких обычно жальче. Им как-то легче сочувствуешь. И Кло, и ты – вы оба в него пошли. Добродушные простофили. Одна надежда, что и от меня тебе что-нибудь в плане натуры своей перепало. Не просто пресловутый стержень – а настоящий железный прут в самих кишках! Чтоб любую боль, любую ненависть вытерпел! Вынес. Сплюнул кровь и дальше пошел с несгибаемою спиною. У моего отца и сестры не было такого. А тебе… раз уж ты не мисс Мартин себе присмотрел… тебе без такого не обойтись.
– Тетя…
– Не перебивай! Тем более что я не всё еще сказала. Это была только присказка. Про нелюбовь. Настоящая сказка, с испытаниями и наградами по заслугам, она после началась. Когда отца не стало. А мать возьми, и влюбились. А мать возьми, и женись. Ну, замуж выйди, не суть. За отца-то она выходила еще молодой. И ко второму браку мама была еще красавицей. Но взрослые дочки… Ничто так не добавляет женщине лет, как дети, Стайлз. Что хмуришься? Думаешь, она выгнала нас за порог паршивой метлой? Да ладно тебе! Я же сказала: они с отцом были хорошими людьми. Ясное дело, она терпела. И даже муж ее терпел. У него и у самого был сын. Так тот вообще был незаконнорожденным. От него мы, кстати, больше пакостей получали, чем от отчима. Мы ведь, как ни крути, всё равно законные – и дочери, и падчерицы. Случись что с Эдвардом, наследство пришлось бы делить и на нас. Так этот выродок Джонас, он сначала сделал мне предложение, чтоб, значит, денежки из семьи не уплывали, а после отказа решил взять измором. Стал отваживать от меня всех женихов да слухи распускать… В какой-то момент я психанула, высказала матери, что новым браком она предала память отца, и с одним только своим фортепиано да парой чемоданов, абсолютно, как потом выяснилось, ненужных тут тряпок, отправилась к черту на рога. Сюда на Запад, то есть. А дурочка Клаудия увязалась вдруг следом.
Дженнифер замолчала, переводя дух. Вцепилась руками в юбку. Пальцы ее по-паучьи принялись «прясть» оборку, словно сучить ткань, сминая и разглаживая снова и снова. И с каждым новым шевелением пальцев-«лапок» внутри у Стайлза словно скручивало невидимую пружину. Сжимало всё плотнее и плотнее. И Стайлзу вдруг стало страшно… страшно за тот момент, когда ее, эту дурацкую пружину, наконец-то разожмет.
«Хотя, – подумалось ему вдруг, – это ведь, пожалуй, не моя пружина. Это тетку зажимает всё сильнее. Зажимало все эти годы. Еще с того… как бабушка вышла замуж… и этот Джонас… он точно был не джентльменом. И все эти годы ее крутило внутри. А вот сейчас разожмет. И мне отчего-то страшно на это смотреть…»
В попытке отсрочить, отложить этот неприятный, царапающий своей непонятностью момент, он попытался отвлечь тетку чем-то хорошим, смягчить ее комплиментом:
– Мама говорила, вы всегда о ней заботились, очень ей помогли…
– А вот она мне нет!
Стайлз вмиг заткнулся, поняв, что сделал только хуже.
– Она была мне только помехой! Ярмом на моей шее! – Тетка даже вскочила, не в силах и дальше сидеть на месте.
«Пружина» стремительно разжималась – и весь гнев, боль и недомолвки прошлых лет разлетались вокруг нее клочьями. Жадно ломая всё на своем пути. И кости, и плоть, и семейные узы.
– Это из-за нее я вынуждена была выйти за эту сволочь! За этого гада Феллиша Блейка-Кали! Потому что твоя мать, она была как ты. Такая же простодушная дура, прости меня Господи! Так и норовила на какого-нибудь «Бешенного Билла» Карри нарваться! А я не умела стрелять. И работать толком тоже не умела. Ничего мы с нею, благородные и цивилизованные, не умели. Всё наше «образование» на Диком Западе было только помехой. Я пристроила ее подавальщицей в салун – она умудрилась перевернуть полный поднос посуды, когда какому-то придурку вздумалось ущипнуть ее за задок. Хорошо хоть, не на голову того «шутника». Но и без него… Знаешь, сколько стоила эта посуда? И так было везде! Всё время. И в салуне, и в магазине, и даже в гостинице. Все наши украшения – не то чтобы их было так уж и много – все ушли на уплату долгов. Потому что твоя мама… она была слишком невинной. Слишком чистой. Слишком… Слишком большим вызовом для всех местных стервятников. Один даже к нам в окно ночью лез. На второй этаж. Без лестницы. Я еле отбилась от него подушкой. А местная шваль продолжала заключать пари. Они ставили деньги, Стайлз, на то, когда же кому-нибудь из них «повезет». А твоя мать, вместо того, чтобы обзавестись револьвером или выйти замуж за какого-нибудь порядочного парня на худой конец, всё продолжала надеяться на лучшее, – Дженнифер разразилась обидным смехом. – Надеяться на лучшее, Стайлз! И верить, что в этих людях, во всех этих людях, всё еще осталось что-нибудь доброе! Что они на самом деле «неплохие, Джен». Они просто «несчастные». И после очередного «Карри» (которому, слава Богу, так и не «повезло» с твоей мамой), я поняла, что если я не хочу раньше срока увидеть сестру на кладбище… с этой дуры ведь сталось бы и руки на себя наложить, если б вдруг что таки и случилось… И я поняла, что это мне придется обзавестись револьвером или выйти замуж… Хоть за кого-нибудь. Вот только попался мне Феллиш Блейк-Кали. Старина Блейк-Кали. Он женился на мне, потому что я была с Востока. Родом из «цивилизованных» мест. Вот только…
Тетка снова уселась на стул. Выпрямила спину. Сложила на коленях руки. Ни дать ни взять – учительница воскресной школы. И продолжила она тоже по-учительски спокойным тоном, словно ведя урок:
– После свадьбы оказалось, что я была для него недостаточно хороша. И он принялся меня… усовершенствовать. Он ломал меня всю нашу совместную супружескую жизнь. Перекраивал под себя. И при этом кроил по живому. Срезал с меня мою кожу – и подменял ее маской. Нужной ему маской. Чинной и благопристойной дамы. Ему не нужна была я настоящая. Я-настоящая была слишком… уродлива для него. Я-настоящая была «неподходящей». И он раз за разом драл мою душу своими грязными лапами. Рвал мою натуру когтями. Если б это было в его силах – он бы и кровь во мне поменял. На какую-нибудь «голубую». Он бил и бил по живому. Нет-нет, он не тронул меня и пальцем. Но он умел очень больно делать словами. У него так хорошо получалось… унижать. Принижать. Уничтожать. Всё, что раньше я считала хорошим в себе. Уже через полгода меня не узнавала родная сестра. Она говорила: «Джен, что с тобою? Это не ты!» И знаешь, Стайлз, она была права: это уже была не я. Это уже была истерзанная уродливая кукла под кичливо-красивой, хозяином придуманной, маской.
Дженнифер отвернулась к окну. Наверно, хотела рассмотреть в отражении свое лицо. Чтобы проверить, что маска по-прежнему на месте. Или в надежде, что спустя столько лет после смерти мужа Джен удалось… хотя бы надломить ее.
Стайлзу очень хотелось верить в последнее.
– А знаешь, что самое обидное, Стайлз? Ее реакция. Реакция моей родной сестры. На все мои жертвы. Когда я сорвалась однажды и сказала, что всё это ради нее. Ради моей малышки Кло. Чтобы она не досталась ни одному чурбану! Ни одному мужику с его потными ручонками! – Она вдруг уткнулась лицом в ладони, и Стайлзу даже показалось, что тетка вот-вот заплачет. Когда она продолжила, голос ее и впрямь был глух, но всхлипов в нем не было. – А она мне ответила: «Не стоило, Джен». Для нее это всё ничего не стоило, Стайлз! Ни-че-го-шень-ки не стоило, Стайлз. А только в городке объявился твой отец, так она и вовсе выскочила за него замуж. – Дженнифер подняла на племянника глаза, обожгла полубезумным взглядом. – Никогда ни под кого не подстраивайся, Стайлз. Не позволяй ломать себя. Никогда! Не женись ни на одной мисс – раз уж нравятся яйца. Не отдавай никому своего любовника, даже если кто-то считает, что так поступить надо «по закону». Не назначай себе целибата лишь в угоду местным святошам. Не ломай собственной натуры, мой милый. Если надо – стреляй. Если надо – сожги. Спрячь любовника в погребе. Заявись к родне с голым задом. Но никогда не ломай себя. Потому что никто – запомни! – никто не ценит изломанных вещей. Они никому не нужны – твои жертвы. И ты такой, весь изломанный, самим собой изломанный, тоже никому ни к черту не сдался! Это ты считаешь, что они, жертвы твои, чего-то да стоят – а окружающим плевать на них. И пока ты ломаешь себя, они просто пьют себе чай и болтают друг с дружкой о погоде. Твои жертвы – они ценны лишь для тебя. Но любая «жертва», она всегда обходится тебе дороже, чем ты надеялся изначально, но при этом твоего «счастья» она не стоит никогда. Запомни это, мой милый. Я говорю всё это тебе, потому что ты – мой племянник. Всё, что осталось у меня от Клаудии. Всё, что вообще у меня осталось. Поэтому я хочу, чтобы ты засунул себе в кишки прут, железный прут – чтобы он не позволял тебе прогнуться под других, даже когда тебе самому захочется. Когда ты устанешь от чужих пересудов. От одиночества. Несбывшихся надежд. От отцовских просьб о внуках. От улыбок премиленьких мисс. И тебе захочется… поплыть по течению… побыть таким как все. Не ломай себя, Стайлз. Выйти замуж – не напасть, лишь бы замужем не пропасть. Жениться ты можешь. Только вот твоя жена может оказаться поживучее моего муженька. И что ты тогда станешь делать, мой милый? Нет уж! Лучше заведи себе пару лошадок, а приглядывать за ними найми какого-нибудь ковбоя с задком покрепче. Дерека своего, например. Если, конечно, у него хватит духу пристрелить Джерарда первым, обеспечив тем самым вам всем долгую счастливую жизнь. Эх, я пристрелила бы Арджента и сама! Но я по-прежнему ужасно управляюсь с револьвером.
Вода в чайнике закипала медленно. Но мысли в голове Стайлза ворочались еще медленнее.
Он зябко закутался в вычищенный за ночь сюртук. Судя по тому, как нежно Дженнифер проводила по ткани рукою, когда возвращала ему вещь – Стайлзу отчего-то показалось, что тетя чистила его сама. Странно, конечно, представлять холеную благородно-изнеженную миссис Блейк-Кали за чисткой грязного дешевого сюртука… Странно вообще представлять ее за какой-либо работой. Но (после теткиной исповеди он вспомнил все мамины рассказы о сестре) раньше, до замужества, Дженнифер ведь и вправду работала. Много и упорно работала. Достаточно, чтобы содержать не только себя, но и сестру. Мама сама ему рассказывала. Только Стайлз, как и все дети, предпочитала пропускать скучные «взрослые» истории мимо ушей. А потом начал считать, что мама так пыталась оправдать сестру в их с отцом глазах. А тетка на самом деле – белоручка, лентяйка и иждивенка на мужниной шее. Удачно выскочившая замуж расчетливая… Дальше лучше не стоит. Он и раньше-то полагал, что называть так родную тетку – пусть даже мысленно – не по-джентельменски. А теперь и подавно…
Стайлз зябко потер холодные пальцы. Когда он волновался, у него всё время мерзли руки. Словно инеем покрывались. И мысли с ними заодно. Сейчас вот и вовсе – хоть чай руками остужай. Впрочем, сначала чай надо бы вскипятить, а вода всё никак… Хм, вода, да.
Он осторожно, прикрывшись шторой, стараясь, чтоб ни одна глазастая кумушка при всем желании не смогла его углядеть, выглянул в окно. Кумушек на улице не наблюдалось. Просто улица. Просто день. Просто солнце. Милый такой день в премиленьком городке. Не хватает разве что улыбок премиленьких мисс… Нет, не надо об этом. Не сейчас. Когда еще даже чай не выпит. Когда откровения тетки еще не улеглись «заваркою» на дно черепушки. Стайлз как-то читал про дикое племя, которое делало из черепов поверженных врагов чаши… А чай вообще, говорят, из век завариваютиз век заваривают [прим. авт.: по одной из легенд о возникновении чая, «Две недели Бодхидхарма медитировал в пещере на горе Та. Тяжелые веки слипались, а голова падала на плечи. Он возвращал тело в прежнее положение, но предатели-глаза все не хотели открываться. Тогда, разгневавшись на самого себя, Бодхидхарма схватил нож, отрезал непослушные веки и бросил их на землю. После этого он просидел в пещере девять лет и стал первым патриархом дзэн, а его ресницы проросли кустами чая»], или там были ресницы?..
Или у Стайлза бред.
Он очень устал. Вот мысли и скачут. С ним такое бывает. Когда переволнуется. Или устанет.
Но он отдохнет, и всё у них наладится. Даже у тетки. Даже у мисс Эрики. У которой, похоже, истерика.
– …и вот только не надо! Не снова! Я не буду спокойной, не буду! Я хочу к маме, слышите? К маме! Я лишь на полдня отпросилась… А этому всему конца нету! И края! И я… Мне не нравится тут. И платье мне жмет. И мама… Они будут волноваться. Я… Я просто хочу. Чтоб всё кончилось! Уже как-нибудь. Просто закончилось. Просто вернуться к маме…
Стайлз отставил чашку с заваркой, так и не успев залить ее кипятком, и заспешил на голос. На пороге остановился. Метнулся назад. Схватил другую чашку, зачерпнул из ведра простой воды. Валерьянки бы! Или мелиссы с ромашкой. Но лучше уж с простою водою, чем с пустыми руками на женскую истерику идти.
Впрочем, некоторым и пустых рук хватает, догадался Стайлз, услыхав звонкий звук затрещины: когда она от души да с охоткой, такое ни с чем не спутаешь. Такое собственной шкурой прям инстинктивно чувствуешь. Ощущаешь почти.
«А у тетки-то тяжелая рука», – констатировал он, разглядывая красное пятно на Эрикиной щеке. С другой стороны коридора застыл Дерек. Наконец-то одетый, но всё еще болезненно бледный. А посреди коридора античная скульптура, прям целый монумент – замолкшая мисс Эрика, словно снова в отрочество свое испуганно-тишайшее вернувшаяся, и злобно сверкающая глазами миссис Блейк-Кали, довольно потирающая ладонь.
– А-а-а-а-а, – заголосила мисс Эрика, уже без прежней потерянности и отчаянья, а словно с обидой и даже как-то назло. – Ах, вы тут какие! А-а-а…
И тут тетка огорошила Стайлза второй раз за день.
Она резко вскинула руки…
…схватила мисс Эрику за грудки, прям за дурацкие лавандовые рюши лифа…
…дернула на себя…
И это стало первым разом, когда Стайлз так близко увидел, чтоб люди вживую перед ним целовались. До этого только раз… на свадьбе Джейка Хоторна с мисс Лайзой… Но то было в церкви, за семь проходов от него. А тут сейчас и семи шагов не наберется.
Сколько это продлилось, Стайлз судить не решился. Просто в какой-то момент, так же резко, как она всё это и начала, тетка отстранилась, развернулась, качнув дерзко юбками, и вышла спокойно прочь. Мисс Эрика постояла еще пару секунд, ошарашено хлопая ресницами да хватая ртом воздух – и бросилась следом. А Стайлз с Дереком так и остались стоять посреди коридора, дураки-дураками. М-да, правду Финсток говорил, что никто не может так запросто, но верно сделать из мужика настоящего дурня, как самая обычная баба. Причем и делать-то ей для этого ничего особенного не приходится.
Так, поцеловаться разве что.
Стайлз попытался сглотнуть, но пересохшее горло не дало, и махом вылакал всю принесенную мисс Эрике кружку. Ну вот, пригодилась-таки.
– Хм. Да. – Дерек сцепил руки на груди, стараясь за вроде как уверенным жестом скрыть нервное передергивание плеч. – Слыхал я, конечно, что ба… женщин то есть… что женскую истерику лучше всего затыкать поцелуем. Что это успокаивает, да… Но на деле с таким способом столкнулся впервые, – и нервно усмехнулся себе в кулак. – Ну, зато работает ведь! Теперь-то мы с тобой точно знаем.
– Ага, – только и смог выдавить Стайлз. Смущенно почесал затылок. И вдруг вспомнил об оставленном на кухне без присмотра чайнике. Чтоб этих баб! Так ведь и до второго пожара недалеко! И бросился со всех ног на кухню.
Вода, наконец, закипела. Вот только ухватка нашлась не сразу. Стайлз заполошенным зайцем запрыгал вокруг плиты, пытаясь натянуть на руку рукав сюртука, чтоб снять-таки окаянную посудину, но тут из-за спины вынырнула чужая рука с ухваткой и спокойно сняла чайник с тепла.
Нахмуренный Дерек отставил чайник на деревянную подставку и тихо попросил:
– Не делай так больше. Ну, в смысле – не срывайся так резко. Я думал, опять случилось чего. Еле за тобой угнался. А тут просто чайник.
Стайлз виновато шмыгнул носом. Вот черт! Правдивый черт. Самый правдивый, ага. С круговертью последних дней даже «просто чайник» и впрямь уже пугает до чертиков. Да и в зарницах долго еще пожары мерещиться будут.
– Прости. По-дурацки как-то вышло…
– Да нет, это ты извини, сорвался я… Цепляюсь вот… Лора б мне за такое уже по шее дала. Эй, ты чего?
Стайлз только головой махнул, мол, погоди, дай секунду. Затем оттолкнулся от стола, в который умудрился вцепиться так, что костяшки заболели. И заставил себя, наконец, встретиться с Дереком взглядом.
– Сядь, Дерек. Ты лучше присядь. Нам надо… Мне нужно тебе рассказать… Всё.
Обычно Стайлз за словом-то в карман не лезет. Но здесь… Он не знал, с какой нитки начать, чтоб распутать этот клубок так, чтобы Дерека не придушило эдакой правдой.
А Дерек молчит и ничего не спрашивает. Стайлз уже сталкивался с подобным. Когда пациенты доктора Дитона не спрашивают ничего. Это когда надежды нет. И все об этом знают. Потому и не спрашивают. Просто молча надеются.
Дерек, верно, тоже надеется. И видит Бог, Стайлз хотел бы, Боже, как бы он хотел эти надежды оправдать! Почти также сильно, как хочет, чтоб выздоровел отец. Даже сильней, чем увидеть Джерарда за решеткой.
Но вместо этого ему приходится сказать:
– Кое-что случилось, пока ты болел.
После этого слова опять исчезают. Вместе с силой духа. Стайлзу просто духу не хватает сделать Дереку настолько больно. Наверно, легче было бы и впрямь ампутировать ему руку. Это ведь легче, чем вырвать сердце, правда?
Может, попробовать с другой стороны? Может, если немного подсластить – потом пойдет легче?
– Мисс Кора сейчас на ранчо Рейесов. С ней всё хорошо. Там за нею присмотрят, ты не волнуйся.
Сдержать тяжелый вздох у Стайлза не выходит. И это настолько не вяжется с тем, что он говорит, что парень сам себе сейчас не верит. А ведь ему еще как-то Дерека убеждать.
– Что с моей матерью, мистер Стилински?
– На «вы», Дерек? А мы разве на «вы»? Да мы ж друг другу жизнь спасали. Ты за отцом моим присматривал! А я за тобою. Мне казалось, мы могли бы уже…
– Что. С. Моей. Матерью. Стайлз.
Голос у Дерека глухой, глаза прищурены. Со стороны кажется, будто он зол. Но Стайлз был на его месте: восемь лет назад, когда его собственная мать не справилась с болезнью. Так что этот вид «злости» Стайлзу знаком. Злость на смерть, на судьбу, даже на маму, что посмела бросить его одного – это особая злость. Потому что в ней слишком много страха. Перед одиночеством, болью, неумением жарить блинчики, как мама, перед той же смертью… Слишком много страха. И много вины. Что не спас, не помог, что когда-то разбил любимую вазу. Что просто жив – когда она мертва. В этой «злости» так много всего намешано, что в ингредиентах этого «рагу» уже и не разобраться толком. А злость? А злость просто плавает сверху. Заодно помогая и сознанию держаться на плаву.
Но Стайлзу сейчас придется его утопить. В вине и боли. В понимании, что тот жив – в какой-то мере потому, что она мертва.
Рано или поздно, но Стайлзу придется открыть свой чертов рот и наконец сказать:
– Они мертвы, Дерек. Мне очень жаль.
Стайлз помнит, что чувствовал, думал и говорил, когда мамина рука вдруг выскользнула из его ладошки и даже не вздрогнула от его крика, когда он осознал, что греть бульон уже ни к чему… Такое не забывается.
Стайлз видел, и даже не раз, как реагировали родственники, когда доктор Дитон сообщал им… То, что должен был сообщить. Такое тоже откладывается в памяти. Даже если не хочешь.
Но Стайлз отказывается помнить, какими стали глаза Дерека в тот момент, когда… надежды не оправдались.
Стайлз поклялся себе, что он это забудет. Как только сделает всё – чтобы Дерек забыл. Он еще не знает как, но он вырвет это из их голов. Затрет. Замажет. Заклеит чем-нибудь новым.
Отвлечет.
Да, он его отвлечет. Как это слово похоже на «влечет». И, ох черт, как же его и впрямь влечет к этому парню! Он только сейчас это полною мерою осознал. Он только сейчас понял. Что на всё готов. Он знает, что говорит. Потому что уже и вправду всё пережито вместе, понимаете? Они даже вместе видели, как его тетка целовала его лучшую подругу.
Целовала.
Стайлз делает шаг. Накрывает рукою стиснутый кулак. Легонько дергает на себя. У Дерека опущена голова. Стайлз может только догадываться, насколько жуткие думы тянут сейчас ее вниз – но он не хочет. Он просто утыкается лбом в лоб. Просто кладет вторую руку Дереку на затылок. Просто беспомощно повторяет:
– Мне жаль. Мне так жаль, Дерек.
И целует его. Он в первый раз целует кого-то. Того, в кого давно и безнадежно влюблен. Просто накрывает его губы своими, стараясь отвлечь. Стремясь отпить чужой боли. Стараясь разбавить плохие «ингредиенты» хоть чем-то хорошим. Он не уверен, что целуется настолько хорошо… он сейчас ни в чем не уверен… Но Стайлз не станет думать об этом сейчас. И Дереку не позволит. Он просто прижмет его покрепче.
И отвлечет поцелуем.
Вопрос: Спасибо?
| 1. Угу | 84 | (100%) | |
| Всего: | 84 | ||
@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Взять живым или мертвым»
-
-
08.07.2014 в 01:41выжечь на дереве и повесить в рамку на стене
это не только про текст фанфика
lisunya, спасибо!
-
-
08.07.2014 в 06:39и подпишусь под постом первого комментатора.
-
-
08.07.2014 в 07:44-
-
08.07.2014 в 14:15М-да, правду Финсток говорил, что никто не может так запросто, но верно сделать из мужика настоящего дурня, как самая обычная баба. Причем и делать-то ей для этого ничего особенного не приходится.
Так, поцеловаться разве что.
Окончание такое грустное, но вселяющее надежду Дереку, Стайлзу, нам) Я верю, что Стайлз сможет отвлечь Дерека, поможет пройти ему через это. А может даже они отомстят.
Спасибо за такую хорошую главу
-
-
08.07.2014 в 15:30Спасибо вам за отзыв
Ferntickled, мне казалось, что с Корой было тяжелее
Спасибо тебе за отзыв!
sobra,
Selfish Loony, на самом деле большинство из нас подсознательно это всё понимают: спасибо "умному" телевидению и расплодившимся "умным" книжкам, всяким тренингам и т.п. Но понимать и действовать - это разные вещи, по себе знаю
Спасибо!
-
-
09.07.2014 в 11:11Автор, спасибо вам за новую главу. Великолепно.
Только ради вашей истории и захожу на дайри в последнее время.
-
-
09.07.2014 в 14:04Спасибо, что подбадриваете меня своими отзывами
-
-
10.07.2014 в 20:39прочитала запоем. полностью подписываюсь под emty - в рамочку и на стену.
все еще прихожу в себя от сюжетных поворотов.
зы. подозреваю, что отец Дерека вовсе не Крис.
зыы. ооочень подозреваю, что кое-кто уже воплощает завет Дженифер )))
-
-
11.07.2014 в 10:58И еще маленький кусочек, продирающий насквозь: знаешь, что самое обидное, Стайлз? Ее реакция. Реакция моей родной сестры. На все мои жертвы. Когда я сорвалась однажды и сказала, что всё это ради нее. Ради моей малышки Кло. Чтобы она не досталась ни одному чурбану! Ни одному мужику с его потными ручонками! – Она вдруг уткнулась лицом в ладони, и Стайлзу даже показалось, что тетка вот-вот заплачет. Когда она продолжила, голос ее и впрямь был глух, но всхлипов в нем не было. – А она мне ответила: «Не стоило, Джен». Для нее это всё ничего не стоило, Стайлз! Ни-че-го-шень-ки не стоило, Стайлз.
Никогда, слышите, никогда не говорите таких слов тому, кто что-то делал для вас, не знаете, что сказать – молчите!!
Эта глава, по-моему, стала тем самым стержнем, говоря словами тетушки Дженнифер. Озвучила девиз, выдернула на поверхность стайлзова характера то, что в нем пряталось глубоко. И что выплывет в следующих главах)))))
-
-
12.07.2014 в 15:20А Стайлзу, боюсь, как бы не прилетело от Дерека... Не верю, что тот после Кейт готов бросится в новые любови, да ещё с парнем... ну, подрождем. конечно))) сцена, наверняка, будет эпичной)
-
-
16.07.2014 в 12:47lisunya,
-
-
28.07.2014 в 19:18Спасибо за отзыв!
anasha1, понимаете, Джен у меня - вдова Кали. А я вообще очень люблю в АУшках канонные моменты (здесь это прут в живот - вот только не у Дерека) - и читать, и пытаться прописывать. Не всегда получается, но я честно стараюсь
А момент с "не стоило" - это просто крик души, можно сказать. У меня не раз в жизни такое бывало, когда ты честно стараешься "как лучше", причем бескорыстно и от души, а тебе потом - "А зачем это было?" И ясное дело, что ты за награду старался - но хотя бы за доброе слово... После одного такого раза у меня монолог Дженнифер в голове и родился. Спасибо, что вы его оценили. И за отзыв - спасибо
мадамо, да, "хозяйкой" этой главы у меня вышла Джен, однозначно
А с любовью Дерека... Тут у меня действительно проблемы: я обещала НЦ-17, да и вообще стерек. Но тут как в "Святом": после травмы к постели надо еще довести человека. Можно сказать, под ручку довести - как после болезни помогают ходить в туалет и обратно. Я уже знаю, как я разрулю ситуацию с Джерардом - но эта парочка (Дерек со Стайлзом) у меня до постели, чувствую. доберутся не раньше эпилога
Большое спасибо вам за отзыв!
GinGin Lolli, спасибо тебе за поддержку, кисонька моя! Во всем! Ты знаешь, что я имею в в виду
-
-
13.09.2014 в 17:26-
-
19.09.2014 в 20:44-
-
19.09.2014 в 20:58я это... я не пропустил новую часть?
-
-
19.09.2014 в 21:16-
-
19.09.2014 в 21:20-
-
30.09.2014 в 22:51-
-
04.10.2014 в 01:12-
-
02.11.2014 в 00:37этот фик выходит у вас очень интерестным и поучительным. и заставляет меня задуматся над некоторыми важными вещами. вот рассказ Кали к примеру. в полне понятно ее не желание повторно выходить замуж. я сегодня слушала песню про Одисея и Пенелопу, про их любовь, и не знаю как провела паралень между Кали и Пенелопой. мне подумалось, а может Пенелопа вовсе не ждала своего Одисея, думала как и все что он згинул, а просто не хотела повторно выходить замуж. вот как Кали не хотела из за мужа морального тирана. может Пенелопа боялась такого же?
не знаю как вам такие мои мысли. может мое признание выглядит и глупо, но поверьте ваш фик произвел на меня большое впечетление. ибо для меня это не просто фан творчество, а прям начало интереснейшей книги с такими живыми и яркими героями, взрослыми переживаниями и серьезными мыслями.
спасибо вам за то что написали этих 8 глав. они прекрасны!
-
-
04.11.2014 в 01:25Я сама не люблю незаконченные вещи. Тем более что во временем интерес остывает, уходит - и дочитывать уже и не тянет. Но я правда хочу дописать эту вещь. И надеюсь, что окончание будет достойным. Кульминация и развязка уже продуманы - осталось их только вербализировать
И спасибо вам за "пинок"
читать дальше
-
-
07.11.2014 в 16:01надеюсь у вас скоро все образуется и вы достигните всего что бы себе не запланировали.
я читала ваш пост про переезд и поиск работы, но увы помочь ничем не могу ибо живу я далековато от вас, на западной Украине. в моем родном фэндоме тоже есть друзья которые переехали с Востока, из за АТО, в другие города. даже на работе есть одна женщина, что жила в Луганске. поэтому я, как бы понимаю вас. конечно мне не понять всего до конца, ибо такое только пройдя самому возможно понять, но я с нетерпением буду ждать ваш новый пост в котором вы напишите, что у вас наконец все в порядке.
пусть удача будет на вашей стороне!
-
-
08.11.2014 в 13:59-
-
07.01.2015 в 10:21-
-
10.01.2015 в 01:09За картинку огромное спасибо! Она офигенная
-
-
07.02.2015 в 00:58-
-
28.01.2016 в 17:24Это такое чудное произведение, прочла моментом
Спасибо вам
-
-
01.02.2016 в 00:24СанДжанна, нет, извините, пока только "черновик" следующей главы есть. Я вся в мечтах и надеждах, что Вдохновение вернется - и я закончу это произведение. Сама не люблю незаконченные вещи, так что буду стараться вовсю, чесслово! И спасибо за добрую оценку!