Гороскопы религии Вуду

Гороскоп религии Вуду

@темы: тесты

---

Я люблю чай, а вы?

Всем привет! С понедельника напарница вышла из отпуска – и я с облегчением перевожу дух. Если кому интересно, прода «Святого» наконец-то пишется. Но медленно. Маленькие драбблы пишутся быстрее Так что пока чешу свою Музу вот так:

Название: Выпьем чаю
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: Дерек/Стайлз
Рейтинг: G
Жанр: драббл
Размер: мини
Статус: закончен
Посвящение: для  -=морковка=-.
«Ты вчерась просил ковер, –
Ну дак я его припер.
Все согласно договору –
И рисунок, и колер»

Саммари: слабые – топят проблемы в выпивке, сильные – набираются душевных сил, выпив чашечку чаю


Обычно, если случается какая-то дрянь, то Дерек приперается с вечера. И обязательно через окно. Стайлз подозревает, что это у него примета такая: влезешь к Стайлзу в окно – значит, всё скоро образуется. Ну как, скоро… Время – понятие относительное. Стилински давно понял: когда оно выматывающе тянется – это еще полбеды, беда – это когда его просто нет. Но в этот раз беды вроде не наблюдается.
Во всяком случае, Дерек приходит утром. И стучит в дверь.
Стайлз как раз проводил отца на службу и собирался заесть их здоровый завтрак нормальной едой (может, даже за фри мотануть… или всё-таки лучше пиццу заказать?) – когда стук в дверь заставляет его преступные – честно скажем, предательские по отношению к отцу и его здоровью – мысли испуганно вздрогнуть и разбежаться по Стайлзовой голове, словно блохи по Скотту после ночевки в лесу в полнолуние.
Парень спешит к двери, ожидая увидеть отца, забывшего какую-то мелочь (всё важное Стайлз разложил по его карманам самолично, заодно конфисковал оттуда пару вредных батончиков) – но на пороге стоит Дерек.
Первая мысль: какой трындец свалился на нас на этот раз?! Но Хейл не выглядит обеспокоенным или напряженным. Усталым, это да. Но они только-только разобрались с очередным Армагеддоном, все устали, Стайлз вот как раз сегодня отдохнуть планировал. И альфе стоило бы отдохнуть, считает Стилински. И это даже не пожелание, а твердая уверенность, незыблемое знание, как, к примеру, то, что отцу нельзя жареного и острого, особенного после шести.
Но Дерек вместо отдыха в своей норе стоит сейчас на его пороге.
Вторая мысль: это, блин, сюрреализм какой-то! Не, внешне всё очень даже благочинно, типичный портрет героя в стиле сентиментализма на фоне ухоженных зеленых лужаек пасторальной Америки. Мягкий утренний свет оттеняет мужественные светотени брутального альфы, смягчает жесткие черты. За спиной медленно планируют первые желтые листья. Идиллия, чтоб ее. В которую Дерек вроде отлично вписался. Вот только Стайлз совсем – ну вот совсем-совсем – не ожидал, что он так сможет. Никогда и ни при каких обстоятельствах он до этого не мог представить Хейла на своем пороге. А вот гляди ж ты! Тот в очередной раз сумел его таки поразить.
Третья мысль: сколько можно пялиться, парадируя тут олигофрена? И Стайлз, шумно сглотнув, выдавливает-таки из себя:
– Ну проходи, раз пришел. – И первым идет на кухню.
В конце концов, он собирался перекусить и вообще… в зале не прибрано после вечерних посиделок со Скоттом (тем более Стилински заметил, что альфа не любит, когда в доме пахнет чужими волками), а комната Стайлза Дереку, видать, надоела хуже, чем шерифу пареная редька, раз уж он в кои-то веки предпочел зайти снизу.
В кухне Стайлз замирает в нерешительности. Предложить Хейлу мяса? Или, может, удастся скормить ему кости, оставшиеся от супа? Или он не голодный? Тогда, наверно, кофе… Судя по черной щетине и горькому взгляду Дерек пьет экспрессо. Крепкий такой, без сахара и разных там девчачьих добавок вроде топингов или сливок. Или даже… Стайлз кликнул вчера на один рекламный сайт, пока гуглил очередную нечесть, которую вдруг да занесет в Бикон Хиллс…
– «

Предсмертное желание

Предсмертное желание» [прим. авт.: «Предсмертное желание» (Death Wish Coffee) – самый крепкий кофе. Производитель утверждает, что кофеина в нем содержится два раза больше чем в обычных сортах. Почитать можно здесь: caffe.in.ua/death-wish-coffee]» будешь?
Дерек вопросительно-укоризненно вскидывает брови, видимо, больше удивляясь факту своего общения со Стайлзом, чем, собственно, его манере общения вообще. Да ладно! Мог бы уже и привыкнуть.
– Это кофе такой, – бурчит Стилински, стараясь незаметно обтереть о джинсы вспотевшие ладони. Они отчего-то всегда потеют, стоит только альфе задержать на нем взгляд больше 3,5 секунд.
– А у тебя есть? – в голосе Дерека явственно слышится сарказм. И стоит признать, у него есть для этого повод.
– Нет, – вынужден признаться Стайлз. – Но можно заказать по инету.
– Ну, если ты не против, чтоб я пожил у тебя пару дней… пока посылку доставят…
– Тебе негде жить? Что-то с лофтом? Соседей таки затопил? Или к тебе Питер переехать вздумал?
– Всё там в порядке. Я скоро уйду, не волнуйся.
– А зачем приходил?
Дерек упирается лопатками в дверной проем, становясь к Стайлзу в пол-оборота, и смотрит куда-то под ноги.
– Все говорят, нам надо поговорить. Сесть, выпить спокойно чаю и всё обсудить.
– Э-э-э… – Стайлз даже не знает, за что ему ухватиться в первую очередь. – Ты пьешь чай? – он подозрительно щурится и тут же добавляет: – Так тебе чаю сделать? Ты попить хочешь?
– Нет, – ответ выходит довольно резким, но настоящей злости в нем нет, Стайлз такие вещи различать уже научился. – Нет, – уже спокойней повторяет Дерек. – На этот раз дело не в том, чего хочу я. Мне важно – чего хочешь ты.
– Типа ты не хочешь навязывать мне свое мнение…
– Я б и не смог. Никто б не смог. Ты очень сильный, Стайлз.
– Да брось, чувак, я ж просто человек и все дела…
– Ты очень сильный, Стайлз, – твердо повторяет Дерек. – Настолько сильный, что я боюсь, что рано или поздно ты надорвешься. Ты слишком много на себя взвалил. Сильные всегда всё тащат на себе. Всё взваливают и взваливают на себя, такова их природа. Но ты… ты взвалил на себя слишком много. Твой отец – взрослый самостоятельный человек. У Скотта есть своя голова на плечах. Пустая, конечно, но своя. Моя стая не такая уж и слабая, как с виду кажется… Хватит опекать всех и вся. Позволь кому-то позаботиться и о тебе.
– Вы заботитесь…
– Нет! Ты не даешь! – Дерек вскидывает голову, взглядом яростно суженных глаз буквально пригвоздив Стайлза к месту. – Иногда ты действительно делаешь вид, будто бы позволяешь нам – но это только вид. Как тогда с канимой, когда ты сделал вид, что остаешься дома, а при первой же возможности бросился таранить эту тварь своим джипом. Как не раз было с альфами… Да как с этим чертовым чаем! «Сделать тебе чаю, Дерек?» – передразнивает Хейл писклявым голоском. – А почему не «хочешь чаю – сделай сам»? А еще лучше – «хочешь чаю, так сделай и мне заодно»! Почему ты никому не позволяешь… Почему не видишь, что нам это надо… что я хочу… что именно я хочу…
Дерек резко умолкает, пытаясь восстановить сорванное дыхание. Снова опускает голову, утыкаясь взглядом в пол.
И вскидывает голову так, что шейные позвонки жалобно хрустят, когда слышит:
– Сделай мне чаю, Дерек.
Голос у Стайлза глухой. Как со сна. С долгого, неспокойного сна, от которого он наконец-то проснулся. А вот взгляд совсем не сонный. Пристальный. Настороженный.
Надеющийся.
– Ты… – Дерек обрывает себя на полуслове, боясь спугнуть момент. Отталкивается от стены и нерешительно идет к кухонному шкафу, чуть приволакивая ногу.
Ногу ранил вчера пришлый альфа. Тот еще му… мутант нехороший. Стайлз в тот момент чуть не сорвал себе связки от крика. А вот сейчас не может выдавить из себя ни звука. Он уже знает об оборотнях с их чудо-регенерацией достаточно, чтобы понимать, что след от когтей уже должен был затянуться. А, значит, и болит он сейчас не настолько сильно, чтоб Дерек вынужден был демонстрировать слабость. Альфа просто забыл, что нужно держать себя в руках. Он просто… нервничает.
И Стайлз нервничает. И уже даже не пытается вытереть потеющие ладони. И рот лишний раз открывать не рискует. Дереку приходится самому искать чашку. И спички, чтоб поставить чайник. И банки с заваркой. Стайлз не может сдержать смешка – немного нервного, чуть-чуть облегченного – когда видит, как Хейл забавно водит носом, пытаясь угадать, в какой из цветастых банок может быть чай. Он безошибочно вытаскивает на стол все четыре, хоть те и стоят по разным полкам, открывает крышки – и замирает в нерешительности.
Альпийская смесь – если отец перенервничал на работе. Саусеп – покупается в память о маме, но никогда не заваривается в этом доме. Бергамотовый – подарок отцу от какой-то соседки, с которой он таки пару раз сходил на свидание. И дарджилинг – на который идет львиная доля Стайлзовых карманных денег.
Лично для Стайлза всё тут предельно ясно.
Для Дерека – это хуже мясисто-кровавого лабиринта

Куба

Куба [прим. авт.: научно-фантастический психологический триллер 1997 года канадского режиссера Винченцо Натали].
Свист чайника – как финишный свисток. Больше тянуть уже нельзя.
– Ну… это… Ты какой будешь?
Дерек досадливо хмурится. И чертовски злится. На себя злится. Целый альфа – а не может приготовить дурацкого чая! Но кто ж знал, что это такая морока? Попробуй догадайся, из какой кружки пьет Стайлз! И из какой банки? А он пьет с сахаром? Черт, наверняка он пьет с сахаром! Две ложки? Три? А если он еще и молоко добавляет? От Стайлза часто пахнет молоком. Питер всё время шутит, что это у него губы еще не обсохли, и провоцирующе советует племяннику пойти проверить. Но пьет ли Стайлз молоко отдельно или добавляет всё-таки в чай? Или он просто любит молочные каши? Шериф всё время жалуется на паталогическую привязанность сына к здоровой пище, а молочная каша – это ведь здоровая пища, да? Мама их с Лорой в детстве такими кормила…
– Шшш, – ухо Дерека согревает успокаивающий шепот, пока рука Стайлза осторожно ложится поверх его сжатой на кружке ладони. – Ты так папину кружку раздавишь. И придется мне отдавать ему свою. А мне нравится моя кружка. – Краем глаза Дерек замечает, что при этих словах Стайлз начинает хитро улыбаться. – Мне нравится моя кружка: на ней такой симпатичный волк. Он напоминает мне одного знакомого альфу.
– Нравятся волки?
– И чай, и волки. – Стайлз нервно облизывает губы. – И ты.
Дерек резко разворачивается, толкает Стайлза к стене, вжимаясь сверху всем телом.
И замирает.
– Извини, ты, кажется, хотел чаю… Вот только… Нет, я сам.
– Да расслабься ты, Дерек. Перефразируя дедушку Фрейда: «Иногда чай – это просто чай». Я не такой уж знаток этого напитка, так что если ты не сразу залил кипятком заварку, я не хлопнусь в обморок. А вот если ты отпустишь меня сейчас, я могу и упасть…

***
Через полчаса шериф, вернувшийся за забытым в прихожей диском (обещал же Винсенту вернуть фильм именно сегодня), имел возможность наблюдать прелестную картину – как сын под пристальным взглядом этого мальчишки Хейла давится на кухне его «альпийскими травами». Стайлз терпеть не мог ни мяту, ни лемонграсс – но почему-то упорно продолжал пить чай маленькими глоточками, всем своим видом демонстрируя счастье и довольствие, а Хейл каждый глоток провожал таким пристальным взглядом, будто спаивал его сыну последнюю порцию живой воды и боялся, что тот в любой момент может отвергнуть этот дар.
Заметив отца, Стайлз было вскинулся с надеждой, но тот лишь махнул рукой:
– Не буду вам мешать, мальчики. Просто забыл кое-что, мелочь одну. Вы пейте, пейте. Долей ему кипяточка… Дерек, да? И что ж вы мед-то не берете? Вкусный. Полезный. Стайлз его очень любит. Ты проследи, чтоб добавил, лады, Дерек?
И, посмеиваясь в кулак, шериф поспешил ретироваться из кухни. Вот теперь он наконец-то чувствовал себя отомщенным за утреннюю молочную кашу.

@темы: АРТ, Teen Wolf, фанфикшен

---

18 синдромов, о которых вы не знали

Из последних просмотренных мною сериалов жутко понравился «Ганнибал». Просто безумно! Ну, а там, ясен перец, полно всяких маньяков. Да и сами главные герои психической устойчивостью не блещут. Расширяя свои познания на эту тему, я нарыла в инете новую статью. Вот только картинку к ней я, пожалуй, поставлю свою



Природа в целом и наша психика в частности — те еще затейники и творцы непознанного. С людьми постоянно случается нечто необычное, многое уже изучено и названо. В честь разных писателей, художников, героев книг, психиатров и других граждан. И лучше бы нам, как людям образованным, знать, когда и какой фортель выкинет наш организм.

В этом материале 18 интересных синдромов (не включая абстинентный — кто ж его не знает?), знания о которых помогут нам стать немножко более эрудированными и понять еще маленькую часть того, как и что устроено в человеческих головах и внутренностях.

Синдром Адели

Так называют всепоглощающую и длительную любовная одержимость, болезненную страсть, которая остается без ответа. Название свое синдром получил из-за реальной истории, произошедшей с дочерью Виктора Гюго, Аделью.
Адель познакомилась с английским офицером Альбертом Пинсоном и сразу же решила, что он — мужчина всей ее жизни. Нельзя сказать точно, был ли он бессердечным подлецом, обманувшим невинное создание, или жертвой эротомании. Однако Пинсон не ответил взаимностью — не помогла ни редкостная красота девушки, ни слава ее отца. Адель преследовала его по всему миру, врала всем, что они уже женаты, и в конце концов окончательно сошла с ума.

Синдром Стендаля

Очень забавный синдром, хотя, конечно, тем, кто ему подвержен иногда бывает не так весело. Синдром Стендаля проявляется в головокружении, обмороках, учащенном сердцебиении и даже иногда галлюцинациях в окружении произведении искусства или невероятно красивой природы. Представляете, да? Как если бы вы пришли в Эрмитаж и хлопнулись там в обморок от силы искусства.

Название синдром получил из-за одной из книг Стендаля, в которой он описал свои ощущения во время визита во Флоренцию: «Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шёл, боясь рухнуть на землю… Я видел шедевры искусства, порожденные энергией страсти, после чего все стало бессмысленным, маленьким, ограниченным, так, когда ветер страстей перестает надувать паруса, которые толкают вперед человеческую душу, тогда она становится лишённой страстей, а значит, пороков и добродетелей».

Синдром утенка

Забавный психологический принцип — человек иногда ведет себя как новорожденный утенок, который воспринимает как мать первый увиденный и движущийся объект. В нашем случае мы, конечно, в состоянии отличить родную мать от полоронового мячика на подвижной ленте, но тем не менее именно то, с чем мы сталкиваемся впервые мы подсознательно считаем самым правильным и лучшим. Например, мультики, которые мы смотрели в детстве, всегда и по умолчанию лучше, чем то, что смотрят дети сейчас.

Синдром Ван Гога

Спорим, вы сейчас подумали об ухе художника? И подумали почти правильно. Этот синдром выражается в том, что больной очень настаивает на операции или даже — о ужас — оперирует себя сам.

Синдром Вахтера

Он же синдром маленького начальника. На этом месте все могут согласно закивать, потому что нет в мире никого главнее щуплого охранника, уборщицы, вахтерши, тетеньки в стеклянном стакане в метро и даже гардеробщицы в театре. Любопытный парадокс «мне дали власть, ух я сейчас всем покажу» срабатывает не только на подобного рода сфере услуг, но и на мелких чиновниках.

Синдром французского борделя

Потрясающая способность женской общности, проводящей много времени вместе, через небольшой промежуток времени синхронизировать свои менструальные циклы. Ученые говорят, что во всем виноваты феромоны, которые дамы незаметно для себя улавливают в воздухе, а все прочие тренируются в сарказме на внезапно и крепко подружившихся людях любого пола «У вас там месячные еще не синхронизировались?»
И еще один интересный факт. Циклы всех дам подстраиваются под цикл альфа-самки, даже если официально такой в коллективе нет.
Кстати, проверила на своем коллективе - таки правда

Иерусалимский синдром

Такой вид мании величия, который проявляется только в Иерусалиме. Турист, прибывший в древний город с религиозными целями, или паломник вдруг решает, что как раз он-то и владеет божественными и пророческими силами. Еще и мир непременно должен спасти. Непременным дополнением к разнообразным симптомам является театральность в речи и движениях.
Этот синдром причисляется к психозам и ведет к принудительной госпитализации.

Парижский синдром

Еще один финт от неустойчивой нервной системы также проявляющийся в строго определенном месте. И чаще всего у спокойных и вежливых японских туристов. Они приезжают в страну мечты, окутанную ореолом романтики и неги в уличных кафе, а получают довольно агрессивный город, в котором бесконечно много мигрантов, никто особо не стремиться тебе угодить, люди ведут себя агрессивно и процветают уличные кражи. Около 20 японцев в год на этой почве впадает в острое бредовое состояние, испытывает чувство преследования, дереализацию, деперсонализацию, тревогу и другие проявления психического расстройства. Самый лучший способ лечения парижского синдрома — немедленно отправить страдальца на родину.

Синдром Дженовезе

Он же «Эффект свидетеля». Люди, оказавшиеся свидетелями чрезвычайной ситуации, часто не пытаются помочь пострадавшим. Вероятность того, что кто-нибудь из свидетелей начнёт помогать пострадавшим, тем меньше, чем больше людей станут просто стоять и смотреть. Один из главных способов справиться с этим эффектом и дождаться все-таки помощи, выбрать из толпы конкретного человека и обращаться к нему адресно.

Синдром Мюнхгаузена

Своего рода ипохондрия. Когда все болит и ничего не помогает, но так только кажется. Это расстройство, при котором человек симулирует, преувеличивает или искусственно вызывает у себя симптомы болезни, чтобы подвергнуться медицинскому обследованию, лечению, госпитализации, хирургическому вмешательству и так далее. Общепринятое объяснение причин синдрома Мюнхгаузена гласит, что симуляция болезни позволяет людям с этим синдромом получить внимание, заботу, симпатию и психологическую поддержку.
Но это еще ничего. Куда серьезней «делегированный синдром Мюнхгаузена», когда мамаши считают, что их дети страшно больны. И даже намеренно создают для них условия проявления тех или иных серьезных симптомов.

Стокгольмский синдром

По голливудским фильмам мы знаем, что стокгольмским синдромом называется ситуация, в которой заложник начинает понимать захватчика, сочувствовать ему и даже оказывать разнообразную помощь. Психологи называют это «защитно-подсознательной травматической связью».

Но это ни психологический парадокс, ни психическое расстройство, а скорей нормальная реакция психики. И невзирая на то, что говорит нам Голливуд, это довольно редкое явление, случающееся примерно в 8% случаев захвата заложников.

Синдром Диогена

Диоген прославился тем, что ушел жить в бочку и проявлял себя как завзятый социопат и мизантроп. Синдром в честь его имени (его еще иногда называют синдромом старческого убожества) проявляется плюс-минус также. Крайне пренебрежительное отношение к себе, самоизоляция от общества, апатия, накопительство и всякое отсутствие стыда.

Синдром Дориана Грея

Этим синдромом, можно сказать, страдают все активно молодящиеся, все свои силы бросившие на сохранение внешней молодости. Те, кто возвел это сохранение в культ. Компенсируется неоправданным использованием молодёжной атрибутики, выбором одежды в молодёжном стиле, ведёт к злоупотреблению пластической хирургией и косметическими средствами. Иногда это расстройство заканчивается депрессиями и даже попытками самоубийства.

Синдром Котара

Если вам кто-то вдруг начнет жаловаться на то, что у него сгнил кишечник, нет сердца, он не спит всю жизнь. Рассказывать, что он величайший, еще небывалый в истории человечества преступник, что он заразил всех сифилисом или СПИДом, отравил своим зловонным дыханием весь мир. С драмой и пафосом сообщать, что скоро он за все расплатится, и вся боль мира покажется ерундой в сравнении с теми страданиями, которые ему доведется испытать в наказание, то вызывайте неотложку с примечанием «психиатрическую бригаду, пожалуйста, у нас тут синдром Котара».

Синдром Кандинского — Клерамбо

Еще один синдром из области психиатрии, называемый также синдромом психического автоматизма. Из области «мной управляют маленькие зеленые человечки» и «ноги сами куда-то идут, я ими не руковожу».

Синдром Туретта

Так чаще всего называют «копролалию» — болезненное непреодолимое влечение к выкрикиванию неприличных слов, хотя это всего лишь одна из составляющих синдрома Туретта. Часто используется в кино.

Интересно, что слово копролалия с греческого можно перевести как «Словесный понос».

Синдром чужой руки

Это вовсе не то, о чем многие из вас подумали, похабники. Если вы смотрели последнюю часть «Гарри Поттера», то можете помнить, как Хвоста задушила его же собственная рука. Во многих других фильма и мультиках тоже встречается нечто подобное, но это не выдумки сценаристов. Синдром чужой руки действительно существует, является сложным, не особо излечимым расстройством.

Синдром китайского ресторана

Будьте осторожны с китайской едой. Этот синдром был обозначен в 1968 году, когда один китаец описал в медицинском журнале то, что с ним происходит после посещения китайских ресторанов в США: «Синдром наступает через 15-20 минут после поедания первого блюда, длится около двух часов, проходит без каких-либо последствий. Наиболее выраженные симптомы это онемение задней части шеи, постепенно распространяющееся на обе руки и спину, общая слабость и учащенное сердцебиение». Сначала полагали, что это связано с глютаматом натрия, но исследования гипотезу не подтвердили. Все еще загадка.
www.fresher.ru/2013/07/21/18-sindromov-o-kotory...

@темы: интересности

---

10 невероятных видов боевых искусств, о которых вы вряд ли слышали

Вчера мир поминал легендарного Брюса Ли. В связи с этим я тут порылась в видах боевых искусств, и на одном сайте нашла любопытную статью:

Бокатор
Это вид боевого искусства древней Кмерской Империи, включающей в себя близкий контакт к рукопашному бою, технику борьбы и бросков, а также бой с использованием оружия. Многочисленные знания о бокаторе были утеряны примерно в XIV веке, сейчас эти сведения восстанавливаются по крупицам. В данной боевой системе используются разнообразные удары локтём, кулаком, голенью, коленом, а также подсечки и броски. Отдельные стили и формы бокатора были основаны на имитации движений птиц и животных — львов, лошадей, змей, орлов и т.д. Бокатор переводится как «избиение льва». Согласно древней легенде, воин, занимавшийся бокатором, убил льва, с которым оказался один-на-один, ударом колена.




Перевороты и броски
Название этого боевого искусства звучит, возможно, не очень впечатляюще, но, тем не менее, ситема отличается невероятной жёсткостью. Она была создана на юге США в XVIII-XIX веке. Бойцы «переворотов и бросков» делали акцент на максимальное обезображивание человека. Некоторые из воинов, по слухам, даже затачивали свои зубы об острое оружие, чтобы затем откусить пальцы, уши, носы противников. В современном обществе это боевое искусство игнорируется из-за невероятной жестокости.



Баком
Боевое искусство, зародившееся в Перу, учит не только калечить или убивать противника, но и использовать обманные тактики, например, применять скрытое оружие. Сегодня оно классифицируется как гибридное боевое искусство, включающее в себя элементы уличных боёв Валу-Тудо и джиу-джитсу. Самые распространённые захваты это: безжалостное удушение, точные удары в жизненно важные органы, захваты и переломы рук, причём это всё должно происходить в очень быстром темпе, чтобы противник был побеждён ещё до того, как сумеет понять, какая перед ним опасность.



Лердрит
В настоящее время лердритом занимаются элитные спецназовцы тайской королевской армии. Бойцы должны овладеть в искусстве нападением без предупреждения и закончить бой должен одним из убийственно мощных ударов, например, ударом локтём в висок. Боевая система разработана для ситуаций, когда человек оказывается между жизнью и смертью, и предназначена не для избиения, а для лишения жизни.



Дамбе
Боевое искусство основано на древних традициях бокса в Египте. Главное оружие дамбе — удары сильной стороной кулака. Для этого кулак оборачивается в кусок ткани и завязывается шнуром. Нога бойца при этом должна быть обмотана толстой цепью. Зачем нужно оборачивать ноги в зубчатый металл — до сих пор остаётся загадкой.



Система рукопашного боя
Эта система объединяет несколько разновидностей боевых искусств, применяемых российским спецназом. Фокусировка идёт на контроль над самыми важными частями тела — шеей, локтями, коленями, талией, лодыжками и плечами. Также в системе изучаются возможности боя с несколькими противниками. Ведь жизненные ситуации непредсказуемы, и эти знания могут оказаться весьма кстати при нападении на тебя нескольких вооружённых амбалов.



Тюремный рок
Боевое искусство зародилось в беспощадной тюремной системе США. Это отличный пример драки без ограничений. Одним из брутальных методов тренировки является «Поднятие колоды карт». Карты разбрасываются по полу, а тренирующиеся должны поднять их все по очереди, пока их избивают трое или больше людей.



Калари Паят
Искусство зародилось в южном штате Индии — Керале. Оно является предком множества популярных боевых искусств со всего мира. В Калари Паят выделяются различные подвиды и формы, каждая из которых специализируется в бою как с оружием, так и без него. Один из наиболее заметных подвидов — Марма Арти — точечные удары в один из 108 нервных узлов.



Силат
Силат — это обобщающее название для сотен различных стилей боя. Система была разработана племенами из Сингапура, Малайзии и Филиппин. Силат включает в себя удары, броски, выкручивания суставов, захваты, применение ножей. Сейчас силат применяют несколько военных групп по всему Малайскому архипелагу.



Окичитау
Окичитау было создано Джорджом Лепином, изучавшим дзюдо, тхэквондо и хапкидо. Также им были освоены приёмы метания томагавка. Приёмы, использующиеся в этом боевом искусстве, зачастую предполагают наличие оружия. Даже если у бойца нет оружия, приёмы выполняются таким образом, будто бы у него есть оружие, например, удары ногой должны напоминать тычки копьём.

@темы: интересности, АРТ

---

20.07.2013 в 00:15

Пишет  аделеде:

19.07.2013 в 23:33

Пишет  ~xarizma~:

@темы: юмор, АРТ

---

У меня появился еще один любимый автор клипов!

Благодаря  Arli_n_di у меня теперь еще один любимый автор клипов





Подборка к Тору и Локи:

@темы: видео, юмор, фанвидео, стар трек

---

Только сегодня досмотрелась, что что-то пропустила...

27.06.2013 в 15:08

Пишет  аделеде:

Хочу на живой космический корабль подальше от этой планетки!

26.06.2013 в 14:12

Пишет  Taho:

Космос в 3D
Финский астрофотограф Метсаванио (JP Metsavainio) разработал экспериментальную технику, позволяющую преобразовать фотографии глубокого космоса в объемные 3D-модели, а затем использовать их для создания впечатляющей 3D-анимации.




Для создания паралакса 3D-изображений, как правило, используются две фотографии, сделанные из разных точек и под разным углом, чтобы создать видимость глубины. Но в астрофотографии все не так просто. Реальное расстояние между фотокамерами и космическими объектами настолько велико, что практически невозможно получить настоящий параллакс.

Астрофотограф рассказал PetaPixel, что его техника представляет собой смесь науки и искусства. Сначала он собирает определенную информацию об объектах на изображениях и преобразует их в 3D-модель. Наиболее важной является информация о расстоянии известных звезд относительно друг друга, которая позволяет ему правильно расположить их в модели.

Если отсутствует информация о расстоянии до некоторых звезд, он действует по методу "ярче - ближе", что может показаться грубым на первый взгляд.

"Насколько точна окончательная модель, зависит от того, что известно и насколько верно мне удалось угадать. Своими работами я хочу показать, что объекты на двухмерных изображениях не могут передать тех захватывающих впечатлений, как 3D-изображение. Это просто мое хобби", - отметил фотограф.



















ru_deep_space

@темы: АРТ

---

Опять репост? У вас он интересней :-D

30.06.2013 в 11:40

Пишет  Diary best:

А два года назад...
Пишет  undel:

Да, я простая русская гадюка
В непередаваемом настроении.
Вослед Вишневскому. Одностишия. Тема святая - интернет

- В семидесятые вы были бы прорывом
- Все тот же пост? Апдейт его украсил.
- Вы всех умней, не верить в это низко
- Вот фик в стихах. Рыдают Фрейд и Пушкин
- Вот фик в стихах. Не плачет только автор.
- Вот фик в стихах. Как будто мало прозы!
- Вы логик, логик. Повторяйте чаще.
- Без ката целый фик... а это смело
- Давно хочу спросить: зачем вам буквы?
- У вас украли кат, как это больно
- Вновь ваши фото. Вас не подменили
- А ката нет. Неужто он стал платным?
- Опять репост? У вас он интересней.
- Вновь в вашем фике в джинсах стало тесно...
- Да, пальцы тонкие, зато комфортный фистинг.
- Его он обнял задними ногами
- Помилуйте, он так не извернется.
- Плевать на обоснуй, здесь не про это
- Вновь первый со вторым сошлись в постели, а там уже лежат блондин с брюнетом
- Я вас прошу, хотя бы здесь без Снейпа
- Всю жизнь бы вас мотала, не читая
- Уж лучше секс с гигантским осьминогом
- Вы не поверите, но здесь про вас ни строчки
- Вновь вы. Так от кого ж я отписалась?
- Да, я простая русская гадюка

Что такое Архив?

@темы: юмор

---

«Святой». Окончание первой части.

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету (причем глава не "отстоявшаяся", то есть опечаток реально может быть до фига)
Пейринг: пока нет
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: не знаю пока
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: «Да будет вам дано помнить – откуда вы идете. Видеть – куда вы идете. И знать – когда остановиться, дабы не зайти слишком далеко» (ирландская пословица).


– Пойдем-ка прогуляемся, Сэм, – говорит Джейк, когда приключения мыши во второй раз подходят к концу.
«Святой» хмурится, отрываясь от ноутбука. С гораздо большим удовольствием он бы сейчас еще порылся в «ин-тер-не-те». Кажется, ему действительно это нравится. Более того, у него это даже получается. Но Джейк говорит так – что кто-то внутри «Святого» (волк, это твой волк! тот, кто делает тебя Сэмом!) мгновенно подбирается как перед бегом. Тот, кто внутри него, отлично знает, что альфа не предлагает и не просит – это был приказ. Мягкий, незлой. Говоря старым языком «Святого»: без страха и боли. Но это – приказ. Значит, нужно опустить крышку ноутбука и идти за своим альфой. На улицу или в ад – ему виднее. А ты даже спрашивать не смей.
«Святой» и не спрашивает. Но Джейк, протягивая ему куртку и нашаривая в кармане ключи, поясняет сам:
– С ними что-то случилось, малыш. Может, даже что-то плохое. Может, даже то, что уже не исправить. Я в своей жизни много видал такого, что уже не исправить. И Брэд, и Летти – все мы военные калеки. Ветераны, мать их, – Джейк досадливо сплевывает, запирая двери и первым спускаясь с крыльца. – Но ты не дрожи так. Может, еще обойдется. Но если всё же придется драться… Ты особо-то в драку не лезь. Ты ведь еще не умеешь ничего. По уму бы тебя б надо дома оставить. Но я военный «ветеран», я всегда готовлюсь к худшему. Если дойдет до драки – ты как бета, одно твое присутствие, делаешь меня сильнее. К тому же, если мы не вернемся… Ты ж даже в полицию не догадаешься пойти, да? Так какая разница, где тебя оставлять? На улице или дома? На улице еще, может, подберет кто. – Джейк грустно вздыхает. – Вот как я подобрал. Но ты не трусь. Там еще неясно, в чем дело. Может, всё еще обойдется.
В то, что «всё обойдется», «Святой» не верит ни секунды. Потому что в это не верит сам альфа. «Святой» – и волк внутри него – отлично чуют ложь. И, разумеется, не верят в нее. Они и в правду-то верят с трудом, а уж в ложь и подавно нет. Поэтому «Святой» даже не кивает в ответ. Просто молча идет вслед за альфой, чуть поотстав, чтоб своим запахом не сбивать вожака с толку.
Волк внутри рычит и скребет когтями. Как он рычит и скребется, когда хочет бега, прыжков и когтей по дереву. Может, он даже чувствует, что его желание вот-вот исполнится, и поэтому напирает всё сильнее? Когда видишь цель – инстинктивно множишь усилия. Ну, по крайней мере, «Святому» так кажется…
А еще «Святому» кажется, что со стаей что-то не то. Что-то не так. И вообще, они где-то не там. Не там, где надо. Он не может этого толком объяснить. Но это как зуд от шрамов – только внутри, где-то совсем-совсем рядом с волком. Отчего его волк рычит и скребет всё сильнее. И уже подвывает от боли.
«Святой» тоже невольно скулит.
– Ты чувствуешь это, малыш? – Джейк останавливается и решительно кладет «Святому» ладонь на грудь, заставляя и его затормозить. Буквально замереть. Потому что по ладони альфы, как по оголенным проводам, в бету течет напряжение вожака и необратимое, безысходное уже предчувствие схватки. – Да, ты тоже чувствуешь это. – Джейк вдыхает поглубже, широко раздувая ноздри. От этого уголки губ тянутся вверх, слегка оголяя клыки. И кажется, будто альфа скалится в предупреждающей гримасе. Впрочем… Он и скалится, понимает вдруг «Святой». И тоже скалится, пытаясь хоть так скинуть скапливающееся внутри напряжение. – Ты научился чувствовать своих. Это хорошо, малыш. Ты быстро учишься. Дэйв прав: ты вправду гений. Это хорошо, это очень хорошо. И то, что стая где-то рядом – настолько близко, что их чувствуешь даже ты – это тоже неплохо. Плохо, что мы не знаем, в чем там дело… Соваться в неизвестную ловушку – это всегда плохо. В известную – лучше. Спокойнее как-то. Ты вот как, спокоен? Вижу, что не очень. Но ты все же постарайся успокоиться, лады? В драке всегда нужно быть спокойным. Мозгам для работы прохлада нужна, в горячей башке они не варят. Поэтому постарайся-ка ты успокоится. И держись ко мне ближе.
Дальше они идут молча. «Святой» считает шаги. И старается дышать в такт. Когда дышишь в такт – создается «иллюзия» спокойствия (он как раз вчера в словаре букву «И» проходил). Хорошая такая «иллюзия», правдоподобная. Хотя ни о каком спокойствии, конечно же, и речи не идет. Но если его альфе это надо – он постарается, да. И волк его постарается. Они приложат все усилия. Для иллюзии. Потому что успокоится на самом деле – у них сейчас не выйдет ни за что.
За новым поворотом – склад. «Святой» знает, что такое «склад»: это такие здания, они были у «своих», там хранили «товар». Такой «склад» был на «пристани», куда приплыла баржа со свалившимся на нее – «видно, прям с неба, пацаны» – «Святым».
У склада гостеприимно распахнуты двери. Настолько гостеприимно, что даже у «Святого» невольно лезут когти. Они лезут и альфы, хоть внешне тот и продолжает оставаться человеком. Человеческая форма – это тоже иллюзия спокойствия. Иллюзия альфы. Может, для «Святого». А, может, и для самого Джейка… Хорошая, в принципе, иллюзия. Иллюзия спокойствия «Святого» тоже хороша. Правдоподобна. И даже немного обнадеживающая.
Но она разбивается в пыль, стоит им преступить порог.


Стая здесь. А вот чтобы здесь были они – стая явно не хочет.
– Джейк, уходи! – кидается к ним Брэдли – и будто упирается в невидимую преграду.
– Ты на кой пацана с собой притащил? – возмущенно перекрикивает его Летиция – и тоже кидается на какую-то отчего-то невидимую «Святому» стену.
– Ребята, они явно не того, – бормочет Дэйв, больше себе под нос, чем для чужих ушей. – И мы не того… Чего-то здесь не того…
– ДА УБИРАЙТЕСЬ ВЫ НА ХРЕН!!!
Поздно.
До этой буквы в алфавите «Святой» еще не дошел. Но он хорошо изучил ее по жизни. Поздняк метаться. Полный пиздец. Перетрахнутый случай. О, у «своих» было много слов на эту букву. Некрасивых – но верных таких слов. Означающих, в принципе, одно: для чего-то – а, может, и для кого-то – уже слишком поздно.
Когда что-то вдруг сдавливает «Святому» грудь, перехватывает так, что хочется когтями вцепиться в собственную кожу, лишь бы содрать, изодрать, разорвать эти путы – «Святой» отчетливо понимает: поздно. Теперь уже не уйти. Теперь отсюда даже…
– …не выйти, слышишь? Не выбраться вам из рябинового-то кружка!
«Святой» медленно разворачивается на голос. Это явно «чужие». Но судя по всему, это «свои чужие». Которые определенно знают их секрет. И каким-то образом хотят использовать его против них.
Их трое. Один, один и один – это же три, верно? «Святой» умеет считать. Теперь уже да. В темноте своим все еще человеческим взглядом он плохо различает как они выглядят. Но это и неважно. Зато их отлично различает его волк. Он их чует. Как «добычу». «Святому» рассказали о «добыче». «Святой» о ней даже читал… но это сейчас неважно. Важно – что это очень, ну вот просто очень-очень плохая «добыча». Опасная. Она пахнет опасностью. И ощущается как опасность. Будь у «Святого» выбор, он, пожалуй, не стал бы охотиться на такую добычу. Разве что альфа бы приказал… Но это тоже сейчас неважно.
Сейчас важна стая.
И «Святой» медленно выпускает когти. Тянет из себя клыки. И впервые (в свой самый-самый первый раз) чувствует, как пробивается шерсть сквозь кожу – когда наружу впервые (в свой самый-самый первый раз) пробивается волк.
– Ты глянь-ка, наш Сэмми обратился!
– Заткнись, Дэйв!
«Святой» слышит стаю лишь краем уха. И пропускает их слова мимо ушей. Их слова сейчас неважны. Сейчас он слушает их сердца. Которые «азбукой Морзе»… было что-то такое на букву «А» в его словаре… короткими и длинные ударами сердца отстукивают ему…
опасностьопасностьопасностьопасностьопасностьопасностьопасностьопасность
И даже без приказа альфы «Святой» точно знает, что стаю нужно
СПАСТИ.
Это просто надо сделать. Именно это.
– Ути-пути, какой милый щеночек, – гогочет один из «чужих». – Первый раз в бета-релизе, говоришь? Ну и как ощущения, деточка?
– Заткнитесь оба. Развели бараболку. Как бабы. – Тот, что прячется в тени, смачно сплевывает на пол табачную жвачку. «Святой» узнает ее по запаху. О, ему хорошо знаком этот запах, он отлично помнит, как пахнет мокрая, слюнявая жвачка из дешевого табака. Она пахнет «своими». Поэтому он даже не удивляется, когда «жвачный чужой» добавляет: – Ну, тебе, Холланд, типа привет от ребят Речного Лиса. Смайл тебе индивидуально целую оду передал, вот только платит мне не он. Так что лучше я передам тебе слова самого Лиса. Он сказал, что вы всегда жили в мире. И его ребята никогда не трогали твоих. И ты тоже не должен был трогать его паренька. Этого, как его…
– «Святого», гы-гы.
– Да, кажись так. В общем, он был собственностью банды. И ты не должен был влазить в их внутренние разборки. Так что вот. Тащите бензин, ребята. Можешь попробовать сделать подкоп, Холланд. Потому как, никак иначе тебе из рябинового круга не выбраться. Или можешь потратить это время, чтоб попрощаться со своими. Ты извини, мы их тоже, как видишь, в круге заперли, так что обняться на прощанье у вас вряд ли выйдет. Но можешь задвинуть им прощальную речь.
Двое других «чужих» как раз втаскивают в помещение какие-то незнакомые «Святому» прямоугольные чемоданчики. Вроде металлические. И в них точно что-то плещется. Наверно, это и есть тот самый «бензин».
– Обидно, наверно, помирать вот так, а, Холланд? – скалится любитель щеночков. И первым откручивает крышку.
Потом бензин льется на стены. И на пол. Короче на всё. Кроме двух черных линий на полу. И пока он льется, «Святой» даже узнает теперь его запах. Так часто пахли машины на углу. На его старом углу, где были «свои» и собаки. И машины «своих» так тоже пахли иногда. «Святой» морщит нос. И его волк морщится тоже.
– Жаль, щеночек, что мы так торопимся, – снова лыбится «чужой», замирая на самой границе рябиновой пыли. – Было бы время, мы бы с тобой поиграли. Я б закинул тебе, – он быстро облизывает свои толстые губешки, – пару палок.
– Кидай уже спичку, – хрипит где-то сбоку Джейк, – и вали отсюда. Может, я и впрямь речь задвинуть хочу?
– Ну, тебе-то твоим ротякой только речи задвигать. А вот эти славные губки… Жаль, что ты не оставил щенка снаружи. Пришлось запирать вас в кругу вместе. А я б его ротик сейчас употребил. Говорят, у тебя сладкий ротик, деточка…
– Заткнись, – рычит сзади Летти.
– Хватит тут дрочить на пацана, Милто. Вали уже в джип. – «Чужой», который передавал приветы – их вожак, понимает «Святой» – достает из кармана спички. – Можешь начинать свою речь, Холланд.
– Эй, альфа, а ты-то его хоть отпялить успел? Для чего-то ж ты его притащил, а? – не унимается Милто. – Отжарил хоть разок, а? У вас, тварей, говорят энта… генерация классная. Это ж, значит, можно без смазки, а? И дырка завсегда тугая! Подождал пять минут – и снова как целочку дерешь…
«Чужой-вожак» кривится. По-быстрому чиркает спичкой, бросая ее в бензиновую лужу. Потом добавляет еще парочку горящих спичек. И решительно направляется на выход.
– Кончай тут, Милто. Только по-быстрячку. Мы долго ждать не будем.
– Пять сек, босс. Я быстренько.
Стоит только «вожаку» скрыться за дверью, как Милто тут же лезет в штаны.
– Фу!
– Боже, нет!
– Пиздец, он чё, правда дрочить здесь собрался?
Дэйв и Брэд наперебой выражают свое отношение к происходящему. Джейк молчит. Летти рычит, судя по звуку, пригибаясь к земле, словно перед прыжком.
И «Святой» рычит тоже. Тоже опускается на лапы. Потому что он тоже собирается прыгать. Потому что никогда… никогда больше… нет… никакой не-еды… если он только посмеет вытащить свой отросток…
Милто вытаскивает.
«Святой» прыгает.
Это словно сорванная кожа. Нет, содранная кожа. Многими-многими-многимимногими иглами содранная, сцарапанная кожа. И кровь из ран застилает глаза. Запах крови забивает нюх. Но ни глаза, ни нюх волку сейчас и не нужны.
Потому что он уже итак подмял под себя «чужого». Впился в него когтями… которые от слабости ползут назад под кожу… он теряет себя… теряет своего волка… он слабеет…
И «чужой» отшвыривает его сторону. «Святой» падает вбок изломанной куклой. Но Милто даже не пытается добить. Только в ужасе трясет головой. Отползая назад.
Прямо через рябиновую полосу отползая назад.
Через одну линию.
Через другую…
– Этого не может быть! Не может! Не может! Нет!!! Этого просто не может быть! Как у тебя получилось?!
– Мне вот тоже интересно знать, как это у него получилось. Я у него потом обязательно спрошу. После того, как разберусь с тобой и твоими дружками.
Милто испуганно замирает. Подымает глаза на явно обозленного альфу.
– Эээ, мистер Холланд…
– Спасибо за разорванный круг, придурок. И исключительно поэтому… Летти, не слишком долго с ним, ладно? Дэйв, глянь как там Сэм. Брэд, за мной, пока они и впрямь не уехали…
Последнее, что видит «Святой» – склоненную над ним мордашку Дэйва. С огромными-огромными такими глазами…


В комнате их новой, «кон-спи-ра-тив-ной» квартиры тишина. «Святой» никогда б не подумал, что может быть так тихо в комнате, где находятся сразу пятеро человек… ну, ладно, оборотней… но им же все равно нужно… дышать хотя бы! Да и шевелиться бы не помешало, лично у него уже нога затекла.
Впрочем, это только «Святой» боится ногой шевельнуть – другие вроде как и не боятся, но от этого еще жутче, потому что их движения… они тоже какие-то беззвучные: нет скрипа мебели, шуршания одежды, вздоха там или эха от хрустнувшего сустава. Будто в комнате не живые люди-оборотни собрались, а мертвые призраки.
И тишина в комнате тоже какая-то мертвая.
Джейка и не видно почти: он хоть и не полностью ушел в тень в углу (слишком огромный для этого), но практически слился с нею, став будто продолжением гравюрных штрихов уличного фонаря, свет которого падает в комнату через окно и ломается в ней на угловатые осколки. Джейк не шевелится. Кажется, даже не дышит. И, несмотря на то, что он их альфа, его присутствие в комнате практически не ощущается.
Брэдли вот вроде и шевелится: крутит в пальцах сигаретку, мнет ее, вот-вот сотрет до бумажно-табачных ошметков – но даже бумажного шелеста не слышно, только как-то по-мышиному шуршит табачная труха, осыпаясь на стол. Но этот звук, он тоже какой-то неживой. «Святой» предпочел бы, чтоб его и вовсе не было.
Летиция сидит за столом рядом с Брэдом, низко опустив голову и спрятав лицо за прядями упавших волос. Руки сцеплены в замок так, что костяшки побелели. И не поймешь по ней, то ли она зла, то ли винит себя в чем-то… к примеру, что не избавилась от «Святого», пока была возможность. И для «Святого» ее молчание и эти сцепленные руки – хуже, чем мышиное шуршание сигареты Брэдли.
Из всей стаи только Дэйв ведет себя… как Дейв. Он крутится, вертится, мнется, пару раз открывает рот, порываясь что-то сказать, да так и захлопывает его, не проронив ни звука. И все его движения – тоже беззвучные. Дэйв, он почти как прежний, привычный Дэйв – но слишком беззвучный сейчас.
«Святой» переводит взгляд с одного на другого – и тоже молчит. Двигаться также беззвучно, как и другие члены стаи, он еще не умеет, поэтому «Святой» еще и не шевелится в придачу. Стоит, молчит, водит затравленно глазами от одного к другому – и гадает, сколько еще выдержит.
Но первым не выдерживает Дэвид:
– Может, он просто того… ну, не помнит, что нельзя… через рябину-то… ну вот…
Летиция поднимает лицо, будто выныривая из-под черной завесы волос. И «Святому» отчего тут же вспоминается тот японский ужастик, который они с Дэйвом смотрели на прошлой неделе, ассоциации, честно сказать, не ахти и совсем не оптимистичные. Дэйв, видимо, тоже так считает, потому что моментально затыкается.
– Знаешь, Дэйв, я вот тоже периодически забываю, что ты у нас не шибко умный – но умней ты от этого почему-то не становишься.
– Ну, если у кого есть другие идеи, так давайте, поделитесь, гении вы мои! Не держите в себе, дело-то общее!
Лицо Летти снова прячется в волосах. Брэд крошит свою сигаретку. Джейк будто и не здесь.
– Не-не-не, хватит уже молчанки этой, – Дэвид прерывает тишину еще до того, как она снова начинает душить «Святого». И «Святой» с ним полностью согласен. Солидарен, вот. Он как раз утром до «С» дошел в словаре. – Если есть чё сказать, так давайте!
– Так нечего сказать-то, в этом-то и проблема, – вздыхает Брэдли. – Но амнезия – всё равно не вариант, Дэйв. О том, что в кипяток руки совать не стоит, он тоже забыл. Но это ж не помешало ему ожоги заработать, когда он за своим любимым брокколи в кипящий суп полез.
– Так он и в этом случае, считай, без кожи остался!
– Это рябина, Дэйв! Он, по идеи, вообще через нее переступить не мог! А он через круг перемахнул, не запнувшись даже. Кожу ему подрало, тоже мне! А от аконитовой пули у него, надо полагать, диатез начнется. Он пару дней помается, а там, глядишь, пуля сама собой рассосется.
– А давайте поверим? – с азартом предлагает Дэйв.
На такое предложение Летти тут же подрывается и отвешивает Дэвиду смачную затрещину.
– А те проверю, проверяльщик херов! Вы гляньте на этого умника! Может, нам еще вспомнить методы старой доброй Инквизиции? Пойдем притопим его в речке? Выплывает – ведьма! Не выплывает – невиновный был, прощение ему посмертное.
«Святой» испуганно шарахается в сторону: предложение Летиции ему не нравится даже больше, чем Дэвида.
– Стоять! – останавливает его в дверях грозный окрик волчицы. – Никто отсюда не выйдет, пока мы во всем не разберемся. Или хотя бы не выясним – как надо во всем этом разбираться. И перестань уже даже от собственной тени шарахаться! Будто ты слабак последний. Ты оборотень! Ты… Да ты даже больше, чем оборотень…
– Ага-ага, – согласно кивает Дэйв, яростно растирая место затрещины. Наверно, у него сейчас даже в ушах звенит: у их Летти рука-то тяжелая. – Наш личный супергерой. Типа Человека-паука…
– Бэтмена, – шепчет «Святой».
Он сам не знает, из каких глубин его потрепанных мозгов всплыла эта ассоциация. Но она отчего-то кажется ему… правильной.
– Не, – не соглашается Дэйв, – почему Бэтмена? Он же человеком был. Просто с причандалами навороченными. Прибамбасами всякими техническими. А у тебя это генетическое. Вот как в «Неуязвимом» с Брюсом Уиллисом.
– Хорошо что не со Стенли Туччи, – хмыкает из своего угла Джейк.
Это первые слова альфы с тех пор, как они выбрались с того склада. И звучат они… вполне дружелюбно. Ну, насколько «Святой» может судить. Вот только после них остальная стая снова будто индевеет. А в комнате вновь повисает та ужасная мертвая тишина. Которую на этот раз разбивает сам Джейк:
– Слушайте, я не жалею. И в первую очередь я это для тебя говорю, Сэм. Я не жалею, что обратил тебя. Потому что этим я принял тебя в семью. В стаю. Ты – член нашей стаи.
«Святой» резко выдыхает. С него будто заново кожу сняли сейчас, как на том складе. Вот только на этот раз кожа была грязной и склизкой. Гадостная была кожа. На этот раз он счастлив от нее избавиться. Настолько счастлив, что подлетает к альфе и сам – первый раз сам! – по доброй воле прикасается к кому-то. Утыкается Джейку куда-то в горячую подмышку. И даже не вздрагивает, когда тот в ответ кладет ему руку на плечо. Просто громко сопит и каждой клеточкой своей новой регенерирующей кожи впитывает слова своего альфы:
– Ты – член нашей стаи, Сэм. А что не такой, как все… Ну что ж… Знаешь, как оно говорят?
– В семье не без урода, – охрипшим от пережитого волнения голосом шепчет «Святой».
– Да, так тоже говорят, – грустно соглашается Джейк. – Но это как раз не о тебе. Ты у нас пацан симпатичный. Хороший во всех отношениях пацан. Да еще и особенный. Просто немного не такой, как мы. Но это даже к лучшему, я уверен. Двух одинаковых людей не бывает. И волков одинаковых не бывает. Но это не повод считать тебя уродом. В моей стае уродов нет! А ты – есть, слышишь? И мы во всем разберемся. Все слышали?
– Так точно, сэр.
– Да уж.
– Ага-ага. Да мы ж не против. Только как разбираться-то? Тем более что этим… как его… эмпирическим-то путем… вы несогласные… Ай! Летти, кончай драться!
– Кончай меня провоцировать, Дэйв. А то следующий опыт я поставлю на тебе. Прямо здесь и сейчас.
– Угомонитесь! – прикрикивает на них Джейк. И уже спокойно добавляет: – А мы и не будем ни в чем разбираться. Всё равно ни хрена мы не знаем. Поэтому мы просто спросим у того, кто знает. Просто спросим, да. Очень просто…


С виду этот дом – как и все. Просто очередной штришок в длиннющей веренице таких же прямоугольных коробок с дырками-окнами. Обычный подъезд. Обычная дверь. Вот только запах… «Святому» нравится и не нравится этот запах одновременно. Нравится – потому что от него тянет чем-то знакомым… почти родным. Не нравится – потому что от него тянет чем-то знакомым… и опасным.
Дверь открывает старенький дедуля. Одет по-современному: джинсы, клетчатая рубашка, майка выглядывает, белая, кажется. А вот волосы длинные, заплетены в косы, как у девчонок с картинок журналов, у мужчин «Святой» таких причесок раньше не видел. И запах… Стоило открыть двери – и запах буквально вырвался наружу, заполонил всю лестничную площадку. Окутал с ног до головы, пропитывая волосы на вмиг взмокших висках. И дедуля этот – будто один сплошной запах. Резковатый, терпкий, вязкий – и опасный.
«Святой» чихает. От души так, почти зло, почти остервенело. Теперь запах не нравится ему еще больше.
И в то же время хочется вдохнуть поглубже. Хочется узнать наконец… вспомнить.
– Я гляжу ты пришел не один, сын Луны. Давненько ты не приводил с собой… щенков. Не ты ли говорил, что с тебя уже хватит подбирать на улице бездомных детенышей? Что в твоей стае щенков уже итак больше, чем надо – и новых не будет? И вот ты привел мне нового щенка, сын Луны. Да еще и какого…
– Прости, если помешали, Поющий С Ветром. Но ты, верно, и сам уже видишь какого щенка я привел к тебе в гости. Помоги, старый друг. Мне не к кому больше обратиться за советом.
– Ну что ж, вожак, заходи. Но сразу скажу: для этого совета тебе придется поискать иного советчика. А кто им станет… Ну вот сейчас и попытаемся определить.
Едва ступив за порог, «Святой» сразу понимает, что эта квартира – совсем не как все. Дом был как все. Подъезд был как все. Двери… Но эта квартира… Хочется вернуться и выглянуть в коридор, чтоб убедиться, что ты не перенесся в другую реальность.
Внутри всё из дерева и камня. Немного расшитой ткани. И много-много всяких трав. Свежих. Сухих. Еще только сохнущих. А еще цветы, корешки, какие-то плоды (по пути от двери к месту дальнейшего разговора «Святой» подмечает желуди, а еще волчьим чутьем чует ягоды рябины). И всё это пахнет. Да так, что кажется, что этот запах уже навсегда въелся в кожу.
– Пэм дома? – в голосе Джейка не слышится особого интереса, скорей он спрашивает из вежливости. А, может, на него тоже действует этот дурацкий запах, как действует он на «Святого», и альфа просто хочется отвлечься.
– Пэм ушла. У нас говорят, что ребенок – гость в твоем доме: накорми, выучи и отпусти. Я отпустил ее. А вот этого мальчика Судьба отпускать никак не хочет. Смерть столько раз звала его к себе, но вы, люди, почему-то упорно тянете его назад. Тот лекарь, что сделал ему операцию, хоть ни черта и не смыслил в таких ранах, как его. Как всякий лекарь он близок миру духов. Потом была банда, которая его приютила. Их главарь любит выкурить зелье, расширяющее сознание. Я знаю, потому что присматривать за такого рода «товаром» и его покупателями – одна из моих обязанностей. И уж конечно, моя обязанность – присматривать за вами, сыновья Луны. Ты тоже предпочел рискнуть и дать мальчишке шанс. Не захотел отдавать его Смерти, хоть другой лекарь и предупреждал тебя, что это может принести неприятности твоей стае. Я и сейчас не уверен, что ты отдашь его Смерти. Даже если я посоветую тебе это.
– Ты сам сказал, старый шаман, что не тебе быть мне советчиком в этом деле. Поэтому нет, я не послушаю тебя – если ты посоветуешь мне именно это.
– Но ты ведь сам уже понял, что мальчишка не прост. Что ты не сможешь контролировать его силу. До полной Луны осталось лишь восемь дней. А у тебя ни намека на якорь для него. Что ты станешь с ним делать, когда он окончательно утратит разум от полноты лунного света? Как защитишь от него свою стаю? Как защитишься сам? А главней всего – как защитишь его от него самого?
– Это ты мне скажи, старый мудрый шаман. А не можешь сказать сам – назови мне того, кто сможет. А не сможешь – я поищу другого шамана.
– Шаман, который тебе нужен – это его учитель. Ты обратил ученика колдуна, вожак стаи. Сильного молодого колдуна. И его колдовская кровь, помноженная на волчью силу, делает его опасным! Потому что колдун и волк в одном теле – слишком ядреная, гремучая смесь! Для такой силы и контроль нужен под стать ей. – Старик умолкает и, будто нехотя, добавляет: – И доброе сердце. Давать такую силу слабому духом или тому, чей дух замутнен чернотой, – испокон веку не было для индейцев худшего преступления, чем это. Мы предпочитали не давать нашим колдунам такую силу вообще, дабы не искушать их соблазнами, не испытывать их добродетель открывающимися пред ними возможностями… И тем самым сохранили не одну сотню жизней, уж ты мне поверь. Живи мы еще какую-то сотню лет назад, и на тебя и твоего мальчишку уже объявили бы охоту. На тебя ополчились бы все наши племена.
«Святой» чувствует, как подбирается рядом с ним альфа – и сам невольно делает стойку. Еще чуть-чуть и он ощерит зубы. Пока еще зубы. Но от прорезающихся клыков уже чешутся десны.
– Я же сказал: если бы это случилось какую-то сотню лет назад. А сегодня мы уже вымирающий вид. Чистокровных почти не осталось. Об этом позаботились охотники. И шаманов всё меньше. Большой мир с его соблазнами и технологиями отнимает у нас наших детей. Им уже неинтересны наши книги – их влечет интернет. Обряды они скачивают из гугла. В итоге вместо порядочных шаманов – сплошные недоучки с манией величия. Такого подчас наворотят, что не знаешь, что делать сначала: ошибки исправлять или отсмеяться вдосталь, чтоб рука, не дай духи, от смеха не дрогнула. Но чаще вместо смеха хочется плакать. Что делать в твоем случае – исправлять, смеяться или плакать – я даже не знаю. А, значит, я не стану делать ничего. Тебе нужен колдун, который его учил. Если это белый колдун – он всё сделает за тебя. Ну, а если его учил черный колдун… И ты приведешь к нему двусущего Волка… Тогда помогайте нам Духи!
Старичок принялся нервно сжимать и разжимать кулаки, притоптывать на месте. Его нервозность передалась и «Святому». Стало страшно и грустно. Захотелось повыть. Тихонько и жалобно. Чтоб никто не услышал. Потому что помочь всё равно никто не сможет. А смеяться над его бедою – нечего тут!
– Ладно! – старичок решительно рубанул ладонью воздух. – Колдуна всё равно нужно найти. Духи Природы тут не помощники, здесь нужны духи людские, да и заклинанье на крови лишним не будет. Другими словами, тут нужна

мамбо

мамбо [прим. авт.: жрица вуду]. – Старик улыбается. И в этой улыбке усталость и смирение. – Ты пришел ко мне за советом, я обещал назвать тебе того, кто этот совет тебе даст. Так вот, тебе нужно к мамаше Меркло. Выезжай прям сегодня, до Нового Орлеана путь неблизкий, а Луна с каждой ночью наполняется всё полнее. Время дорого, вожак стаи, а промедление может обойтись нам еще дороже, чем излишняя спешка.


Джейк гонит машину днем и ночью. «Святой» засыпает в машине и просыпается в ней же. Он не знает, сколько проспал и не помнит толком, что ел. По нужде он ходит на автомате, как в первые дни у «своих». Вся его реальность похожа на гребаный сон. Тягучий и липкий кошмар, от которого никак не избавишься, никак не проснешься. И «Святой» даже не может сказать, сколько длится этот кошмар: они едут пару дней? неделю? всю его оставшуюся жизнь?
Поездка-сон кончается внезапно. Еще мгновенье назад были сумерки дорожной трассы и огни встречных машин, была вязкая тишина салона, которую так страшно разбить даже вздохом, и запах картошки фри, закатившейся под сиденье во время какой-то из остановок на «перекус». А теперь – горящее солнце слепит глаза и в уши со всех сторон впиваются визги и вскрики играющей где-то неподалеку детворы, а с улицы через открытые окна тянет чем-то съестным, но таким незнакомым… Вот этого «Святой» точно никогда раньше не нюхал. И всех этих ярких красок, наверно, не видел тоже. От них рябит в глазах. Да так, что даже больно. И они повсюду, везде! Это стены домов и занавески на окнах, и чьи-то наряды, и цветы на лужайке, и непонятная птица в клетке на веранде у дома, где они наконец-то остановились… «Веранда». «Святой» вспомнил еще одно слово.
Он радостно поворачивается к Джейку, чтоб поделиться с ним новостью, – и замирает с приоткрытым ртом. Альфа не просто бледен, он сер и истерт, как старая газета. Под глазами дешевою типографскою краской залегли усталые тени, будто смазанные в сторону скул. И весь он какой-то смазанный и помятый.
Джейк ловит его обеспокоенный взгляд и пытается ободряюще улыбнуться:
– Просто устал, малыш. Вот сейчас поболтаем с мамашей Меркло и поищем гостиницу. А потом я посплю. И, пожалуй, мы вымоемся. – «Святой» тут же инстинктивно тянет носом. – Ну да, не парфюмом мы с тобой пахнем. Но мамаша на этот счет не привередлива, ты не переживай. Ее клиенты частенько пахнут похуже нашего, ты уж мне поверь, мальчик. Сейчас… дай мне минутку и пойдем. Мне нужно собраться с духом… Точней, передохнуть! Просто чуток передохнуть, про дух это я так, от усталости ляпнул. Переживать не стоит! Всё у нас будет тип-топ, вот увидишь. Вот прям сейчас и будет. Пойдем-ка. Пора нам размяться, итак засиделись уже.
Джейк первым решительно выбирается из машины и почти вприпрыжку бежит к веранде. «Святой» из машины почти вываливается: у него затекло всё тело и он умудряется запутаться в конечностях, да так, что нехило прикладывается коленкой сначала об дверцу, а потом и об уличную брусчатку. О, «брусчатка»! Он вспомнил еще одно слово! На радостях у него буквально открывается второе дыхание и он почти догоняет Джейка в дверях.
Альфа на него даже не оглядывается. Стучит пару раз в деревянную дверь и тут же распахивает ее настежь, не дожидаясь приглашений.
– Ба! Гляньте-ка кто к нам пожаловал!
Голос густой и зычный. Полный такой голос. Он полон всего и сразу: жизни, эмоций, сарказма, насмешки, власти и уверенности, полон силы и чего, что «Святой» определить не успевает – зато он сразу, внутренним чутьем каким-то определяет для себя, что этот «полный» голос принадлежит такой же во всех отношениях полной особе. И так оно есть: у сидящей в кресле по центру комнаты мамаши (а «Святой» откуда-то точно знает, что это именно она) округлое, дородное тело, лицо полно улыбкой (того и гляди переполнится ею и лыба хлынет через край), при этом рот полон белоснежных зубов, которые смотрятся еще белее на контрасте с черною кожей, запястья и шея полны бус и каких-то незнакомых фитюлек (о которых «Святой» инстинктивно предпочитает ничего и не знать), цветастое платье полно узоров… Список, кажется, можно продолжать и продолжать, пока перечисления тоже не хлынут через край. «Святой» даже на секунду зажмуривается и встряхивает головой, как мокрый пес, стремясь выбросить из головы всё лишнее.
– Ну, что встал в дверях, Джейк Холланд? Заходи, старый волк. И щенка своего заводи. Я вас пораньше ждала, но ты, видно, с благами цивилизации, навроде пассажирских самолетов, у нас незнаком, волчара замшелый. Предпочел тащиться на своей тарантайке. А ведь краснокожий хрыч просил тебя поторопиться. Ни черта-то вы, молодежь, добрых советов от старших не слушаете. Еще и под окнами у меня полчаса торчал. Я уж думала кликнуть

унси

унси [прим. авт.: помощник жрицы вуду], чтоб он глянул, не окочурился ли ты там часом. А то из тебя вышел бы знатный «сосуд».
– Обойдешься.
– О, огрызаешься. Значит, тебе уже лучше. Воды можно не предлагать, – ехидно ухмыляется мамаша.
– Я б твою воду и пить не стал. Мало ли какие порошки ты в нее подмешала.
– А вот щенок бы твой выпил. Посмотри на него: того и гляди язык вывалит от жажды. Может, сжалишься над ребенком-то, а? – сквозь хитрый прищур поблескивают глаза, и сразу не разберешь, блестят ли они от смеха или от злости.
– Я ему по пути в гостиницу фанты куплю. А если тебе его жалко, так хватит лясы точить, назначь нам время, когда ты там сможешь свой ритуал провести, да мы пойдем передохнем с дороги.
– Поить ребенка всякой химией?! А потом удивляются еще, отчего это у нас подрастающее поколение хилое такое! Напои его чаем, да с липой! Или с ромашкой. А себе плесни валерьянки. Можно даже с мелиссой. И никакой химии, слышишь? Иначе я выставлю вас отсюда без всяких там ритуалов! Никакой помощи от мамаши Меркло не дождешься, если сам себе помочь не хочешь.
Джейк устало вздыхает и подымает руки, мол, сдаюсь, сделаю, что хочешь – помоги только.
– Хорошо, я напою его чаем с мелиссой. Я даже коры дуба пожевать ему дам. Только сделай, что должна. И скажи уже наконец, куда мне бежать дальше.
– На этот счет не переживай, – мамаша снова спокойна и весела, будто бы и не было вспышки раздражения минуту назад. – Я укажу тебе

маяк

маяк [прим. авт.: Beacon Hills в переводе с английского «маяк на холмах», beacon – «маяк; радиомаяк; сигнальная башня»], на который тебе стоит ориентироваться в пути. Да такой маяк, что с верного пути уже не собьешься.
– Когда ты сможешь провести ритуал?
Мамаша пренебрежительно фыркает:
– Вот еще! Стану я тратить силы на подобную глупость.
– Но…
– Хватит перебивать меня, невоспитанный волчишка! Это, в конце концов, просто невежливо. – Она подымается из кресла и потрясывая телесами и всеми своими пестрыми шалями и юбками, плывет по направлению к столу. Не прекращая ехидничать: – Ты всё время твердишь своим волчатам, как важно не забывать о своей человеческой половине, Джейк Холланд. Но сам-то ты стопроцентный закостенелый волк. Что, хочешь поспорить? Да ладно, мамаша Меркло итак видит, что ничего ты уже не хочешь, кроме койки и пары фунтов хорошенько прожаренного мяса. Но ты сам виноват! Да-да, сам! И я сейчас не об укушенном мальчишке речь веду. А о том, что ты пренебрежительно забываешь о человеческой половине – стоит только беде глянуть в твою сторону. Только что-то идет не так – и ты бросаешься к шаману. – На этих словах мамаша поворачивается и хитро прищуривается. – А человек – бросается в полицию.
Мамаша выдерживает эффектную паузу, давая шанс осознать всю мудрость ее слов, в которой она ни на секунду не сомневается. А потом продолжает:
– Вспомни ты об этом – и тебе не пришлось бы тащиться ко мне на своей калымаге, почитай, через всю страну, и слушать все мои насмешки и колкости. Достаточно было бы просто вскрыть полицейскую базу данных пропавших людей. И тогда бы ты знал то, что я знала уже через полчаса после звонка старого индейца, и в чем окончательно убедилась, когда твой щенок возник у меня на пороге. – Мамаша отодвигает в сторону тюль, прикрывающую… ноутбук. Современный такой ноутбук, стоящий на столе прям посреди каких-то шаманских кукол и прочей непонятной «Святому» дряни. Легкое движение полной руки – и ноутбук поворачивается экраном к гостям. И на «Святого» смотрят… его глаза. Это его глаза?! Когда-то у него были вот такие глаза?!! – Твоего щенка зовут Стайлз Стилински. «Побежишь» ты с ним отсюдова в Бикон Хиллс. А от себя добавлю – чтоб не совсем уж зря вы ко мне перлись за столько миль – тамошнего колдуна зовут Алан Дитон. Мамаша его была знатной мамбо. Но сын – приверженец новых течений… Впрочем, ничего по-настоящему дурного я о нем не слыхала. Так что шанс, что он поможет… В общем, есть у вас такой шанс.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Святой»

---

«Святой». Глава 3.

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету (причем глава не "отстоявшаяся", то есть опечаток реально может быть до фига)
Пейринг: пока нет
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: не знаю пока
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: «Да будет вам дано помнить – откуда вы идете. Видеть – куда вы идете. И знать – когда остановиться, дабы не зайти слишком далеко» (ирландская пословица).


…что-то большое… круглое… сверху… это верх, а оно большое… да не, он свалился откуда-то сверху, ребята, может, с моста… что круглого и большого бывает наверху… эй, док, ставлю бутылку, что ты не сможешь вылечить этого доходягу… тебе этой не хватит, квалификации, га-га-га… всё вокруг серое, а оно круглое и большое… фамилию водой-то размыло, хер разберешь, а вот в графе имя прям так и стояло, негром, как говорится, по белому, «св.»… оно точно должно быть сверху, но почему… да он совсем рехнулся ребята… еще, оказывается, и бешеный… вот вам и «святой»… откуда оно взялось тут такое большое и круглое… я давно за этим парнем наблюдаю… с тех пор, как услышал, что на районе появился инвалид из ирака… и почему оно никуда не девается, ему, наверно, хорошо там наверху… и, знаешь, укус ему помог… но это тоже сейчас не важно… важно, что тогда я знал, что он поможет… а сейчас… сейчас надо вспомнить, что это такое… большое и круглое… и именно сверху… это ласка… это боль… это
– ЛЮСТРА!
Его буквально подкидывает на месте. И он задыхается. Воспоминанием. Пониманием. Вскриком. Вздохом.
И чем-то новым внутри. Чем-то живым и важным. Но пока совсем-совсем непонятным.
Комната. Та же, что прошлый раз. Только теперь он знает, что по ночам здесь тоже светло. Потому что – люстра. Ну люстра же, люди! Вот это самое – это люстра. Большое, круглое и обязательно сверху.
И он вспомнил слово. Это первый раз, когда он вспомнил, а не забыл. Он. Вспомнил. Слово.
– Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил…
Эти звуки… Странные повторяющиеся звуки… Хриплые. Надсадные. Незнакомые и чужие… но свои.
Это он сам.
Он говорит.
…слушайте, оно разговаривать умеет… ну, то есть он… я имел в виду «он», джейк… брэд, ты разговорил нашего шизика!
И он – помнит.
И откуда-то точно знает, что уж Джейка-то уже никогда не забудет. Это говорит ему то… другое… что появилось теперь внутри него… Нет, не совсем внутри… Это как будто теперь у него два «внутри»: его уже привычное, старое – и еще одно, такое же глубокое, интимное, но новое… Раньше его не было. Раньше он был сам. Одиноким. Обычным. Забытым. Забитым. Один.
Теперь он не один.
Но их и не двое.
Он больше чем один.
Но никакой разделенности – раздельности – в нем нет.
Просто внутри него проснулось еще одно «внутри». Как еще одно дно у шкатулки, вспоминает он нужную ассоциацию. Если у шкатулки два дна – это еще не значит, что шкатулок две. Просто шкатулка с секретом. У него появился секрет. Да-да, у него теперь точно есть секрет. Он это чувствует…
Как чувствует приближение Джейка.
Он знает, что это именно Джейк. И он чувствует, каждым клочком кожи, каждым волоском своим, каждым глотком воздуха внутрь чувствует – каждый шаг Джейка, приближающий его сюда.
И то, что внутри него – радо.
Это как «ласка». Это как «хорошо». И даже «лучше». Это…
…альфа, подсказывает ему его секретное нутро.
Это слово он тоже – вспомнил. Хоть точно знает, всеми своими прежними страхами и болями знает, что никогда не слышал, не ощущал его на себе раньше – в «этой» жизни. Но он его помнит. И его вторая часть, его секретное нутро – помнит его тоже.
Вот только, когда Джейк все-таки входит в комнату… на минуту ему кажется, что он все-таки его и не помнил никогда… Он помнил шрамы, но не помнил этой щетины. Седой щетины. И волосы тоже седы. Он помнил это мощное тело, и даже догадывался об этой мощи, которая так и норовит пригнуть его сейчас к полу, вдавливает голову в плечи, заставляет сжиматься в комок – но он точно не помнил ни серых глаз, взгляд которых, наоборот, манит, влечет, тянет к себе. Не помнил две родинки, побольше и поменьше, на левом запястье. И что одно колено чуть – самую малость, но все же – выше другого. И кожу, загорелую до рыжины. И щербатую улыбку. Какую-то… робкую что ли… в эту минуту.
– Очнулся? И, говоришь, даже вспомнил что-то. А что вспомнил-то, а? Как звать-то тебя хоть?
«Святой» замирает. И пытается осознать. Всё и сразу. Всё что помнил – и всё что вспомнил. Что почувствовал. Что ощутил. Что подумал – и что смог сказать. Сам смог. Он может. Разные вещи. Раньше ему даже в голову не приходило, что он в состоянии хоть что-нибудь «мочь». Что от него вообще хоть что-то зависит. Что он… Кто он?
– Ты вспомнил, как тебя зовут?
Что-то в Джейке пугает «Святого». Пожалуй, даже его вопросы пугают «Святого». Но в тоже время что-то другое в Джейке не дает «Святому» двинуться с места. Заставляет слушать. И требует ему отвечать. «Святой» не знает этому названья. И не знает, как поступать в такую минуту. Как вообще ему поступать…
И он делает то, к чему уже привык. Старое проверенное средство. Всеми его страхами и болями проверенное средство.
Он подчиняется.
«Альфа» требует ответить – и он отвечает.
– Не хна… ааа… уу…
– Тихо-тихо. Выдохни, малыш. Попробуй успокоить дыхание. Что такое «дыхание» помнишь?
«Святой» осторожно кивает.
– А что такое «имя», ты вообще в курсе?
Этот вопрос заставляет задуматься. «Святой» вообще-то не любит думать: от этого болит голова – но сейчас это получается… в общем, сейчас у него это получается.
– Хавут. – Он пару раз ударяет себя в грудь кулаком. Не больно, вполсилы. Сглатывает. Набирает побольше воздуха в грудь и пробует снова: – Зо-вут. Другие… так… зовут… меня. Именем.
– Хорошо, – кивает головой Джейк. – И как тебя зовут другие?
– Свя-той.
Джейк удивленно вскидывает брови.
– Ты уверен, малыш? Это мало похоже на имя.
– Зовут. Так зовут. Святой.
«Альфа» хмурится и с силой трет лоб. Будто у него тоже болит голова. Очень-очень болит голова за «Святого». Или – из-за него.
– Ну ладно. Для начала сойдет. А там разберемся.


Они разбираются долго. Ну, «Святому» так кажется. По крайней мере, у него еще никогда так долго не болела голова. Он всё ждет и ждет, когда она заболит. Это единственное, чего он сейчас боится. Он так привык к своим страхам и болям, что порой ему кажется, что без них ему даже хуже, чем с ними. А сейчас всё, что от них осталось, это страх перед болью в голове. Которая всё не приходит.
Приходит Джейк. И Дэйв. Наведывается Брэд. И даже пару раз заглядывает Летти. Но боль не приходит вместе с ними. Они приносят с собой кубики с буквами. С ал-фа-ви-том. И палочки. Счетные. И уже спустя пару дней приносят ему словарь. Потому что ему уже можно. Потому что он…
– Да ты чертов гений, бро! – хохочет Дэйв, когда «Святой» складывает из кубиков первое слово. Свое первое слово.
Он ставит первой «С». Потом «Т». Дэйв недоуменно хмурится. Брэд пренебрежительно хмыкает, «да он просто играется, ребята». «Святой» находит кубик с «А». И, кажется, Джейк начинает о чем-то догадываться. Откуда-то из глубин дома Летти кричит, чтоб они «кончали мается фигней», когда «Святой» находит «Я». И осторожно поправляет кубики в ровную линию.
С. Т. А. Я.
Стая.
Как альфа. Только большое, круглое и обязательно сверху. Потому что «стая» – это даже больше, чем «альфа». Он не помнит, откуда знает всё это. Но то, что внутри него – оба его нутра – согласно кивают, слаженно и в едином порыве.
Стая.
– Ох, блин, – шепчет Дэйв. – Я ж счаз заплачу. Это круче, чем «мама». Или там первый шаг. У кого-нибудь фотик есть? Брэд, где твоя мобила?
– Отвали, а? – подозрительно хриплым голосом просит Брэдли.
– Ну и подавись, жлобяра! Летти! Летти! Дай телефон! На минуточку, а! А я вечером помою посуду. Ну!


Он учит алфавит, счет и что горячий чайник нельзя трогать голыми руками, также как и ходить после душа по дому голым. Всё это он учит быстро. Всё это он может, у него получается учить быстро.
Чему он учится медленно – так это общаться со своим секретным нутром.
Оказывается, оно не совсем секретное. Точней оно секретное для «чужих». Мир «Святого» снова поделен на «своих» и «чужих». «Свои» – это стая, они знают про секретное нутро и у них есть такое же. «Чужие» – это, в принципе, все остальные. Но теперь его «чужие» тоже делятся. На немного «своих чужих» – которые знают про секретное нутро и у них есть такое же, но при этом они отчего-то не являются «стаей» («Святой» этого пока не понимает, но Джейк говорит, что он разберется, «сам поймет», когда столкнется с таким «чужим» – а секретное нутро «Святого» безоговорочно верит альфе). И есть еще «чужие», которые «чужие» совсем-совсем. Эти даже не знают их секрета.
«Святой» тоже еще не до конца знает свой секрет. Хоть и знает о нем уже немного больше, чем раньше. Например, знает, что это – волк. И даже уже видел волков на «компьютере». Он даже видел волков Дэйва и Брэда. В подвале на тренировке. Он даже видел волка, который альфа. Да, именно так – волка-альфу. Потому что этот волк не принадлежит никому. Он главный. Он альфа. Он центр стаи.
Он пугает волка «Святого» – и влечет его к себе. Постоянно влечет. Особенно, когда ему страшно. Или больно. Как тогда, когда он схватился за горячий чайник рукою без «ухватки». Тогда он впервые завыл. «Кинул клич». Это так называется. Ему уже объяснили. Он позвал тогда альфу. И альфа услышал. Хоть Джейк и был в двух кварталах от дома, покупал продукты в магазине. Летти потом весь вечер ругалась, что из-за дурости «шизика» они остались без нормальных продуктов и вынуждены «жрать эту быстрорастворимую дрянь», потому что альфа кинулся к «Святому», бросив всё и вся.
Для волка «Святого» альфа – это хорошо. Для самого «Святого» и волк, и его альфа – это пока так и не понятно до конца. Понятно только, что волку нужен альфа.
А еще ему нужны «тренировки». Это как зуд от шрамов из предыдущей жизни. Только внутри. Ну, логично, это ж его нутру требуется. Это почти как боль, которая у желудка, когда еды долго нет. Только волку нужна не еда. Он хочет бега. Прыжков. Хочет когтями по дереву. Хочет быть сильным.
Вот только «Святой» – слабый.
Он помнит ту передачу про волков (он теперь почти ничего не забывает) и знает, что быть сильным – это нормальная потребность для волка. В «дикой природе» важно быть «здоровым и сильным». И, в принципе, его зверь, он такой и есть – здоровый и сильный. «Святой» это чувствует, понимаете? А если не верите ему, спросите у остальных членов стаи, спросите у альфы, уж ему-то нельзя, невозможно не верить! Внутри «Святого» здоровый сильный зверь. Здоровый сильный волк. Который с каждым днем – рядом со своей стаей, рядом с альфой – становится всё сильнее.
Но он заперт в слабом теле.
Волчья регенерация («Святому» объяснили и это) сделала свое дело: физически он здоров. Но… Но-но-но.
– Нельзя натренировать мышцы за пару суток, малыш, – грустно качает головой Джейк, когда в очередной раз застает «Святого» в подвале, безуспешно пытающего поднять слишком большой груз на тренажере. – Не требуй от своего тела слишком много. И своему волку не позволяй этого делать. Когда-то у тебя уже была хорошая физическая форма, это и на глаз видно. И ты обязательно эту форму восстановишь. Просто дай себе время. А сейчас идем спать.
Спать.
Это еще одно, что делает волка и самого «Святого» сильнее. Потому что спят они с альфой. Сворачиваются клубком под самым боком – и им больше не страшно.
А раньше было. Раньше во сне к «Святому» приходили «свои», не-еда и собаки. В первую ночь еще как-то обошлось: «Святой» просто проснулся и продрожал до утра. Молча. А вот во вторую ночь он разбудил весь дом своим «противным скулежом». А потом его разбудила Летти. Трясла за плечи и требовала сказать:
– Ты когда-нибудь заткнешься, а?!
И он «скулил» уже от нового страха. Не перед Летти, нет – перед болью в ее глазах, когда она смотрела на него, требуя «перестать». И «Святой» почему-то был уверен, что она хочет чего-то другого… не прекращения его «скулежа»… а может быть… только может быть… прекращения воспоминаний, которые этот скулеж будил в ней…
У Летти самые свежие раны. Ее воспоминания о «безнадежных больных» самые… не померкшие.
– Слушай, Летиция, кончай его трясти. Ты из него всю душу вытрясешь. А вот страхи – вряд ли.
– Ага, лучше б ты того… Спела ему колыбельную, к примеру… И вообще, Летти, где твой материнский инстинкт?
– Весь в Ираке остался. Со всеми моими детьми.
– Хватит. Брэд сделай Летти чаю…
– Не нуждаюсь я!..
– Я сказал: выпей чаю, Летиция. И я сказал тебе это как альфа. И потом все идите спать. И ты, малыш, ты тоже иди – со мной. Пойдем-ка. Сегодня у меня переночуешь.
«Святой» боялся тогда. Боялся пойти. И боялся не пойти. Первое не нравилось ему. Втрое – наверняка не понравится альфе. Он замер, не зная, что выбрать…
И тогда Джейк снова решил за него: просто взял его на руки, прижал к себе, туда, где особенно хорошо слышно сердце альфы – и принес к себе. Положил в нагретую кровать. И осторожно укрыл одеялом.
«Святой» приготовился дрожать и не спать до утра – зато молча. Но стук сердца альфы, его тепло и запах (совершенно новое для него ощущение) – это оказалось даже лучше, чем «ласка». Это прогнало всех «своих» и собак. Это сделало его сильнее. Не только его волка, но и самого «Святого». Во всяком случае, так хорошо он-«Святой» еще никогда не высыпался.
Поэтому на следующую ночь он пришел к альфе сам. Подкрался к дверям, надеясь, что альфа спит, и ему удастся пробраться к нему под кровать. Слушать стук его сердца. Быть поближе к его теплу. Дышать его запахом.
Но альфа не спал. Открыл дверь и сам махнул рукой в сторону кровати. И потом сам подоткнул «Святому» одеяло. И молча лег рядом.
Больше «Святому» не сняться «свои», не-еда или собаки. И ради таких ночей он – и волк внутри него – даже готовы отложить неподъемную штангу. Подождать с бегом, прыжками и когтями по дереву. В конце концов, его альфа еще дает ему время, думает «Святой».
«Святой» ошибается.


– Ладно, всё, что мы точно знаем: его имя начиналось на «Ст».
Фамилию водой-то размыло, хер разберешь, а вот в графе имя прям так и стояло, негром, как говорится, по белому, – «Св.»…
– Это всё, что он помнит. – Джейк смущенно поскреб макушку. – Знаете, ребята, я в именах как-то не силен. Всегда думал: будет сын – назову в честь отца. У отца имя на «А», так что этот вариант не прокатывает. Какие еще будут предложения? – И поворачивается к «Святому»: – А ты слушай внимательней, может, почувствуешь чего. Ну, или просто какое понравится… Всё лучше, чем эта кличка.
– Я знаю имя на «Ст», – подымает руку Дейв. – Классное мужское имя на «Ст». Стивен!
– Тьфу, – кривится Летти. – Ты его еще «Билли» или «Джонни» назови. Не мог пооригинальней чё придумать?
– Ну давай сама, раз такая умная.
– Да пожалуйста. Стефан.
– Да это тот же «Стивен», только по-староцерковному! У меня дядька – служка в нашем приходе, они всех «стивенов» так записывают.
– Не вздумай ляпнуть такое нашему Брэдли.
– Я и Брэдли скажу, если надо. Тем более что Деймон всё равно круче брата. «Стивви» ему самое то, барышня он кисейная…
– Эй-эй-эй! А ну-ка угомонились живо! Вы меня со своими вампирами достали уже. В пятьдесят седьмой раз повторяю: никаких носферату нет. Вот такая вот межвидовая дискриминация: оборотни есть, а вампиров нету. И в любом случае ни «Стивеном», ни «Стефаном» мы пацана называть не будем. Ты, малыш, извини, но в этом случае они нас своими фанатскими разборками в гроб сгонят раньше срока. Что еще есть на «Ст»?
– Ну, Стэнли есть. Так даже актера одного зовут. Они, кстати, по-моему, похожи! – в подтверждение своих слов Дейв даже тыкает в «Святого» пальцем.
– Эт в каком месте они с Туччи похожи? – тут же возмущается Летти.
– Так оба практически лысые. И глянь какие ушастые!
– Да Стюарт он стопроцентный, – категорично заявляет внезапно появившийся с кухни Брэдли. – Наш личный «малыш Стюарт», – Брэд довольно ухмыляется. – Надо только прикупить ему красную толстовку.
– Красную? – выразительно подымает брови Летти. – Сублимируешь, большой серый волк? Не боишься, что он потом «Охотника» позовет?
– Ты тоже этот тест проходила? – Дэйв аж подскакивает на месте. Глаза его загораются диким восторгом.
– Я-то проходила. А вот ты для него маленький еще, – кривится Летти.
– И ничего не маленький. Подумаешь «сценарий отношений, где Волк как насильник, а Красная Шапочка – жертва, которая неосознанно или сознательно провоцирует всяких волков, а потом старается призвать Охотника – спасителя и мстителя», – передразнивает Дэйв. – Я и покруче «сценарии» знаю!
– Так, хватит! – командует Джейк. – Мы опять сбились с темы. Еще какие-нибудь имена на «Ст» помните?
В комнате повисает молчание.
– Ну, можно еще погуглить, – задумчиво тянет Дэйв.
– Не пускай его больше в интернет, – вскидывается Летти, – а то он итак слишком много «сценариев» знает. А я после его порно-сайтов от вирусов ноут чистить не успеваю!
– Я этой дрянью не интересуюсь. Мне, между прочим, и в жизни девчонок хватает.
– То-то ты в основном по гей-сайтам шаришься!
– Отставить разговорчики! – снова вмешивается Джейк. И почти смущенно добавляет: – Тем более такие. Если больше предложений нет… Ну, я даже не знаю… Проголосовать, что ли?
– Может, просто напишем имена на бумажках и пусть сам жребий тянет? Что вытащит – то сам и виноват.
– Ты что, а если он и впрямь «Стефана» вытянет? – с возмущением интересуется Брэдли. – Не знаю, как там на счет Туччи, но на Сальваторе он точно не тянет.
Джейк поворачивается к «Святому»:
– А тебе-то, малыш, самому ничего не приглянулось, а? Может, на какое имечко сердечко-то екнуло?
«Святой» просто молча смотрит в ласковые серые глаза и улыбается. У него екает сердце, когда Джейк вот так глядит на него. Вот так ласково и не зло. На «Святого» никогда так раньше не глядели. Так… по-доброму.
– Если он и дальше будет смотреть на нас таким щенячьим взглядом – у меня у самого сердце екнет.
– Да я ж говорю: вылитый Стюарт, – Брэдли даже тычет в «Святого» рукою: мол, ну сами гляньте, разуйте глаза наконец!
– Слушайте, а, может, он эмигрант? Вдруг он вообще какой-нибудь «Стефанадий»?
– Ну уж нет! Я отказываюсь ломать себе язык всякими «ядиями». И вообще мне по фиг, как там его папка с мамкой в детстве называли. Теперь у него новая жизнь. И на правах его крестного родителя я нарекаю его Стюартом.
– У нас в стае мышей не будет! – категорично заявляет Летти.
– О, простите, милая барышня! Ну, конечно, если вы так боитесь ужасных маленьких мышек – можете звать его Стю.
– Как ты меня назвал, придурок недобитый?! Агрррх!
– Отставить драки в гости… и-и-и… ПРЕКРАТИТЬ! – рассерженный Джейк включает альфу. – Мало того, что вместо тренировок, пока меня нет, вы тут, оказывается, телик целыми днями смотрите! Так еще и гостиную мне разнести пытаетесь! А ну марш три круга вокруг района! И Дэйва прихватите с собой за компанию. Чтоб на порно силенок поменьше оставалось. А пацана будем звать… звать будем… Сэмюелем, вот. Не совсем на «Ст», зато отличное мужское имя. У нас командира так звали. Мировой был мужик. Будешь Сэмом, ясно? – оборачивается к «Святому» Джейк. – И не трясись так. Ни черта они тебе не сделают, сколько можно повторять? Ну вот, опять мне пацана напугали. И вообще, какого черта вы еще здесь?
– Так там же дождь.
– Вот заодно и душ примете, на воде сэкономим. А если простудиться боишься, так ты ж у нас оборотень: зараза к заразе не липнет.
– Еще какая зараза…
– На улицу, я сказал!
Через пару секунд «Святой» остается в гостиной один. Джейк выходит на крыльцо, чтоб убедиться, что «волчата» действительно припустили в сторону соседнего района бегом, а не вышли пройтись прогулочным шагом. Вернувшись, он застает мальчишку в той же клубковидной позе: руки-ноги в защитном жесте прижаты к телу, голова пытается спрятаться в коленках. Только черные глазища откуда-то из щели в согнутой ноге робко выглядывают.
Джейк тяжело вздыхает. Уговаривать тут бесполезно. Доверия словами не выпросишь.
– Три круга – это надолго. Тем более что они обязательно умудрятся сцепиться по дороге. А потом еще будут ждать, пока регенерация закончится. Пойдем пока лучше чаю выпьем. А потом посмотрим что-нибудь по телику, а? Может, даже про этого Стюарта. А то Туччи, скажу тебе по секрету, мне реально не нравится.


Следующие полтора часа они смотрят мультик про мышь. Только не по телевизору, а на ноутбуке. «Святой» с любопытством таращится, как Джейк, нервно почесываясь и злобно фыркая под нос «загружает машину», ищет фильм («ща, погоди, вспомню как, Дэйв же уже показывал на этой неделе, хакер хренов, щас вспомню, еще минутку, не позвонишь ведь, опять хихикать будет, сволочь»), а потом «грузит» уже сам фильм.
После финальных титров первого фильма Джейк делает им чай с бутербродами, пока «Святой» пытается найти в интернете вторую часть. Удивительней всего – причем в первую очередь для него самого – что он таки ее находит. И даже методом научного тыка умудряется включить, пока альфа гремит посудой на кухне. Выключить уже не получается, так что начало Джейк благополучно пропускает. Впрочем, он не жалуется. Он даже рад, что малыш проявил инициативу. И что у него уже есть хоть какие-то, да успехи.
Так что потом еще час «Святой» смотрит второй мультик про мышь – а Джейк смотрит в окно.
Но стая не возвращается даже после финальных титров «Литтла-2».

Вопрос: Если понравилось - достаточно кликнуть на кнопочку:

1. Да		135	(100%)
Всего:		135

@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Святой»

---

Фоны для дневов

Знаете, постоянно делать только то, что умеешь - это не интересно. Мы, люди, такие существа: нас постоянно тянет к неизведанным далям. Вот так меня тянет к Фотошопу. Пофотошопить. Не заняться виртуальным моделированием или графическим редактированием/дизайном - а тупо "потоптаться по фотошопу" На большее меня и моих знаний не хватает. Увы и ах!
И с одной стороны: подобная тяга к самосовершенствованию - это, в принципе, похвально. Но с другой: всё наделанное я настырно пытаюсь пристроить, ну жалко мне результаты трудов своих праведных Так что у меня для вас очередная порция "фотошедевров". Я искренне буду рада, если они все-таки кому-то пригодятся

смотреть дальше

и побольше:




и поменьше:






и со всей своей любовью:

@темы: фоны, АРТ

---

Для [Аука]

Я верю, ты сдашь свои госы!

13.06.2013 в 09:29

Пишет  Diary best:

Пишет  пособник дьявола:

Экзамен принимает Фёдор Достоевский:
— К экзамену готовились?
— Да.
— А не задумывались ли Вы над тем, что учебник для Вас выступает в роли злого демиурга новых знаний и понятий, и лишает Вас по мере его изучения все большей и большей свободы, заставляя дрожать в страхе при мысли подумать не так, как в нем написано?

Экзамен принимает Николай Гоголь:
— Итак, я бы желал знать, есть ли у вас студенты, которые в ведомости значились бы, но на экзамен не пришли?

Экзамен принимает Иван Крылов:
— Вам известно, кто такой Эзоп?
— Нееет...
— Отлично!

читай дальше

Экзамен принимает Велимир Хлебников:
— Гарн стрын дар?
— Кеке вепепе зелюйо!
— Давайте зачетку.

Экзамен принимают Ильф и Петров:
— Товарищи студенты! Ваши экзаменационные билеты зашиты в стулья, на которых вы сидите!

Экзамен принимает Иосиф Бродский:
— Какой у вас билет?
— Поэзия Евгения Евтушенко.
— Сразу два.

Экзамен принимает Владимир Маяковский:
— К экзамену готовились?
— Да.
— Иди на завод работай!

Экзамен принимает Антон Чехов:
— К экзамену готовились?
— Да.
— Видите ружье? Вы знаете, что делать.

Экзамен принимает Донцова:
— К экзамену готовились?
— Да.
— А я — нет, поможете?

Экзамен принимает Николай Карамзин:
— К экзамену готовились?
— Да.
— Дайте я вас расцелую! И не обращайте внимание на мои слезы пылкой радости!

Экзамен принимает Игорь Северянин:
— Какой билет?
— Ваша поэзия.
— Восхищаетесь?
— Да.
— Давайте зачетку.

Экзамен принимает Михаил Ломоносов:
— Высоким штилем свой ответ держать готовы?
— О, да!
— Ну, продолжайте...

Экзамен принимает Лев Толстой:
— К экзамену приготовились?
— В общем, да.
— Давайте немного остановимся на деталях...

Экзамен принимает А.С. Пушкин:
— Дайте-ка мне посмотреть Ваши конспекты... Что за почерк?! Где картинки?

Экзамен принимает Гончаров:
— К экзамену готовились?
— Да.
— Разбудите, когда закончите.

Экзамен принимает Александр Блок:
— Учили билеты?
— Да.
— Вот и молодец, чисто символически ставлю вам пять!

Экзамен принимает Булгаков:
— Готовились?
— Да, вроде.
— Верите, что сдадите?
— Не очень...
— Два. Каждому по вере его.

Экзамен принимает древнерусский неизвестный автор:
— К экзамену готовились?
— Не ляпо ли ны бяшет наченти глаголить мене недостойныя отвеченти старыми словесы трудных повестий....

Экзамен принимает Гоголь:
— Где конспект ответа на второй вопрос?
— Я его сжёг.
— Давайте зачетку.

Экзамен принимает Лермонтов:
— Вы девушка, следовательно, я ставлю вам два...
— Но почему?
— Mon cher, je meprise les femmes...

Экзамен принимает Филатов:
— Расскажи, едрёна мать, как пришёл сюда сдавать?
— Вас на всех не наберешь знаний тьму, ядрёна вошь.
— Давайте зачётку!

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: юмор

---

«Святой». Глава 2.

Вот и кончился мой больничный. Даже обидно. Мало как-то получилось. На работу не хочется. Впрочем, кое-что наработать я дома всё же успела Так что новая глава - для всех, кто это читает

Название: Я вспомню. Или нет…
Автор: lisunya
Бета: по-прежнему нету
Пейринг: пока нет
Рейтинг: NC-17 (ну вот и добралась я до него)
Жанр: ангст, hurt/comfort
Размер: не знаю пока
Статус: в процессе
Предупреждения: возможен вынужденный ООС героев (по медицинским показаниям), упоминаются действия сексуального характера, совершенные против воли одной из сторон
Саммари: «Да будет вам дано помнить – откуда вы идете. Видеть – куда вы идете. И знать – когда остановиться, дабы не зайти слишком далеко» (ирландская пословица).

Свет появляется по частям. Чуть. Чуть-чуть. Еще немного. Светло. Комната. Голоса. Тоже по частям. Слово. Еще чуть-чуть. Часть другого голоса. Еще слова. Понимание.
Комната не «своя». Голоса не «свои». Говорят… понятно – но не всё.
– Слушай, Джейк, ты наш альфа, конечно. Но иногда ты немного того… немного не прав. Вот хотя бы сейчас. Ведь сразу видно, что этот оборвыш, он немного того… не при себе. Вот пусть он будет и не при нас.
Голос мягкий. Невзрослый. Неуверенный. Не страшно.
– Кончай мямлить, Дэйв. Просто мы против, Джейк. Если ты, конечно, хочешь знать наше мнение. Ты постоянно твердишь, что хочешь. И типа расстраиваешься, когда мы молчим. Ну вот сейчас мы и говорим. Что мы против. И дело не в том, что он урод уродом, которому даже я бы не дала. К черту вопросы размножения, не о них сейчас речь. Но он же воняет, Джейк! Как ты его в руки-то брал, гадость эту? Грязный, вонючий бомж! Еще и вшивый наверняка. Или даже экземный! Или лишайный! Не то чтобы с нашим иммунитетом я боялась заразы. Но мне противно! И чего ради мне это терпеть?
Звонкий голос. Напоминает заточку. «Святой» помнит заточку. Этот голос – не помнит. Этот голос зол. Этот голос – страшно.
– Летти, Летти, полегче. Джейк наш альфа. Мы не хотим расстраивать нашего альфу. Просто мы не совсем понимаем… Понимаешь?
– Летиция, Дэвид, послушайте. Я давно за этим парнем наблюдаю. С тех пор, как услышал, что на районе появился инвалид из Ирака. Контуженый калека. Я решил присмотреться к нему. Ну, и за ним присмотреть заодно…
О, этот голос «Святой» помнит. Страшно-нестрашный голос. Наверно, все-таки страшный. Ведь он сделал со «Святым» что-то непонятное. С другой стороны – это ведь было не больно, так? Но страшно. Значит, голос все-таки страшный. Но «неболезненный». Страшно, но без боли. Ладно, уже не плохо. Не так плохо, как он боялся.
А вот голоса «Летти» он боится. Особенно сейчас, когда он такой громкий:
– Перестань корчить из себя идиота, Джейк Холланд! И давить тут на жалость! Он такой же иракский контуженый, как я королева выпускного бала! Рядовой из Ирака, да прям! Вот эта-то бледная немочь? Где иракский загар? Где армейская мускулатура? Я-то как раз бывала в Ираке. Уж я-то знаю, как выглядят наши после иракской мясорубки! А вот это обычный уличный шизик!
– То есть для тебя покалеченный и выброшенный на улицу ребенок – это обычно? Предлагаешь мне вернуть его назад? – Страшный «неболезненный» голос звучит тихо. «Святой» его почти не слышит. Но от этого он теперь еще страшнее.
– Джейк, я… Черт!
– Что это за географическая дискриминация такая, а? Если не в Ираке покалечили, значит, не больно? Так, Летти? То, что делали с нашим Брэдли афганские «духи» – это, значит, не больно? Дэйв, а когда тебя порезал уличный грабитель, когда я нашел тебя по запаху крови в той подворотне – тебе же было не больно, правда? Ты ж даже не орал уже, когда я тебя нашел. И мы оба знаем, что до больницы я бы тебя не довез, нет. Но это неважно, это ж не в Ираке было, так? В Ираке особые законы физики, там у людей другая анатомия. Там им больно. А здесь – нет. Здесь у них всё сразу проходит. Здесь же у нас «благословенная Америка»! Здесь все довольны и счастливы!
– Дже-е-ейк. Ну, ты того… полегче с нею…
– Я просто хотел напомнить… Дэйв, Летти… Мы все время твердим, что оборотни – это наполовину волки. Потому что с большим удовольствием пользуемся силой и способностями своих волков, их регенерацией, чутьем и до фига чем еще… И слишком часто забываем, что оборотни – это еще и наполовину люди. Которым не худо было бы время от времени пользоваться своей душой. Быть человечнее. Быть… Черт!
Тишина. Только чье-то дыхание. Нет, даже несколько. Одно тяжелое. Другое – с болью. Настороженное, через раз – это самого «Святого». Должно быть еще одно, так? Этого, как его… Дэйва. Но этого дыхания не слышно. И самих их не видно. Дверь из комнаты приоткрыта, но через нее никого не видно.
Раз ничего не видно там – значит, нужно посмотреть здесь. Пока голоса не отвлекают. Да, надо посмотреть здесь. А потом, наверно, все-таки придется посмотреть там, за дверью. Но пока здесь! А потом… там… может, и не придется, а?
Здесь комната. «Чужая». Много света. Потому что «окна». Много места, чтобы ходить. Есть место, чтобы лежать. «Святой» и лежит на этом самом месте. Оно мягкое. Мягче, чем его место у «своих». И света здесь больше. У «своих» есть «лам-пы». Слепящее мигающее слово, которое гудит. С этим словом в компании идет еще одно – «мош-ка». Здесь нет ламп. Здесь свет – потому что «окна». А ночью здесь, наверно, темно. Зато здесь еще есть «стул». И еще один. И еще. Компания стульев, вот. Итак, комната большая, чужая, со светом и стульями. Нестрашная, в принципе, комната. Больше слов для этой комнаты «Святой» не помнит. Да и зачем комнате много слов? Она ж не разговаривает, ей все равно.
Те, за дверью, кстати, тоже больше не говорят. Даже дыхания затихли. Может, там уже и нет никого? Может, они ушли? Тогда и «Святой» сейчас уйдет. На всякий случай он постарается уходить потише. Но с этим проблем быть не должно: «свои» приучили его быть тихим. Чем ты тише – тем меньше боли и страха.
«Святой» осторожно сползает с места, на котором лежал, и прям так, ползком, медленно движется к двери. Он будет тихим-тихим, честно-честно. Сначала выглянет… но там же наверняка уже нет никого… так что бояться надо, конечно… он всегда боится… но можно бояться чуток поменьше. Да, поменьше. Это было бы хорошо.
До двери остается еще пару раз вытянуть руку… не то, чтобы «Святой» собирался к ней тянуться… просто он так определяет, что уже немного осталось – и тут его отвлекает незнакомый звук.
Это открывается окно. Какой-то «чужой» открывает окно. И через окно заходит в комнату.
«Святой» впервые видит, чтобы в комнату заходили так. Обычно входят через двери. Ну, «двери» – это же как раз то, через что входят в комнату. А потом выходят из нее. Это «Святой» точно знает. Он это сам понял! Не такой он дурак… но сейчас не об этом. Сейчас о том, что в комнату, оказывается, можно входить через окно. Или это такая «дверь»? Которая просто выглядит как «окно»? Нет, это сложно. Для «Святого» это очень сложно. А когда «очень сложно» – у него болит голова больше чем обычно. Значит, не думать об этом. Это окно. И в него вошел «чужой».
«Святой» смотрит на «чужого» – и вдруг понимает, что не боится. Опасается. Но это уже настолько привычное чувство, как зуд от шрамов, что и внимания-то обращать не стоит. А вот страха нет. Наверно, потому что «чужой» не пытается ничего ему сделать. Просто стоит. Просто смотрит. И делает это не страшно. Без злости. Без ухмылки. Без того огонька в глазах, который появлялся у «своих» перед приемом не-еды.
А, может, дело в том, что он зашел через окно. «Святой» не видит в этом ничего плохого. Страшного. Или болезненного. Если подумать – от этого болит голова, но иногда «Святой» все-таки пробует это делать – то через окно… это даже хорошо. Все, кто причиняли ему боль и страх, всегда входили через двери. А этот вошел через окно. Может, этот будет… другим? Зайти в окно… «Святой» не помнит, нет, он ничего не помнит… но внутри него появляется какое-то тепло… хорошее такое… неболезненное… В окно заходят хорошие люди, неожиданно для самого себя решает вдруг он.
И губы невольно кривятся в какую-то гримасу. И изо рта вырывается:
– Пррриве-е-ет.
Дверь резко распахивается до конца. «Святой» испуганно шарахается в сторону.
– Слушайте, оно разговаривать умеет! Ну, то есть он. Я имел в виду «он», Джейк. Брэд, ты разговорил нашего шизика! Слушай, Летти, может, он не совсем того… Может, еще можно чё сделать…
– Умолкни, Дэйв. У меня от твоих воплей уже голова болит, – просит «оконный чужой».
Именно просит. Спокойно. Не зло. Не страшно. И «Святой» инстинктивно отползает в его сторону. Там безопасней. К тому же через двери не уйти – там сейчас сразу один, один и еще один «чужой». А у окна «чужой» только один. И в окно, оказывается, можно входить. Значит, можно и выходить. «Святой» соображает. Он не такой дурак. Он дурак другой.
Но сначала надо как следует рассмотреть «чужих». Иногда по ним видно, чего они хотят от «Святого». Некоторым достаточно, когда он боится. Они ухмыляются, толкают – но потом просто уходят. Это почти совсем не больно. Другие хотят накормить его не-едой. «Святой» и это различать уже научился. Потому что не-еда – это особый вид боли и страха. Когда болит голова – ее можно пощупать. Когда боишься собаки – собаку тоже можно пощупать. Не дай Бог, конечно, ему ее щупать! Но можно ведь, правда? И собака – страшная. Очень. Это без вопросов. А не-еда… Рот от нее почти не болит. И то, чем его кормят – это совсем не собака, даже не близко. Такое и у него самого есть. Он это каждый раз видит, когда идет в сортир. Но это чувствуется как что-то очень-очень нехорошее. «Святой» может чувствовать. Это объяснять он не умеет. А чувствовать умеет и может. Он умеет и может чувствовать даже то, для чего не помнит слов.
«Святой» встряхивается и отползает к окну еще чуть-чуть. Зря он вспоминал не-еду. Страшный неболезненный голос ведь хотел, чтобы он не боялся – а теперь ему снова страшно. Надо подумать о чем-то другом. Например, рассмотреть «чужих». Это вытолкает лишние мысли из головы. Может, на этот раз он даже запомнит, как выглядит тот, у кого страшный неболезненный голос. В прошлый раз не запомнил. С ним такое бывает, когда он боится. Он не запоминает где был и с кем. Сейчас где был – он запомнил. Но вместо того «чужого» – только его голос и тень собаки, большой и страшной.
Теперь он может смотреть. И запоминать. Теперь у него получается.
Страшный неболезненный голос – это наверняка тот, кто постарше. Большой. Очень-очень большой. Во всем. «Святой» не может объяснить, но само то, что он сейчас в комнате – уже очень много. Больше, чем «Святому» хотелось бы. А еще он самый старший здесь. И… да! У него тоже есть «шрамы»! Не такие, как у «Святого». Почти незаметные. Почти… красивые, что ли? «Святой» не знает, почему он так думает. Но шрамы и этот с голосом – им хорошо вместе. Нет-нет, плохой «Святой»! Нельзя так думать! Шрамы – это боль и зуд. Это плохо. Никому не хорошо – когда он со шрамами. Не думать так! Думать о другом.
Другой – моложе «своих». «Свои» сказали бы: да он же мелочь! «Свои» сказали бы: фигня вопрос! «Святой» ответил бы «своим», что те, кто с первого взгляда нестрашен – могут оказаться страшнее всего. И больнее всего. И лучше таких не трогать. Другой весь мятый, в нем всё торчит: волосы, одежда, локти по сторонам… Он весь такой тонкий… И острый. Кажется, об его коленки можно пораниться. Во всяком случае «Святой» ни за что не решился бы задевать их специально. Или даже не специально. И волосы этого молодого тоже торчат острыми кусками. И взгляд… какой-то острый.
Еще есть «заточка». Это определенно «она». «Заточка» ведь женского рода? И вот эти вот… ну… «сиськи», вот! Они ведь только у телок. И волосы длинные. Темные. Как коридор без лампочки. Ночью. Страшной ночью, когда жутко болит голова. И глаза как волосы. И когда смотришь в них – тоже болит голова. А «Святой» больше всего не любит, когда у него болит именно голова. И он без всяких мыслей – на голых ощущениях или как там оно зовется – шарахается назад. Подальше от «заточки» и боли.
Поближе к «оконному» «чужому».
– Блин, что вы тут делали с бедным пацаном, что он кидается от вас к первому встречному?
– Да я только придушил его слегка. По-другому было никак: он в руки совсем не давался. Но я уже все синяки зализал!
– Зализал?! Фу, Джейк! Тебе сколько лет, что ты до сих пор всякую дрянь с земли – и с землей – в рот тащишь?
– Кстати, да, Джейк. Лучше б вместо этого ты его помыл. И, пожалуй, накормил. Даже без оборотнечьего слуха слышно, как у него желудок урчит. Дэйв, закажи-ка пиццу. А лучше десяток, я тоже голодный.
Пицца. Это слово «Святой» знает. Голодный. Это слово «Святой» чувствует. Для этих слов есть другое слово – «еда». И после нее как раз может быть не-еда. Но это всегда потом. Сначала – еда. «Чужие» собираются есть. Может, они отвлекутся на еду достаточно, чтобы «Святой» ушел? Ну, или хотя бы оставят ему… часть от еды… хоть небольшую часть… Потому что он тоже голодный.
Отвлекаются «Заточка» и «Молодой». «Оконный» выходит куда-то. На этот раз через двери. «Большой» присаживается на корточки. Заглядывает в глаза. Что-то ищет там, словно в карманах шарит. «Свои» так шарят по нему, когда забирают с угла. Проверяют не оставил ли он себе бумажки. Или монетки. Или просто прикалываются. «Прикалываться» – это тычки и швыряние из стороны в сторону. Из рук в руки. И руками по коже. По одежде. Под одеждой. «Прикалываться» – больше страшно, чем больно. Это когда «своим» смешно. А «Святому» как раз совсем нет. «Святой» не хочет, чтобы «Большой» прикалывался над ним. Потому что он намного больше «своих». Значит, от него будет намного больнее. А это уже намного страшнее. Вот прямо сейчас.
Но «Большой» ничего не делает. Только смотрит. И только в глаза. Не шарит по телу. Не смотрит на шрамы. Смотрит только в глаза. И первым отводит взгляд. Это не первый раз, когда от «Святого» кто-то первым отводит взгляд. С «чужими» всегда так. Это только «свои» смотрят до упора. Выдавливая из «Святого» взглядом всё – кроме страха и боли. «Чужие» первыми отводят взгляд. «Святой» никогда не задумывается почему так. Ведь от думать болит голова. А у него итак слишком часто болит голова от «своих». Не хватало, чтоб еще и от «чужих» болела.
«Большой» отводит взгляд и подымается. Отворачивается. И машет «Святому» рукой в сторону двери.
– Пойдем. Тебя и впрямь надо отмыть. А то моя стая и взаправду взбунтуется.
Конечно, «Святой» никуда не идет. Единственное, куда он согласен пойти, это подальше от «чужих». Подальше – а не вместе с ними. Поэтому «Святой» просто отползает к окну. Благодаря «Оконному» «чужому» он уже знает, что через него можно входить. И даже сам додумался, что через него можно выходить. И сейчас он отползает к окну…
А когда уже наполовину вываливается из него – сзади его хватает «Большой». И, пожалуй, это даже хорошо. Потому что окно… ну, это, оказывается, высоко. Так высоко – что он даже открывает для себя новый вид страха. И, наверно, открыл бы для себя новый вид боли – не успей схватить его «Большой».
– Э-э-э-э, малыш! Ты куда? Ты чего это удумал? У нас ванная не тут. И умываться мы будем водой, кровью умываться не надо.
«Большой» говорит слишком быстро. «Святой» его почти не понимает. Зато понимает, что в окно ему точно не надо. Видно, «Оконный» – какой-то особенный, раз умеет ходить через окна. А «Святой»… ну, он просто не как все. Он просто как… никто. Это не делает его особенным. Значит он, в отличие от «Оконного», не может ходить через окна.
И от этого почему-то очень грустно.
Не больно и не страшно. Но как-то… паршиво… Так паршиво, что когда «Большой» ставит его под душ («Святой» знает, что такое «душ», он не такой дурак) – вода бежит не только по телу. «Святой» чувствует… он умеет чувствовать! Чувствует, что вода бежит и где-то внутри. Где-то внутри у него тоже душ. От которого очень паршиво.
Хуже, чем от мокрой одежды. И чужих рук на коже.


После душа всё становится… лучше. «Святой» знает это слово. Просто сейчас даже само оно становится лучше.
После душа – еда. И, оказывается, пицца – это намного вкуснее, чем коробка от нее с прилипшими ко дну кусочками. А еще он теперь знает новое слово – «мо-ло-ко». Уммм, хорошее слово. И живот от него меньше болит. И на вкус… На вкус это хорошо. Это тоже хорошо. У «Святого» здесь и сейчас как-то подозрительно много хорошего. Столько – что от мысли об этом даже как-то становится хуже. Но хуже – это уже привычней. И это снова лучше.
Вот только «хуже» и «лучше» слишком быстро сменяют друг друга. «Святой» толком не успевает распробовать ни того, ни другого. Слишком быстро. И от этого – слишком больно.
У него опять болит голова. Это самая больная его боль. Самая страшная. Самая-самая…
«Святой» зажмуривается, пытаясь не дать свету заползти к нему в голову. Потому что от света – когда болит голова – становится еще больнее.
Он и сам ползет. Ползет к стене. На ощупь. Потихоньку. Не слушая, что там кричат ему «чужие». А, может, и не кричат… Может, всего лишь шепчут… Но для него сейчас даже шепот – что крик. Это крик его боли. У него в голове. Это…
Стена.
Он дополз. Он смог. Он рядом.
Он бьется о стену со всей оставшейся силы.
Это тоже больно. Но это уже другая боль. А любая другая боль – лучше чем боль в голове. Потому что боль в голове – это самая больная его боль. Самая страшная. Самая-самая… Любая другая лучше, чем боль в голове. Боль, которая снаружи – лучше чем боль, которая внутри. Поэтому «Святой» пытается выбить из себя боль. Выманить ее наружу. И согнать ее прочь. Он хочет, чтоб было…
…небольно.
«Святой» даже глаза открывает. Впускает в них свет. И взгляд «Большого».
Тот смотрит прямо в него. Прямо куда-то внутрь. Наверно, он смотрит прямо на его боль. И под этим взглядом боль отступает.
Переползает к «Большому» черными шнурками по его рукам. Которыми он держит «Святого» за голову. По бокам. Касаясь ушей. И немножечко рта. Совсем не страшно держит. И от этого даже не больно. От этого даже – всё небольнее.
– Джейк…
– Позвони Хэймонду, Летти. Брэд, бензин остался? Тогда к ужину не ждите…


Странное место. Растения всякие прямо внутри, ну, в комнатах, а не на улице. И какое-то мягкое все. И чистое. Очень-очень чистое. «Святому» даже хочется еще раз вымыть руки. Или, может даже, залезть под душ. Вот прям в одежду, чтоб и ее помыть заодно.
И чтобы уйти отсюда.
«Святому» не нравится здесь. Здесь светло и чисто, и мягко… И эти… ну как их… «цветы»! Но «Святому» не нравится здесь. Здесь всё выглядит и пахнет приятно, но ощущается – как страх и боль. Пока что чужие. Но ведь в любой момент они могут стать и его?
Он хочет уйти.
– Слушай, потерпи, а? Я чую, что тебе тут не нравится. Но Хэймонд – он мой друг. И еще он доктор. Ты не знаешь, что такое доктор, да? Это человек, который может тебе помочь. Ну, я надеюсь на это. Он сделает пару анализов и скажет, как тебе лучше помочь. Это не больно, малыш. Вот увидишь.
«Святой» не хочет ничего тут видеть. «Святой» хочет только, чтоб было без страха и боли – а тут они чувствуются везде. Он тоже чует такие вещи.
И от вышедшего к ним мужичонки он никакой помощи не ждет. Он слишком долго «бомбил» на углу… и он совсем не такой дурак… он научился распознавать такие вещи… кто кинет бумажку – а кто пройдет мимо. Конечно, «Святому» и от бумажек было мало толку: так и так те бумажки все равно доставались «своим». И сколько б их не было – «свои» все равно были недовольны. Чуть больше. Чуть меньше. Но всегда. То есть чуть больше или чуть меньше боли и страха – но всегда.
Этот точно прошел бы мимо. Такие не помогают. А если и помогают, то, верно, каким-то другим, неизвестным «Святому» способом. Который, похоже, ему как раз предстоит узнать.
– Иди с доктором, малыш. Ну, не упирайся так. Ну! Ну что ты… Ладно-ладно, я пойду с вами. Иду, уже иду, видишь? Эт ненадолго. И совсем не больно. Вот точно тебе говорю. – И шепотом в сторону: – Эй, Хэймонд, а можно его как-то усыпить на время?


Все эти гудящие мерцающие машинки – это новый вид страха. «Святой» открыл его для себя сегодня. Новый вид страха без боли. Когда скулишь и лезешь к «Большому» Джейку на руки – а тебя пихают прямо в эти машинки, вот прямо в их нутро! Оно жуткое! Оно гудит. И издает другие непонятные звуки. И пусть от этого не больно, но «Святой» уверен, что это только пока.
Значит, ему надо уйти отсюда. Просто необходимо. Вот прямо сейчас!
– Всё-всё-всё! Уже всё, малыш! Уже всё. Успокойся. – Джейк кутает его в свою куртку. Неуверенно, неумело как-то одной рукой гладит по ежику волос, второй вжимая в себя посильнее. – Мы на улице подождем результаты. Да, малыш? Сейчас выйдем, воздухом подышим… Всё-всё-всё…
Воздух холодный. Под курткой теплее. И вообще: «Большой», который Джейк, нравится «Святому» всё больше. По крайней мере пока. Пока от него ничего не болит. Даже наоборот – как раз от него перестала болеть голова. Какой полезный «чужой»! Жаль, что нельзя забрать его к «своим»… «Святой» и спал бы с ним. Он уверен, что с ним-то как раз он смог бы заснуть. И никакая боль в голове не будила бы его по ночам.
– Джейк!
Снова этот… Хэймонд. На этот раз с бумажками. Только большими и белыми. Пожалуй, такие бумажки не понравились бы «своим». Ну, значит, и «Святому» они не нравятся. Значит, он на них и смотреть не будет. Постоит у Джейка за спиной. Прикасаться к нему не рискнет, конечно. Просто погреется. Джейк – как мусорный бак. Большой такой мусорный бак, в котором развели огонь. Возле таких приятно греться. Когда «свои» не против…
– Что скажешь, Хэйм?
– Хорошего – ничего. Кого-то твой пацан сильно разозлил. Потому что судя по травмам его очень хотели прибить. И у них почти получилось. Только вот потом… То ли они передумали в последний момент, то ли пацан просто попал в другие руки… В любом случае, тот, кто его лечил – он его спас, конечно. Вот только не вылечил ни хрена. Уж прости, что я так выражаюсь.
– Ты просто не слышал, как выражаюсь я, если меня завести.
– Я просто… Когда вижу такую топорную работу, просто сдержаться не могу! Ну, не умеешь – не берись! Хотя… Если б он не взялся, был бы твой пацан сейчас стопроцентно мертвый.
– Ему можно помочь? Убрать эти… ну, последствия…
– Нет, Джейк. Даже если бы у тебя были деньги на такие операции, а их тут не одна понадобиться… Мозг – очень хрупкий орган. Его легко повредить, а вот исправить – не то чтобы сложно… Основная сложность в том, что иногда этого сделать просто нельзя. Его мозг поврежден, Джейк. И последствия стали уже необратимыми. С твоего позволения я опущу весь хитроумный анамнез со всеми мудреными медицинскими терминами и скажу по-простому: он умирает. Он изначально получил слишком сложную травму. А отсутствие посттравматической терапии только усугубило процесс. Головные боли и деменция… ну, то есть снижение интеллектуальных способностей – всё это будет только прогрессировать. И даже серия операций… даже если эти операции будут успешными… Это максимум остановит процесс, но не повернет его вспять.
– А… укус?
– Джейк…
– Есть шанс, что мозг регенерирует?
– Джейк.
– Хоть какой-нибудь шанс?
– Джейк! Послушай! Теоретически – да. Но давай подумаем и о практической стороне. Даже если всё пойдет по «волчьему» сценарию – это, во-первых, не вернет ему память. Это исключено. Скорее наоборот – лишит его воспоминаний навсегда. Сейчас его воспоминания заперты внутри поврежденных клеток мозга. Это как крушение поезда, когда жертвы оказываются заперты в сплющенных искореженных вагонах. И доставать их оттуда с помощью резака – в нашем случае не вариант. Но если ты его укусишь и регенерация сработает – тело просто заменит старые, поврежденные, клетки новыми. И никаких воспоминаний внутри этих клеток, ясное дело, не будет. Как врач, тем более не психологического профиля, я сказал бы: ну и хрен с ними, с воспоминаниями этими. Если пациенту нужно ампутировать конечность, чтобы выжило всё остальное тело – сестра, готовьте операционную. Но в данном случае речь идет об оборотне. Без якоря. И с большой долей вероятности – этот якорь никогда не заиметь. Он и так не в себе, а ты еще хочешь засунуть внутрь него зверя. Дать ему силу – но не дать контроля. Потому что есть вероятность, Джейк, что даже регенерировав как оборотень, он так и не восстановит свои умственные способности. В этом случае мы получим олигофрена с силой и способностями оборотня. Который может что-нибудь сломать – чью-нибудь шею, например – не со зла, а совершенно случайно. Просто потому что он не понимает всю степень свой силы. И всю степень ответственности за нее. В лучшем случае, тебе придется воспитывать его, как детеныша, образно выражаясь, с нуля. Вот только у маленьких оборотней есть несколько лет в запасе перед первым полным превращением. Они сначала все-таки успевают научиться говорить и думать. А уж только потом из них начинают полноценно вылезать клыки и шерсть. А в этом случае тебе придется успеть обучить его за пару недель. А это нереально, даже будь он чертовым гением! И я еще раз повторю, что гораздо вероятней мы получим олигофрена… Джейк, оно того не стоит. Мне жаль пацана, но как врач я хочу тебе напомнить, что иногда риск от операции превышает прогнозируемый результат. И в этом случае ни один порядочный хирург не возьмется за такую операцию. Если, конечно, ему дорога его совесть. Ну, и лицензия.
– Вот поэтому-то, Хэйм, у нас теневая медицина и процветает.
– Джейк…
– Извини, мне пора. И спасибо… спасибо тебе за всё. Я… В общем, пока.
– Просто есть безнадежные больные. Ты ж воевал, ты помнишь…
– Нам правда пора.
– Джейк…
– Я позвоню. Ну, ты понял. Пока, Хэйм.
«Большой» тащит «Святого» в машину. Буквально швыряет внутрь. Противный визг. Удар в плечо, когда «Святого» швыряет вбок на повороте. Слившаяся в сплошную полосу дорога. И тяжелое дыхание «чужого». Оно успокаивается по чуть-чуть.
И останавливаются они уже спокойно.
Берег. «Святой» знает что такое «берег». Он даже помнит, что это такое. К «берегу» приходят «баржи». Это то, что перевозит «груз» для «своих». И однажды привезло им «Святого». Больше «Святой» на берегу никогда не был. Но иногда по ночам ему снится плеск воды. И иногда в его «иногда» – от этого звука становится легче. Меньше болит голова. Меньше страха внутри. Как-то больше… спокойствия… облегчения, пожалуй…
– Наверно, Хэйм прав, малыш.
«Святой» вздрагивает: он пытался расслышать плеск, и совсем забыл, что рядом «Большой». Голос «Большого» совсем не похож на плеск. Потому что от него не становится легче. Или спокойнее. Впрочем, и хуже не становится тоже. Просто голос. Лучше, чем у «Хэйма». «Хэйма» «Святой» почти не понимал. «Большой» говорит медленней. Четче. Понятней.
– Да, наверное, прав. Он врач, специалист. Ему виднее. Я тоже много чего повидал. Особенно на войне. Я был на войне, малыш. И Брэдли был. И наша малышка Летти тоже. И даже Дэвид. Ему еще и двадцати нет, а в уличных войнах он уже ветеран. У всех у нас были разные войны: Вьетнам, Афган, Ирак… И улицы Большого Лос-Анджелеса, конечно. Мы все ветераны. У Летти самые свежие раны. Ее воспоминания о «безнадежных больных» самые… не померкшие. Поэтому-то она и восприняла тебя в штыки. Ты не обижайся на нее. Просто она не хочет, отказывается привязываться – потому что еще не успела забыть, что «безнадежные больные»… безнадежны… Врачи таких даже не лечат. Не тратят на них силы и медикаменты. Врачи занимаются теми, кому могут помочь. – «Большой» поворачивается к «Святому», и когда их глаза встречаются, «Святому» на один момент кажется, что они вспыхнули красным. Как отгорающая бумага в мусорном баке. – А вот я всегда занимался теми, кому не могут помочь врачи. С самого начала. Мой отряд был моей стаей. Но я потерял почти всех в тех чертовых джунглях. Наших калифорнийских ребят вообще тогда больше всех полегло в тех чертовых джунглях. А, вернувшись, узнал, что потерял и семью. Проклятые

гуки

гуки [прим. авт.: гук – разговорное слово, означающее «грязь, дорожное месиво, вязкая жидкость или еда; месиво, размазня»; (презрительно) «болван; деревенщина»; «поддонок» – пренебрежительное прозвище азиатов в американском военном жаргоне с середины XX века, во время войны во Вьетнаме в 1960-х годах это слово получило распространение среди американских солдат по отношению к любым азиатам]! Проклятые охотники! – «Большой» снова тяжело задышал. «Святой» чувствовал, как тот выдыхает из себя злобу. А еще боль. Много боли. Он выдохнул ее всю, и уже спокойно продолжил: – А через несколько лет пришел я однажды навестить товарища в ветеранский госпиталь, и наткнулся на Брэдли, его только привезли тогда. Уже из Афганистана тогда везли… И в общем вот так он у меня и появился. У меня была до него бета… Ты не поймешь сейчас, кто это такой. Ну и ладно. Просто сын моего товарища. Другого боевого товарища, не того, которого я навещал… Да ладно, не важно. Просто потом появился Брэд. И, знаешь, укус ему помог. И Дэйву, и Летти. Но это тоже сейчас не важно. Важно, что тогда я знал, что он поможет… А сейчас…
В голосе Джейка – боль и страх. Немного не те, что у «Святого». Но, в принципе, боль и страх, они хоть и разные всегда – но всегда одинаковые.
Боль и страх «Большого» очень сильные сейчас. «Святому» кажется, что они, пожалуй, такие же сильные – как боль в его голове и страх перед нею. «Святой» не знает этого наверняка – но он так чувствует. Он умеет чувствовать. И он хотел бы сказать это «Большому»… Хотел бы вспомнить нужные слова… Чтобы выманить боль «Большого». Как тот выманил боль из его головы. Он бы хотел… Даже если бы она перешла к нему. Этого «Святой» не боится. «Святой» привык к боли. И к страху. И к тому, что со своими болью и страхом он всегда один на один. Верней, он один – а болей и страхов много. А «Большой»… с его шрамами… с его голосом… с теплой курткой… и горящим баком внутри… и такими неболезненными руками… «Святой» хотел бы сделать для этого Джейка что-то хорошее. Сам он немного хорошего в жизни видел, поэтому толком не знает, каким оно должно быть. Знает только, что от этого точно не больно и не страшно. Как тогда, когда «Большой» держал «Святого» за голову, и ему становилось всё небольнее.
И он вдруг решается. Тянет руки к лицу «чужого», но хорошего Джейка. Прикасается осторожно – чтобы было не больно… и не отводит взгляда – чтобы было не страшно… И медленно двигает рукой вверх и вниз.
Ласка.
Он вспомнил новое слово. Он его раньше не знал… или знал только раньше… не важно! Благодаря Джейку – он будет звать его только Джейком, по имени, как Джоджо – у него теперь есть новое слово.
И новое чувство. Когда Джейк также кладет руку на его лицо. И также двигает ею. И от этого не больно, не страшно – а тепло и приятно. Это «ласка». Это что-то хорошее. Очень-очень хорошее. Это – то, что он сам, без страха и боли, вопреки всем страхам и болям, что были у него до этого момента, сам дал Джейку. И получил это в ответ.
Это ласка. Это хорошо. Это правильно. Без боли и страха – это очень, очень-очень редко. Но, оказывается, очень-очень правильно. Хорошо, когда нет боли. А, значит, не нужен и страх.
Он пытается сказать это Джейку. Потому что «Святому» очень важно сказать это. Найти для этого слова. Вспомнить их. И не забывать. Он уверен, что с этими словами, с этим чувством ему будет легче – забывать боль и страх. Может, они даже больше не вернуться… Может…
БОЛЬНО!!!
Джейк впивается куда-то в шею. Прокусывая до крови. Сжимая руками до боли. Рыча что-то – до страха.
Больно.
Страшно.
И больше всего – обидно…
Он знал, с самого начала чувствовал, что боль и страх от этого «чужого» будут самыми большими, больше, чем когда-либо от «своих». Но он никогда не думал, что они будут еще и самыми обидными. До полной черноты в глазах.

@темы: Teen Wolf, фанфикшен, «Святой»

---

Квинтэссенция любимой музыки

04.06.2013 в 23:53

Пишет  Morie:

Нравятся...

@темы: видео

---

Гадание от DiePlumpe-2

Оригинал взят у в Когда придёт полный песец.

Узнать про себя. Ещё про Семью и про Шнурки.

@темы: тесты

---

Гадание от DiePlumpe

Получить свою карту

Получить свою карту

@темы: тесты

---

Люблю такую поэзию

Вот за что я реально люблю русский сериал «Ангел или демон» - так это за стихотворения, которые они подбирают в качестве эпилогов Это каждый раз такая прелесть. Причем вполне небанальная прелесть. Я даже не буду убирать ее под кат.

Моя любовь - как странный сон,
Предутренний, печальный...
Молчаньем звезд заворожен
Ее призыв прощальный!

Как стая белых, смелых птиц
Летят ее желанья
К пределам пламенных зарниц
Последнего сгоранья!..

Моя любовь - немым богам
Зажженная лампада.
Моей любви, моим устам -
Твоей любви не надо!

Н.А.Тэффи. Юмористические рассказы.
Москва: Художественная литература, 1990.

---

Побираюсь по чужим дневам-3

25.03.2013 в 14:57

Пишет  Дар Пустоши:

Сказки леса.

Bigpicture ©

Украинский фотограф Вячеслав Мищенко из города Бердичев не понаслышке знает, что такое макрофотография. И не просто макрофотография, а качественная и почти сказочная макрофотография. Его снимки – словно иллюстрации к доброй детской книжке про насекомых, в которой забавные улитки и смелые муравьи исследуют лесные просторы, покоряя огромные для них грибы и осмеливаясь смотреть на собственное отражение в речках и озерах.

Волшебство

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

@темы: АРТ

---

Побираюсь по чужим дневам-2

04.03.2013 в 16:16

Пишет  Небо в глазах ангела:

поговорки
Я в своих рассказиках частенько использую всякие поговорки, вот,увидела забавную штуку, так сказать, поговорки с продолжением...

Полные варианты известных поговорок

Ни рыба, ни мясо, [ни кафтан, ни ряса].
Собаку съели, [хвостом подавились].
Ума палата, [да ключ потерян].
Два сапога пара, [оба левые].
Дураку хоть кол теши, [он своих два ставит].
Рука руку моет, [да обе свербят].
Везет как [субботнему] утопленнику [баню топить не надо].
Ворон ворону глаз не выклюет [а и выклюет, да не вытащит].
Гол как сокол [а остер как топор].
Голод не тетка [пирожка не поднесет].
Губа не дура [язык не лопата].
За битого двух небитых дают [да не больно-то берут].
За двумя зайцами погонишься – ни одного [кабана] не поймаешь.
Кто старое помянет – тому глаз вон [а кто забудет - тому оба].
Курочка по зернышку клюет [а весь двор в помёте].
Лиха беда начало [есть дыра, будет и прореха].
Молодые бранятся – тешатся [а старики бранятся – бесятся].
Новая метла по-новому метёт [а как сломается - под лавкой валяется].
Один в поле не воин [а путник].
От работы кони дохнут [а люди – крепнут].
Пьяному море по колено [а лужа - по уши].
Пыль столбом, дым коромыслом [а изба не топлена, не метена].
Рыбак рыбака видит издалека [потому стороной и обходит].
Старый конь борозды не испортит [да и глубоко не вспашет].
У страха глаза велики [да ничего не видят].
Чудеса в решете [дыр много, а выскочить некуда].
Шито-крыто [а узелок-то тут].
Язык мой – враг мой [прежде ума рыщет, беды ищет].

---

Побираюсь по чужим дневам

Я тут приболела, поэтому временно нетрудоспособная. Вот, хожу побираюсь по чужим дневам

25.01.2013 в 23:47

Пишет  Жменька Я:

Красивое
Давно видела это выступление, но только сейчас сподобилась сохранить здесь на память, чтобы в будущем не искать по другим дневам)))

@темы: видео